Гнев божий

На выборах одиннадцатого года двум основным группировкам — «Los Zetas» и картелю «Синалоа» впервые, несмотря на море пролитой крови друг друга, удалось договориться о поддержке единого кандидата в президенты и единой партии Мексики — социалистов. Как и в восьмом году, американцы, чувствующие, что они теряют весь континент — Бразилия, Боливия, Венесуэла, теперь под угрозой Мексика, — сделали все возможное и невозможное, чтобы не допустить социалистов к власти, не брезгуя никакими методами, в том числе и откровенными провокациями и подтасовками. Выборы, проходившие в обстановке непрекращающихся больших и малых скандалов, были настолько грязными, что, несмотря на сильнейшее давление, часть наблюдателей из Европы отказалась признать досрочные президентские и парламентские выборы демократическими. В результате этого Совет Европы оказался заблокированным этими отказниками и не смог принять единого мнения по поводу легитимности новой — старой власти Мексики. Это дало дополнительные козыри проигравшей социалистической партии, и сразу после выборов в Мехико, в крупнейшем мегаполисе мира, на улицы вышли люди, требующие признать победителем Социалистическую партию Мексики. Почти сразу эти уличные протесты переросли в массовые беспорядки, ставшие известными как «пятидневная гражданская война», в ходе которой погибли более ста человек. Тогда же появились политики, открыто взявшие курс на развал страны.

Тогда же, в двенадцатом, родилось движение, взявшее курс на создание собственной страны — Атцлана или Republica del Norte. Мексика должна была поделиться с новой страной всеми северными и частью центральных штатов — большей частью территории страны, на оставшейся части территории сепаратисты предлагали организовать сразу две страны — собственно Мексиканскую республику и Республику индейцев Майя. Соединенным Штатам Америки предлагалось поделиться с новорожденной Северной Республикой штатами Техас, Калифорния, Аризона, Нью-Мексико и некоторыми другими. Контуры нового государственного образования подозрительно напоминали сферу влияния бандформирования Los Zetas, как они ее видели и за которую они боролись. К этому времени группировка «Los Zetas» насчитывала уже больше ста пятидесяти тысяч активных боевиков, ^[79] и число их продолжало расти. Мексиканская государственность после позорных выборов 2011 года стремительно разрушалась, некоторые штаты возглавляли открытые сторонники социалистов, федеральный центр их практически не контролировал. Ситуация усугублялась еще и тем, что голосование за социалистов было в основном протестным и охватывало северные штаты — там американские промышленники в восьмидесятые — девяностые построили немало огромных фабрик и заводов, производящих от прокладок до больших пикапов для американского рынка. Сейчас часть этих производств была закрыта в связи с непрекращающимся кризисом, часть инвесторов решили перевести производства обратно в США, поощряемые налоговыми льготами и протекционистской таможенной политикой, часть инвесторов просто испугалась с каждым годом все обостряющейся политической и криминальной обстановки в стране. Уволенные массово выплеснулись на улицы, власти в это время пожинали плоды необдуманных заимствований на внешнем рынке в девяностые и нулевые: пришла пора расплачиваться по кредитам, а расплачиваться было нечем: промышленность стагнировала, налоги повышать на бедных было уже некуда, а на богатых — невозможно, потому что за пришедшую к власти партию голосовали как раз богатые и средний класс. Федеральное правительство, атакуемое со всех сторон, не могло, не хотело и не умело заниматься проблемами уволенных бедняков, а на каждую попытку организованного политического выступления после «пятидневной гражданской войны» реагировало особенно остро, и исключительно силовыми методами. Бедняки оставались в домах, копя злобу. Это были люди среднего и старшего возраста, в условиях стремительно обесценивающегося песо они оставались без пенсионных накоплений, без перспектив в жизни, вообще безо всего. A «Los Zetas» — это были их дети, которые не видели ни отца, ни мать, потому что те работали на построенных американцами фабриках за гроши с утра до вечера и не могли заниматься воспитанием своих детей. Детей воспитали банды и картели, и если Синалоа после провала пятидневной войны пока никак не выступала против власти, то «Los Zetas» моментально сориентировались в ситуации и выдвинули уже политические требования, поддерживаемые силой оружия. Политические требования эти попали на живительную почву: для многих мексиканцев река Рио-Гранде была проклятым местом. Ее боялись, ненавидели — и в то же время тайно мечтали ее переплыть. Лозунг «Наведем мосты через реку Рио-Гранде» поддержало подавляющее большинство населения северных штатов, да и не только северных — а власти ничего не могли ему противопоставить и не могли запретить, потому что он, в сущности, не был ни бунтовщическим, ни революционным. Все правильно понимали, что имеется в виду — но не произносили этого вслух. Постепенно именно «Los Zetas» и поддерживаемые «эскадронами смерти» политики стали выразителем воли подавляющего большинства населения северных штатов Мексики и едва ли не большинства — всех других. Сама «Los Zetas», превратившись в политическую силу, была обречена на то, чтобы трансформироваться из просто криминальной наркомафиозной организации в организацию террористическую.

Небольшой, старый, ничем не примечательный фургон GMC неспешно катился по десятой дороге, которая вела от пограничного Хуареса в Сан-Антонио и дальше — в Хьюстон и по побережью. В фургоне было несколько молодых людей — трое парней и девушка, все — молодые, темноволосые, смуглые, а девушку можно было даже назвать привлекательной. Они были неплохо одеты — как студенты на каникулах, они неплохо говорили по-английски, у них были нормальные документы — водительские права штатов Техас и Калифорния, и они не вызывали никаких подозрений. Они перешли границу в Хуаресе, арендовали этот фургончик, который представлял собой небольшой мотор-хоум, мобильный дом для туристов. После этого, наведавшись по известному адресу, они сменили документы и получили оружие — три румынских автомата Калашникова с дополнительными рукоятками на цевье и барабанными магазинами на семьдесят пять патронов от ручного пулемета. Осколочные гранаты им не дали, потому что ни один из них не служил в армии и обращаться с ними не умел — хватит и автоматного огня. Девушка взяла с собой компактный девятимиллиметровый пистолет Kahr — ей он был нужен для того, что они задумали. Четырех автоматов должно было хватить для того, что они намеревались сделать — с лихвой.

Привлекала внимание только девушка, путешествующая в компании трех парней — но, в конце концов, Америка свободная страна, и кто с кем спит — это его личное дело.

Каждый из них действительно был студентом, а двое из них даже учились в одном университете. Остальные знали друг друга только по именам и обязательно прибавляли к имени обращение «товарищ» — товарищ Родриго, товарищ Гонсало, товарищ Мигель и товарищ Мария. Они не были подготовлены ни кубинской, ни тем более венесуэльской разведкой, как досужие журналисты начнут выдумывать потом, нет. Они были продуктом нынешней Мексики от начала и до конца — страны, где радикально-социалистические взгляды причудливо сплелись с взглядами националистическими, образовав некое подобие фашизма. Очень похожее на фашизм подобие, но от германского национал-социализма мексиканский фашизм отличала анархичность, крайнее левачество и стремление к некоей справедливости. Если бы нашелся человек, который поговорил бы с каждым из этих «товарищей» — он выяснил бы, что понятие «справедливость» у каждого свое…

Товарищ Родриго — руководитель боевой ячейки — считал справедливым некое перераспределение общественных богатств так, чтобы беднякам досталось больше, а богачам — меньше. Он был из породы типичных романтиков революционеров, которых всегда щедро рожала земля Латинской Америки, столь же щедро, сколь она рожала карателей и душителей свободы. Он чем-то был похож на Че Гевару — высокий, суховатый, с чуть удлиненным лицом и пышной гривой черных как смоль волос. Он считался идейным, даже посещал Кубу по турпутевке — потом это раскопают и поднимут истерику, назвав его агентом кубинской разведки. На Кубе — наоборот, его коммунистические убеждения пошатнулись, он не увидел чего-то привлекательного в дороге к коммунизму и со времени посещения Кубы начал склоняться ближе к национализму, жарко дискутируя со своими сокурсниками о вековом угнетении испанской нации и о «краденой земле» — так теперь почти все называли земли юга США. Он хорошо играл на гитаре, был мечтателем — но он был и практиком революции. Его ненависть окончательно закалилась в клинок, готовый разить врагов в те дни, когда он тащил своего товарища по простреливаемой насквозь улице — а вслед ему трещали несколько автоматов, свистели пули, и он чувствовал, как дергается тело его companiero, принимая в себя пулю за пулей и защищая от этих пуль его самого. Черт, они же ничего такого не хотели, у них не было оружия, и они даже не успели подойти к воротам, разделяющим рай и ад, отверженных и вознесенных на самые вершины власти политической и власти денежной. Мало того что эти люди имели в каждой комнате по кондиционеру — они всерьез обсуждали вопрос о том, чтобы накрыть весь свой квартал прозрачным стеклянным куполом, чтобы не дышать тем же смогом, каким дышат простые горожане. И это в то время, когда дети умирают на улице от голода! Когда останавливаются фабрики и сотни рабочих оказываются на улице, а эти твари накрывают свой маленький уютный буржуазный мирок стеклянным куполом. Он шел, чтобы просто сказать им, какие они твари, он был политически сознательным и не собирался заниматься грабежом — но им не дали ничего сказать. Как только они пересекли нарисованную на гладком как стекло асфальте черту — двое охранников подняли свои автоматы и открыли огонь, а Лопес последним движением шагнул навстречу летящим градом пулям, прикрыл своей грудью его — и рухнул на него, погибнув почти мгновенно. Когда он вытащил его в какой-то проулок… компаньерос долго пришлось убеждать его, что его товарищ мертв, он даже ударил кого-то, крича, что тот жив и надо срочно отправить его в больницу. Тогда же он, перемазавшись в крови Лопеса, дал страшную клятву — что когда-нибудь они заплатят за все, и эти… и их хозяева по другую сторону Рио-Гранде.

Что же касается товарища Марии — то про нее особо нечего было сказать, кроме того, что она происходила из довольно состоятельной семьи, ее отец был адвокатом мафии — а она сбежала из дома, присоединилась к социалистам и стала любовницей товарища Родриго. В этом возрасте девушки еще не думают о будущем, о семье — их привлекает романтика, а в революционном подполье ее было больше чем достаточно. Было достаточно и грязи — как-то раз ей пришлось переспать с отвратительным жирным полицейским капитаном, только для того, чтобы он отпустил схваченного на улице Родриго и двух его соратников… но она успокаивала себя тем, что любила Родриго и сделала это ради любви к нему. Из-за любви она с готовностью согласилась и на прямое участие в предстоящей террористической акции — Родриго был против, но без женщины тут никак невозможно было обойтись.

Третий, товарищ Гонсало, был самым младшим из всех — но тоже идейным. Он больше склонялся к национализму изначально — еще в детстве он участвовал в хулиганских группировках, читал книги про «нацию инков», про «краденые земли», которые продавались уже тогда. На революционные, социалистические позиции он начал склоняться после того, как в течение полугода на улице оказались и его отец и его мать, и теперь вместо нормальной работы оба они занимались тяжелым и унизительным поденным трудом. Социалисты давали ответы на эти вопросы — надо трудиться на себя, а не на американцев. Но все равно Гонсало оставался националистом и жаждал образования Атцлана.

Четвертый член террористической группы, товарищ Мигель, был самым интересным из всех. Во-первых, ни один из других членов террористической группы не знал о нем ничего, кроме того, что он из Сьюдад-Хуареса. А стоило бы поинтересоваться — потому что товарищ Мигель был самым старшим из всех — на пять лет старше того возраста, которого он назвал, и он был самым настоящим Зетас. Бывший полицейский офицер без единой татуировки, свидетельствующей о его связи с Зетас или другими структурами наркомафии, он переметнулся на сторону Зетас три года назад, а год с небольшим назад был направлен на внедрение в группировки социалистов крайне левого толка. Для Зетас и тех структур, которые за ними стояли, социалисты-революционеры были полезными попутчиками, способными предоставить немало молодых людей, которые воюют не за деньги, а за идеалы. Нет, у Зетас было достаточно денег, дело не в этом. Просто они не были кровавыми маньяками, какими их представляли на новостных полосах, по крайней мере, такими были не все. Новые государства создаются не на деньгах и на терроре — для новых государств нужна идеология, та самая идеология, за которую будут умирать. Этой идеологией не может быть облегчение сбыта наркотиков или отделение территории, контролируемой одной наркомафиозной группировкой, от территории, контролируемой другой наркомафиозной группировкой. В сущности, выбор был невелик — только две идеологии. Либо исламизм — но эту религию заграбастали себе негры, злейшие враги латинос, что в зонах, что на воле все больше и больше встречалось негров, принявших ислам. Либо социализм с националистическим привкусом, типичный для Латинской Америки, привлекательный для романтиков и мачо, которых всегда тут было в избытке, особенно привлекательный во времена роста безработицы и непрекращающегося экономического кризиса. Сами же «Los Zetas» и силы, стоящие за ними, были типичными фашистами, и социалисты-революционеры были для них просто попутчиками, от которых после революции следовало избавиться. Вообще смычка коммунистов и фашистов не новая — она существовала, что в Германии — линия Шлатегера, что в Италии — страпэзи, «фашисты первого часа». И там и там фашизм после своей победы жестоко расправился с коммунистами, потому как двум зверям не ужиться в одной берлоге, и крайне правым не построить единого государства с крайне левыми. Фашизм и национализм для вооруженных, накопивших несметные богатства от наркоторговли бандитов были куда привлекательнее, чем слюнявые мечты о равенстве. Тем более что многие боевики и впрямь были нацистами. А мексиканские революционеры плохо знали историю.

Именно товарищ Мигель, а не товарищ Родриго был настоящим руководителем террористической группы, именно он организовал этот безумный вояж. Он же и подал идею этого теракта — зверские убийства в Мексике обезумевшим от крови офицером американской морской пехоты, больше двадцати погибших мексиканцев, полная несостоятельность полиции — он просто перешел границу в обратном направлении, вышел на пограничный пост и сдался. Пущенный вовремя слух — что офицер Нолан содержится не в Форт Ливенуорт, военной тюрьме строгого режима, а на самом деле выпущен из нее и легализован под документами на другое имя. Демонстрация в Далласе под лозунгом — «Хороший мексиканец — мертвый мексиканец». Все это требовало отмщения — и как можно скорее, мексиканцы должны были показать всем — техасцам, полиции, американскому государству, — что такого они не потерпят, и за пролитую кровь следует платить только кровью. В конце концов — разве не американцы столько лет пили кровь из мексиканцев, работавших на них за гроши, — теперь пусть сами прольют немного своей крови.

Или много.

Товарищ Мигель намеревался единственным остаться в живых после этой акции. Он был полицейским, знал методы и порядок действий своих бывших коллег, потому как проходил годичную практику в США и именно в приграничье. Он знал явки, которые не знал никто из группы, кроме него, — имена и квартиры наркоторговцев, «Койотов», перевозящих людей или грузы через границу… в любой момент вся эта плотная сеть наркораспространения могла превратиться в сеть террористическую.

Сейчас товарищ Гонсало сидел за рулем фургончика, идущего со строго разрешенной скоростью по прямой и гладкой стреле федеральной дороги, а товарищ Мигель сидел рядом и с раздражением вслушивался в то, что происходило за его спиной — скрип и так раздолбанного, с едва не вылезающими пружинами дивана и стоны с криками, больше похожие на крики диких зверей. Из всех троих ему было жаль только товарища Марию — она выглядела легкодоступной, но попытка подкатиться к ней после пары бокалов текилы не закончилась ничем, кроме оглушительной пощечины. Он вообще не мог понять — что такая женщина, привлекательная, образованная, из хорошей семьи могла найти в бродячем философе-революционере. Иногда женщин сложно понять. Он-то рискует жизнью, свободой, но он рискует ею за немалые деньги и немалые перспективы. Сложно даже представить — кем они, основатели, станут в новом Атцлане. А этот… раздать всем поровну, ну что за бред. Ни кола, ни двора, ни гроша, одни штаны.

И от того, что эта женщина любила такого — да как любила, заслушаешься, — товарищ Мигель, сидя под струей холодного воздуха из кондиционера, копил в себе мутную, тупую злобу.

— Эй, компаньеро! — крикнул он не оборачиваясь. — Хватит!

Звуки не прекратились.

— Завидуешь? — спросил Родриго, не прекращая делать свое дело.

— Нет, компаньеро. Просто вон там стоит полицейский. И если он что-то заподозрит, то остановит нас.

— Тогда мы его грохнем.