Гнев изгнанника

В детстве это казалось глупостью – не доносить друг на друга, кто съел печенье перед ужином или кто на самом деле разбил мячом окно на кухне тети Лиры. Но чем старше мы становились, тем важнее становились и наши обещания друг другу. Каждая наша клятва – это еще один замок на цепи, которая связывает нас с самого детства.

Я поворачиваю налево, увеличивая расстояние между нами и домом моего бывшего. Музыка гудит, из динамиков играет одна из моих любимых групп, болезненно напоминая мне, что мой телефон все еще подключен по Bluetooth к этому куску дерьма.

— Хотя выражение лица Текса Мэтьюса полностью оправдало мое неспортивное представление о том, как не нужно бегать, — говорит Энди, перекрикивая гитарное соло Карлоса Сантаны. — Где ты собираешься прятать эту машину? Папа не слепой.

— Думала сбросить ее на дно Тихого океана или с пика, — ухмыляюсь я, представляя, как Текс будет рыдать, глядя, как его машина тонет в черной морской пучине. — Есть другие идеи, Энди?

— Папа тебя, блять, убьет.

— Как будто тебе не все равно, — я бросаю взгляд на пассажирское сиденье и ухмыляюсь. — Ты просто боишься, что я скажу ему, что ты была со мной. Не бойся, идеальная дочь. Я не посмею запятнать твою репутацию.

Моя сестра показывает мне средний палец, улыбаясь и качая головой.

— Заткнись и веди машину.

Андромеда Ван Дорен – воплощение красоты, и я никогда не видела, чтобы она в чем-то не преуспевала. Музыка, искусство, спорт, учеба – список можно продолжать часами.

Она не вписывается в общество, хотя я знаю, что хотела бы. Раствориться в темноте и скрываться, как Эзра. Но она слишком ярко сияет в своей тишине, чтобы ее можно было проигнорировать, от ее изящных губ до веснушек на носу.

Это красота, которую созерцали древние жрицы, такая, что шепчет, а не кричит. Она бесподобная, неземная. У нее есть способность притягивать к себе своим тихим присутствием, необыкновенный дар сопереживать другим, глубина души, которой я всегда завидовала.

Ее существование беззаботно, а мое – чертова битва.

— Мне жаль парня, в которого ты по-настоящему влюбишься, Фи. Ты сразу отрежешь ему яйца или сначала поиздеваешься над ним?

Мои пальцы сжимают руль, нога сильнее давит на газ.

— В следующий раз, когда увидишь, что я разговариваю с мужчиной, переедь меня машиной. Пожалуйста и спасибо. С сегодняшнего дня я принимаю целибат.

— Есть, капитан, — Атлас салютует мне через зеркало заднего вида, прежде чем повернуться к Энди. — Я даю ей три дня.

— Ставлю пятьдесят баксов на двадцать четыре часа.

— Продолжайте нести всякую чушь. Я бы с удовольствием выкинула вас обоих на обочине.

Окраины города размываются, а по обе стороны дороги растут высокие сосны. Когда я была маленькой, мне казалось, что их ветви – это изуродованные руки, которые ждут своего часа, чтобы схватить нашу машину и проглотить ее целиком. Но когда ты растешь здесь, страшные вещи становятся просто причудливыми особенностями, которыми начинаешь восхищаться.

Пондероза Спрингс – это пустынное место, и я выросла в его безжалостном сердце.

Несмотря на все, чего мне стоило быть здесь Ван Дорен, я не позволю стервятникам победить. Они могут забрать все кроме моего дома. Они никогда не смогут отнять мою любовь к нему.

Шум волн доносится до моих ушей, подсказывая, что мы уже близко к дому. Повернув налево, я въезжаю в глубь леса и начинаю сбавлять скорость.

Фары освещают темные железные ворота – барьер, защищающий нашу семью от всего, что таится в Спрингс. Андромеда наклоняется к окну, опираясь на раму, и вводит код.

После того, как кованые ворота распахиваются, остается примерно километр подъездной дороги. Доехав до развилки, я поворачиваю направо. Мне всегда казалось крутым, что мой дом соединен с домом Колдуэллов, и разделяет их только частная дорога. Это значительно облегчало возможность тайком сбежать из дома и нажить себе неприятностей.

Наш дом возвышается над лесом, как искривленный гигант. Особняк в викторианском стиле нависает над густым лесом, его темно-серые каменные стены покрыты ползущим плющом.

В темноте он выглядит угрожающе. Страшный дом, в котором, как можно было бы подумать, обитают монстры. Но внутри? Любовь цветет так, будто должна была расцвести именно здесь и только здесь.

— Надеюсь, все уже спят, — бормочу я, подъезжая к гаражу отца.

Уверена, когда он строил его, он представлял себе это место как своего рода мужскую берлогу. Но даже он не мог представить, сколько времени каждый из его детей будет проводить здесь.

Одной рукой я ввожу пароль на своем телефоне, затем набираю код для въезда в гараж через приложение, и ворота поднимаются, чтобы я могла припарковаться на черном эпоксидном полу.

Я выскальзываю из машины, оставляя ключи внутри, и смотрю, как не к месту в гараже, полном иномарок, смотрится Camaro. На моих губах появляется улыбка, когда я думаю о том, как сейчас злится Текс. Как он будет в ярости, когда узнает, что его любимое сокровище завтра вечером пойдет ко дну.

— Я рискну и залезу через окно Эзры. Пожелайте мне удачи. Отличная работа, Фи. Если что. мое предложение все еще в силе – если тебе нужно, я могу сломать ему нос…

— Я сама разберусь, — перебиваю его я, обнимая за плечи. — Но спасибо.

Я знала, что если позволю ему избить Текса, дело не закончится только разбитым носом. Под его веселой внешностью скрывается часть его души, жаждущая хаоса и насилия, которые естественным образом из него рождаются. Ему это необходимо, но не настолько, как полной ему противоположности, его брату-близнецу.

Атлас – Святой только потому, что Эзра гораздо хуже.

— Я всегда прикрою тебя, Фи-фи-фо-фум.

Я закатываю глаза, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, а затем взъерошить волосы. Я скрещиваю пальцы, чтобы он упал и сломал ногу, пытаясь забраться на стену своего дома.

— Куда это ты? — спрашиваю я сестру, которая пытается незаметно ускользнуть к тротуару, а не к дому.

В этом и заключается особенность Энди – она тихая, поэтому трудно заметить, когда она исчезает, и еще труднее понять куда.

— В бухту Стикс. Буду утром, — бормочет она.

Всегда гонится за своей тенью.

— Будь осторожна. Я тебя прикрою, если что.

— Ты лучшая.

Я машу ей рукой и закатываю глаза, когда она начинает уходить.

— Да, да. Знаю.