Гнев Земли

– На землю! В сторону!

Лошадникова поняла, что участковый кричит именно ей. Она последовала приказу и упала в сторону. Гончаленков всадил очередь выше зверя, поскольку почти не успел прицелиться. В магазине остались два последних патрона, они и разнесли хищнику морду повторными выстрелами.

Из-за стены дыма метнулся еще один мохнатый убийца. Он не обратил внимания на старика, женщину и по-прежнему бешено вопящего ветеринара, а прямиком ринулся на Петро. Патронов в пистолете у него не осталось, другого оружия не было, бежать некуда, да и не успеть.

Петро пытался схватиться за какую-то железку, но хищник его упредил стремительным броском. В ту же секунду телефонный столб и Калинкин вместе с ним рухнул. Младший сержант и сам не понял, как стремительно подскочил после падения, навел автомат и застрелил зверя. Но сторожа это уже не спасло – стальные челюсти разодрали ему горло, позвоночник и лицо.

4 км от Ворошиловки, 9:17.

Даже джип не мог противостоять ополчившейся против него стихии: дождь лил с небес не переставая, жижа с усердием впитывала небесную влагу, раскисая еще более. Колеса теперь увязали в грязи по самые обода.

– Застряли напрочь, - залез в салон весь перепачканный грязью Кирилл.

Грибов посмотрел на часы и, тяжело выдохнув, сообщил:

– За час и двух километров не проехали.

– Может, кто из деревни хоть поедет на встречу? – робко надеялся Гусев, - Тут осталось совсем ничего…

– Если уж мы застряли, то и другие тоже, - развеял иллюзии Кирилл.

– А ведь судя по картам тут асфальтированная дорога, - зло сказал прапорщик, - Хорош асфальт, нечего сказать.

– Был день назад, - заверил Кирилл.

– А вот теперь нет, - нервно засуетился Гусев, - Эта грязь чертова нас всех затянет, она как тесто на дрожжах растет, шевелится, падла, наступи в неё и конец. Она смерти нашей ждет. Если не тронемся – всем нам конец!

В этот красноречивый диалог вмешался прапорщик:

– Ты солдат или истеричка?! Чего орешь?! Паника на войне – последнее дело, поддался страху, в штаны наложил, так хоть другим этого не показывай!

Гусев судорожно хватал воздух и шумно дышал, его губы дрожали.

– Вы… вы не смеете мне приказывать! Я федерал<!--[if !supportFootnotes]-->[1]<!--[endif]--> и не подчиняюсь вэвэшникам!

– Ты – солдат, - грозно пояснил Грибов, - Во всяком случае, был им еще минут десять назад. В уставе есть понятие о подчинению приказам старшего по званию и должности, о принадлежности к родам войск в боевых условиях речи не идет.

– А мы не на войне!

– Ошибаешься, сынок. Всё живое, что только есть вокруг, объявило нам войну, поэтому утри сопли, смени подгузник и слушай, что я скажу, а то…

– А то чего? – дерзко спросил.

– Выкину нафиг из машины, мне трусливые нытики не нужны. Заткнись и смотри за своим товарищем.

Кирилл поспешил вмешаться, чтобы погасить спор:

– Кстати, как он там?

– Вроде чуть-чуть получше, - неохотно буркнул Гусев, - Спит, блевать перестал, краснота на коже пошла.

– Латентный период, - сам себе сказал Кирилл и, уловив вопросительный взгляд прапорщика, объяснил, - После бурного начала острая лучевая болезнь как бы исчезает, возникает видимое облегчение.

– Я же говорю, в госпиталь надо, - принялся за прежнюю свою песню Гусев.

Грибова прорвало:

– Ты опять за свое? Говорю в последний раз, захлопнись и не скули, понятно, товарищ солдат?

Гусев уступал прапору-вэвэшнику и в росте, и в комплекции, а главное в психологической непробиваемости. Он проиграл этому уставнику из ВВ, пришлось подчиняться.

– Понял… - едва слышно выдавил Гусев.

– Нужно отвечать «так точно», - решил до конца подавить очаги сопротивления Грибов, - Понял?

– Так точно…

– Вот и лады. Я не жестокий – это жизнь такая. Будем считать, что сейчас ничего не произошло, и слов твоих я не слышал.

Кирилл перевел дух и предложил:

– У меня есть лебедка, можно обмотаться вокруг сосны и сняться с места, как корабли когда-то с мели снимались.

Грибов повеселел и хлопнул в ладоши:

– Че ж ты раньше не додумался до этого! А ну, рядовой, помоги экологу.

Гусев гневно засопел, но подчинился. Пришлось выходить наружу, где лил дождь, а под ногами чавкала грязь.

Ворошиловка, 9:38.

Итог внезапного нападения был более чем плачевный: машина так и осталась наполовину под завалом, и извлекать ее было уже почти некому. Петро был мертв, а Катасонов глухо стонал, зажимая разорванный живот. Все уцелевшие понимали, что дело ветеринара безнадежно.

Дед Матвей сломал ключицу и теперь не мог шевелить левой рукой. Коняевы по-прежнему не пробудились от алкогольной спячки. Калинкин после знаменитого падения со столба только вымазался в саже, а ушам его позавидовал бы теперь любой негр. У сержанта оставалось девятнадцать патронов, десять взял себе Гончаленков.

– Теперь чтобы не произошло, бить только одиночными, - предупредил он.

Лошадникова исподлобья с ненавистью глянула на Калинкина и прошипела:

– Вы бы, товарищ участковый, лучше пристрелили этого труса с ушами, толка от него нет, а в кризисных ситуациях только вред.

Калинкин и так переживал свое не слишком геройское поведение во время стычки, в её финале ему удалось немного реабилитироваться, но полностью обелить себя не вышло.

– Че ты несешь, дура?! – не очень уравновешенно крикнул он.

– Трус! – сквозь зубы процедила Лошадникова.

Дед Матвей поморщился от боли, но все же вставил свое слово:

– Уймитесь вы, весь день грызетесь, а в это время грызут нас. Сейчас повезло нам, но в другой раз не за кого будет прятаться.

– Дед, ты хорошо видишь? – спросил участковый уполномоченный.

– Газету с очками читаю, а так не жалуюсь на глаза. Бывает, что иногда слезятся, так на то я и старик.

– Вот и отлично, - заключил Гончаленков, - Мы будем расчищать завал, а ты пока смотри по сторонам. За дело, господа, и предупреждаю, что не пожалею патрона на того, кто при мне разинет рот, чтобы ругаться между собой.