Гнев Земли

К этому времени мать умерла, два брата не жалели иметь с младшим ничего общего, даже на порог не пустили. На работу с такой статьей не брали, жена давно жила с другим и имела двух маленьких девочек, жилья не было. Начались скитания по общагам и притонам, пьянки, жизнь дала очередной крен.

Виктор пожалел, что освободился досрочно – на зоне хотя бы была еда, койка и уважение сокамерников. Случайная встреча свела его с бывшим сослуживцем, который из золотодобычи ушел, а атомную энергетику, сидел на тепленьком местечке одного из отделов экологического контроля.

Он и предложил Часовскому нынешнее место. Уединение, прежняя связь с любимой неорганической химией, жилье, деньги неплохие, а главное последний шанс начать жизнь с чистого листа.

Анализы воды и пробы почвы нужно было привозить в районный центр каждые пять дней. Это значить послезавтра, собирать надо сегодня. Виктор уже больше двух часов как не спал – лагерная привычка, там, как и в армии, подъем в шесть ноль-ноль, вошла в образ жизни.

Все это время он лежал на скрипучем диване, равнодушно изучая трещины на заплесневело-прокопченом потолке. У изголовья, на полу, свернувшись калачиком, дремал верный пес Цезарь. В семье Часовских всегда жили немецкие овчарки. Теперь собака и единственный друг в одном лице напоминала Виктору о долагерной жизни.

В окна ударили утренние лучи. Пора. Быстрым движением Часовский поднялся и пошел умываться. Позавтракав на скорую руку, он и Цезарь вышли наружу. Солнце уже хозяйничало в небе, разогревая воздух последнего летнего дня. Виктор глянул на озеро и из груди вырвался вздох разочарования – густой туман не только не рассеялся, но и стал еще непрогляднее, придвинувшись ближе.

Туман здесь был всегда с ранней весны и до поздней осени. Густые клубы с зеленоватым оттенком обволакивали гладь воды и медленно надвигались на прибрежную полосу. Обычно яркого солнца было достаточно, чтобы разогнать морок, однако, сегодня он и не думал исчезать, а наоборот, наползал на человеческое жилье.

Виктор брезгливо поморщился, его подсознание всегда старалось избегать этого явления природы. Он интуитивно чувствовал, что в тумане есть какая-то опасность. Ядовитая лужа, в какую превратилось озеро, не могла породить из своих глубин ничего хорошего.

– Подождем, пока эта дрянь рассеется, - сам себе вслух сказал Часовский, - Пойдем, Цезарь, до родника чистой водички наберем.

Собака завиляла хвостом, слыша речь хозяина, потом вдруг посмотрела на клубящиеся испарения. Шерсть на загривке стала дыбом, пасть тут же оскалилась, из горла донеслось раскатистое рычание.

– Ты чего? – удивился хозяин, - Это ж всего лишь туман, будь он неладен. Пошли за водой.

Родник с пригодной питьевой водой находился в двух километрах от озера. Приходилось ежедневно ходить с канистрами туда и обратно, в жаркие дни и не один раз. Несмотря на все трудности жить на берегу Мертвого озера было куда лучше, чем еще три года париться в бараке на нарах среди испарений немытых грязных человеческих тел, клопов, вшей, туберкулеза и безысходности.

Деревня Ворошиловка. Фельдшерско-акушерский пункт. 10:37.

Катасонов Егор Еремеевич хоть и имел диплом ветеринарного фельдшера, но таковым по сути своей не был. Диплом был куплен в подземном переходе за две сотни баксов, а животных лечить Егор научился давно – все свои пятьдесят семь лет провел в деревне, сначала подпаском был, потом пастухом, на скотобойне работал, птицеферме, коневодческом заводе.

Пять лет назад предложили занять должность ветеринара, которая пустовала несколько лет, нужен был лишь документ. Пришлось искать диплом образца семидесятых, нашел, в нынешние времена за деньги хоть грамоту от князя Рюрика можно достать. Не могли в деревню и фельдшера найти, ну, хотя бы медсестру.

Когда еще существовало распределение, удавалось насильно загонять выпускников медучилищ, да и то ненадолго, от силы месяцев на восемь. Был один фельдшер, уж очень не хотел в армии служить, вот и четыре года лечил местное население, а потом бурно отметил свое двадцатисемилетие и уволился.

Население Ворошиловки и в лучшие годы не превышало трех сотен жителей, Но болело часто, много и сильно. Вот и выдали Катасонову какую-то справку якобы он закончил какие-то курсы младших медицинских работников, а после определили местным фельдшером.

Егор не возражал. Деньги лишними не бывают, люди же, как и животные – те же болячки и лечение соответственно такое, если кто помрет, так в город не повезут на вскрытие, неправильно леченые жаловаться не побегут – до райцентра больше ста километров, свой транспорт у единиц, особенно не разъездишься по судам. А на крайний случай Катасонов бы заявил, что его насильно сделали лекарем.

Ворошиловцы болели слишком часто и все какими-то непонятными болезнями. Егор почти никогда не мог поставить даже приблизительный диагноз, но некомпетентность свою тщательно маскировал. Каждого обратившегося регистрировал в журнал, измерял температуру, выслушивал ветеринарским стетоскопом (точнее, просто тыкал им в разные участки тела и делал важное выражение лица).

Со столь же важным видом он пальпировал живот (вернее, мял его своими мозолистыми пальцами изрекая несколько заумных терминов из стоматологии, брошюра о кариесе была оставлена предыдущим фельдшером), заглядывал в глаза, смотрел язык, считал пульс.

После подробных исследований Катасонов ставил диагноз непременно на латыни, поражая больного своими обширными познаниями и в то же время пугая иностранными словами. Всем обратившимся не зависимо от патологии Егор прописывал глюкозу, витамины, валериану, мед, отвар зверобоя и ромашки, а также левомицетин. Что лечил он верно и быстро, так это похмелье, запой, ревматизм, понос, запор, экзему, всяческие нарывы и белую горячку.

Чтобы не угробить пациента и осрамить себя Егор после безуспешного лечения, особенно когда не знал даже предположительно с какой стороны подступиться, отправлял его в сельскую больницу к терапевту. По причине естественной старости умирали лишь древние старики, чье здоровье и сила жизни «закалялись» в довоенные годы, после разрухи второй мировой войны.

Выжившие тогда еще могли сопротивляться теперь. Чаще всего умирали ворошиловцы от пьянства – травились самопалом, тонули, будучи под градусом, попадали в аварии и несчастные случаи в нетрезвом состоянии, устраивали пьяные разборки с поножовщиной и летальными исходами.

На втором месте шли гематологические заболевания: лейкозы, лимфогранулематозы, лимфосаркомы и прочие смертельные длинные названия. От них в мир иной уходила половина всех умерших. На третьем месте находились заболевания легких, они убивали почти всех работников щебеночного карьера еще до того, как те достигали пенсионного возраста. Четвертое почетное место занимала онкология, от злокачественных опухолей умирали все остальные, кто не попал в первые три категории.

Пациенты что-то не шли сегодня, обычно уже с утра старики наведывались со своими «букетами болезней», как выражался Егор. Первый клиент появился уже почти к одиннадцати. Это была древняя бабка Данилиха, ей давно перевалило за девяносто, собственное имя её не помнили и звали по мужу, умершему еще при Хрущеве. Бабка была еще в своем уме, ходила на ногах, имела еще два десятка зубов, курила, отменно материлась и одна вела довольно большое хозяйство.