Гобелен

– Нам сказали, что пленников разделили, а Уильям вместе с остальными лордами помещен в карету и с эскортом драгун едет в Уиган.

– В Уиган, – повторила Джейн с недоверчивым смешком, отчаянно стараясь извлечь хоть какой-то смысл из этого шквала информации.

– На самом деле их везут в Лондон, – подала голос Мэри, все еще возившаяся с завязками. – Они остановились на заставе; там-то Уильям и сумел передать письмо для тебя. Наверно, ты потеряла сознание прежде, чем прочла письмо до конца. Уильям просит выслать денег в Барнет с гонцом.

– А еще он считает, тебе надо отправиться в Лондон, – добавила Сесилия.

Мэри покончила со шнуровкой и встала перед Джейн. Наконец-то можно было свободно вдохнуть. Сесилия и Мэри неуверенно улыбались – ждали.

– Послушайте, вы обе, – с расстановкой начала Джейн. – Я считаю, вы меня с кем-то путаете. Я спрашивала про Уилла Максвелла.

Улыбки женщин стали печальными. Первой заговорила Мэри:

– Конечно, дорогая. Про Уилла Максвелла, графа Нитсдейла. Он – мой брат, а твой обожаемый супруг, отец юного Уильяма и Анны.

Голос Мэри звучал ободряюще, будто заставлял Джейн согласиться. Однако Джейн отреагировала непонимающим взглядом, и Мэри заторопилась объяснить, зачастила так, что золотистые кудряшки запрыгали вокруг пухлых щечек:

– Мое сердце жаждет возрадоваться твоему исцелению, милая сестрица, но, увы, я должна нарисовать перед тобою полную картину произошедшего. Уильям попал в беду во имя истинного короля. Король Георг наверняка пожелает примерно наказать лордов, затеявших восстание. – Мэри помедлила, на сей раз явно рассчитывая, что Джейн уяснила страшный смысл ее слов. – У правительства – шесть высокородных пленников.

– Граф Нитсдейл, – медленно повторила Джейн. В тоне было недоверие, будто Джейн не слыхала ни единого слова Мэри, последовавшего за словом «Нитсдейл». Этот Нитсдейл был предком Джона Максвелла; это им так гордилась несостоявшаяся свекровь Джейн. Упоминания об этом человеке искали Максвеллы в Шотландии, когда на их единственного сына было совершено нападение! Уилл ничего толком не рассказывал, отмахивался от вопросов – видно, ему порядком надоел материнский снобизм. Но что же все-таки случилось? Уилл так и не поведал Джейн историю своего предка, обвиненного в государственной измене!

– Этого не может быть, – пробормотала Джейн. У нее голова шла кругом.

Сесилия и Мэри снова переглянулись с недоумением. Теперь заговорила Сесилия:

– Уинифред, ты, должно быть, и впрямь ударилась головой. Как же мы это проглядели?

Джейн сделала глубокий вдох и незаметно ущипнула себя изо всех сил. Ногти вонзились в плоть, но, против ожидания, Джейн обнаружила, что не проснулась – то есть по-прежнему находится в затхлой, душной библиотеке, в компании двух странно одетых женщин. Обе проявляли к ней доброту, но, увы, лишь еще больше запутывали Джейн. Она вспомнила: утром двадцать девятого декабря 1978 года она поднялась на вершину Айерс-Рок.

– Пожалуйста, скажите, какое сегодня число? – взмолилась Джейн.

– Конечно, милая. Сегодня девятнадцатое ноября.

Бред, подумала Джейн. Разве могла она перенестись на месяц с лишним назад?

– Девятнадцатое ноября тысяча девятьсот семьдесят восьмого, – повторила она вполголоса.

Сесилия с Мэри горько усмехнулись. На лицах застыла тревога.

– О нет, душенька, сейчас вовсе не тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Святые небеса, мы были бы уже давно мертвы! Сейчас тысяча семьсот пятнадцатый год, – заверила Мэри.

Джейн чуть не задохнулась.

– Что?! Тысяча семьсот пятнадцатый?! – воскликнула она. Женщины согласно закивали, явно озабоченные душевным здоровьем Джейн. – Да этого просто быть не может!

– Вот, взгляни, – Мэри протянула ей письмо. – Уильям сообщает, что некому похлопотать о его освобождении, что ему запрещены любые сношения с внешним миром. Умоляет тебя приехать в Лондон – ради вашей любви.

Несмотря на полное смятение разума и чувств, Джейн усилием воли заставила себя принять как данность простейшее объяснение. Неважно, спит она или не спит, главное, что эти люди сейчас – единственная ее реальность. И придется ей им подыгрывать – до тех пор, пока она не разберется в происходящем с ней, и особенно с Уиллом.

– Так мне позволят увидеться с ним? – спросила Джейн. Собственный голос прозвучал словно издалека. Никогда еще она не чувствовала себя такой растерянной – а лучше сказать, потерянной в пространстве и во времени.

– Да. Ты ведь его жена.

– А вы поедете со мной, да?

Мэри изобразила удивление.

– Я не посмею, сестрица. Ты же знаешь – мы с Чарльзом официально поддерживаем короля Георга. Мы ведь это обсуждали, не так ли? Неужели не помнишь?

– Я… я… – замялась Джейн.

Пока она вымучивала ответ, густая пелена, окутавшая ее разум, понемногу рассеивалась. И вот наконец зацепка, некое воспоминание – принадлежащее не ей, Джейн Грейнджер, но другой женщине, по имени Уинифред, – той, за которую Джейн принимают Сесилия и Мэри. По этой зацепке, как по ниточке, Джейн продвигалась дальше, в глубины памяти – и вызвала образ мужчины, непохожего на ее Уилла, но носящего его имя. Этот Уилл был ее супругом, ходил в парике, объяснял, что по рождению обязан встать на сторону истинного, шотландского короля. Разговор всплыл в подробностях, Джейн вспомнила даже свое горячее согласие с мужем: да, Нитсдейлы из Терреглса поддержат якобитов, ибо им, Нитсдейлам, терять особенно нечего, а приверженность католической вере в них сильна. Джейн слышала эхо собственного голоса.

«Чарльзу все равно, кто занимает английский престол – до тех пор, пока Лондон не вмешивается в дела Шотландии», – вот что сказала Уинифред, вот какие слова отозвались сейчас в мозгу Джейн.

«Да, и потому лучше нам встать под знамена нашего короля-изгнанника Иакова – тогда мы сможем рассчитывать на помощь моей сестры и зятя», – отвечал Уильям. Голос не настолько отличался от голоса ее Уилла, чтобы Джейн со всей определенностью могла сказать: «нет, это не мой жених»; впрочем, доказательством, что Уиллов – двое, служил густой шотландский акцент. Теперь, когда память четко нарисовала ей графа Нитсдейла, Джейн уже не могла отрицать – он улыбается почти так же, как ее Уилл. Разве эта чуть кривоватая усмешка – не отражение усмешки человека, прикованного к больничной койке?

«Оба Уилла – твои», – шепнул внутренний голос.

Вскоре и другие воспоминания стали тесниться в мозгу: совместная жизнь с Уильямом, графом Нитсдейлом, невыношенные младенцы, скорбь по детям, которых они с мужем крестили – и почти сразу хоронили. Но у них остался сын, здоровый, крепкий мальчик; он учится во Франции, под присмотром своей тети. Не тети Джульетты – сестры Джейн, с таким скептицизмом отнесшейся к плану с Айерс-Рок, а другой сестры – из альтернативной реальности. Еще у нее с Уильямом Максвеллом, графом Нитсдейлом, есть дочь, Анна. И воспоминания эти настоящие, и мысли – тоже настоящие. Они принадлежат одной женщине – не Джейн, а той, кем она стала.