Гобелен

– Ну вы и умница, миледи. То-то светлая головка! Подумать, как этот наш король с вами поступил. Может, у них в Германии знатные леди и терпят этакое обхожденье, да только здесь ему не Германия. Не извольте беспокоиться, миледи, будете в целости и сохранности. Вы среди друзей.

Джейн перевела дыхание.

– Вы очень добры, спасибо, – пролепетала она.

– Точно мышка в мансарду мою забьетесь, да и переждете, покуда шум уляжется. Мы вас ни за какие деньги не выдадим.

Уинифред, даром что устала и измучилась, вдруг сбросила изнеможение, позабыла о собственной слабости и чуть ли не бегом бросилась в мансарду. Она с легкостью преодолела четыре пролета узкой лестницы, поскреблась в дверь. В висках стучала кровь – то ли от физических усилий, то ли от волнения.

– Кто там? – спросил Уильям.

– Я.

Дверь распахнулась, и Джейн увидела графа – бодрого, плечистого, улыбающегося.

Уинифред захлестнули эмоции.

– Ты румяна не до конца смыл, – всхлипнула графиня, а в следующий миг засмеялась сквозь слезы. Рука ее взлетела к тому месту, куда пришлась пощечина Джейн. – Прости меня, милый!

– Ничего, любовь моя. Это было необходимо, чтобы сбить мужскую спесь.

Джейн отступила, и граф обнял Уинифред, и долго не отпускал ее. Супруги не нуждались в словах, незначительных по сравнению с объятием. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, щека к щеке, взаимно впитывая тепло. Граф и графиня вдобавок поздравляли друг друга с победой. Ощущения были совершенно новыми для Джейн, зависшей между мужем и женой, достаточно любящей и преданной, чтобы поставить на кон собственную жизнь, репутацию, финансовое положение и даже будущее своих детей.

Третья лишняя в этом объятии, Джейн преступным образом мечтала прикоснуться к Джулиусу. Пока супруги блаженствовали, она отдалась воспоминаниям. Правда, их портила одна мысль: как выбраться из тела Уинифред? Нужно возвращаться в свою жизнь, в свое тело. Джейн сомневалась в правдивости Робина/Робин; хотела выяснить, не лгал ли ей этот многоликий персонаж.

Идиллию влюбленной пары нарушила Сесилия.

– Извините, – сказала она, выступив из темного угла комнатушки, кашлянула и вытерла слезы умиления. – Сейчас я вас покину. Здесь вино, хлеб и сыр на ужин. Завтра принесу еще еды, потому что вам обоим придется пережидать в этой каморке несколько дней.

– Дорогая Сесилия! Не было, нет и не будет подруги преданнее, надежнее и отважнее тебя! – воскликнула Джейн, а руки Уинифред потянулись обнять Сесилию. – Спасибо за все!

– Позаботьтесь о ней, милорд, – продолжала Сесилия, кивая на изможденную графиню. – Никогда я не видала женщин столь волевых и столь храбрых. Графиня каждую ситуацию брала под контроль, была сильной за всех нас.

– Я – счастливейший из людей, – констатировал граф, целуя руку Уинифред и кланяясь Сесилии. – У меня такая жена и такой друг!

Сесилия, кажется, покраснела; впрочем, в каморке, освещенной единственной свечкой, наверняка сказать было нельзя.

– До завтра, дорогая подруга, – молвила Сесилия. – Отдохни как следует.

По лукавой улыбке было ясно: Сесилия понимает, что отдых в прямом смысле слова не фигурирует в планах Уинифред. Джейн замерла. Нет-нет! Только не это! Так нельзя! Она что же – ляжет с графом, а сама будет думать о благе Англии? Точнее, Шотландии.

К счастью, Уильям сам настоял на том, чтобы Уинифред как следует выспалась.

– Я действительно совсем без сил, – призналась она.

– Нет, это не про тебя, – возразил граф. – Но, кажется, лихорадка вернулась. Слава богу, я опять могу заботиться о тебе, дорогая.

Уинифред не без труда заставила Джейн выдать:

– Уильям, больше я тебя никуда не отпущу.

– Я и сам никуда не пойду и ни во что не ввяжусь. Я, конечно, католик, милая Уини, но Господь простит меня за то, что ты и наши дети мне дороже истинной веры.

Все еще возбужденные от дневных событий, супруги долго шептались, потом выпили вина из единственного стакана и поели, но совсем чуть-чуть – когда разговор зашел об участниках восстания, которым повезло меньше, чем Уильяму, аппетит улетучился. Джейн хотелось оставить их одних, но Уинифред была еще слишком слаба, даром что храбрилась.

– Уильям, почему ты выбрал этот клоповник? – спросила Джейн, оглядывая сырую каморку. – Честное слово, твоя тауэрская камера и то была просторнее.

– Верно – я ее шагами измерил. Тюремная камера больше. Мистер Миллс подыскал приют в Смитфилде, но мне хотелось быть ближе к месту казни.

– Ты считаешь, здесь безопаснее?

– Сама подумай, Уин: неужели лорд-комендант бросится обшаривать окрестности Тауэра?

Джейн поняла.

– Даже если твое отсутствие уже обнаружено, стража потеряла несколько часов на пустые поиски. Наверняка первым делом они направились в порт.

– Вот именно. Только, подозреваю, Мозли откроет пропажу самое раннее завтра на рассвете, а тогда уж он и вовсе не станет меня преследовать. Решит, что я уже высадился во Франции.

– Значит, по-твоему, здесь можно отсидеться?

– Через несколько дней, когда пройдет казнь и потускнеют впечатления от нее, мы выйдем отсюда. – Из груди графа вырвался тяжкий вздох. – Лорд Дервентуотер так молод. Я, по крайней мере, успел пожить, познал счастье любви.

– Когда зачитывали приговор, лорд Дервентуотер держался молодцом.

– Это потому, что мужества у юного лорда больше, чем у всех нас, вместе взятых. Конечно, за исключением тебя, дорогая моя жена. Самое скверное, что Дервентуотер никогда не был ревностным католиком. Бедняга уступил требованиям жены и ее родичей, которые отличаются фанатизмом, если речь идет о вере. – Граф скривился. – Дервентуотера ждало блестящее, безоблачное будущее. Он примкнул к восстанию, в глубине души не считая его необходимым или перспективным.

– Знаешь, по пути в Лондон я познакомилась с другом лорда Дервентуотера.

– Неужели?

– Это Джулиус Саквилль. Лорд Саквилль, если точнее. Ты слышал о нем?

Уильям наморщил лоб.

– Да, слышал. Он сказочно богат; кажется, наши отцы были дружны. Если я правильно помню, Дервентуотер упоминал Саквилля. Надеялся встретиться с ним. Свидание запретили. Наверно, Саквилль был на оглашении приговора; впрочем, я не знаю его в лицо.

– Жаль, что и мне не представился случай встретиться с ним в Лондоне, – пробормотала Джейн больше для себя, чем для графа. – Полагаю, Саквилль ехал специально ради встречи с Дервентуотером. – Не желая больше говорить о Джулиусе, Джейн сменила тему. – А как попал в ряды восставших лорд Кенмур?

Уильяма, мужа Уинифред, легче легкого было отвлечь от мыслей о Саквилле.

– Кенмуру далеко за сорок; он – один из заговорщиков, разрабатывал план с вторжением французской армии. Он был нашим связным с королевским двором в Сен-Жермен-ан-Ле.

– Иными словами, его роль в восстании значительна и он за это поплатится?

– Я не считаю, что хоть один восставший должен подвергнуться наказанию! Впрочем, Кенмур сам выбрал свою судьбу. Хотел участвовать в свержении английского монарха, собирался впустить в страну французов. А Дервентуотер в известном смысле невиновен. Он даже в битве казался почти ребенком.