Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
Крутов сделался серьезен. Обдумывая ответ на этот простой и одновременно очень сложный вопрос, попросил как бы между делом:
– Вопрос понял, ответ думаю. Слушай, ты не возражаешь, если, пока мы тут с тобой общаемся, я параллельно кое-какие делишки в порядок приведу?
– Да за ради бога!
Получив разрешение, Женя отогнул край напольного дешевого коврового покрытия, на котором он сейчас наполовину распластался, и со знанием дела принялся разбирать квадрат паркетины.
Молча наблюдая, Мешечко продолжал сверлить его взглядом, напоминая, что вопрос был задан.
– Нет, не исключительно из-за денег, – собравшись с мыслями, глухо ответил Крутов. –
– Что же это за нюансы такие, когда против своих идешь? Причем осознанно идешь? По-подлому идешь?
– Своих?! – горько переспросил Женя. – Мои, Андрюх, они почти все в горах остались. Вон, еще один, – он кивнул в сторону кровати, на которой, забывшись, спал Яснов. – Тоже с некоторых пор мой, под себя ходит… За Бугая я тебе уже сказал. За Зечу ты знаешь… Да, к слову, исключительно чтобы облегчить работу следствию – это я сегодня Серегу. Там, на месте. Сам проводил. Потому что вот как раз он для меня – действительно СВОЙ.
Крутов отставил наполовину разобранную половицу, под которой уже вполне угадывался впрессованный в бетонный пол кубик тайника, и, давая себе небольшую передышку, устало прикрыл глаза…
…Первые числа февраля 2000 года. Аргунское ущелье. Сумерки угасающего промозглого дня. Снег?
«Хоть убей не помню: шел ли тогда снег?..»
…Зеча, Бугай и Курт не то чтобы сторонились схватки. Просто возвращались они с поиска, и не их была сейчас эта война. Да и проходила она на другом фланге: на вершине пологого холма, а не в низине, где залегли они.
Нет, Бугай, конечно, как водится, малость пораздувал ноздри. Но когда они увидели перед собой духовские спины в заношенных зимних афганках, стало ясно: «Всё! Их отрезали!» Бой медленно удалялся от проселочной дороги куда-то за пологий перевал. Похоже, именно там духи и продолжили преследовать федералов. Попробуй теперь догони!
Скорее из-за тупой безысходности, нежели сообразуясь с необходимостью, все трое продолжили спускаться ниже дороги – в сторону одинаковых колонок, зеленеющих на фоне грязного снега. Кладбище.
Первым, помнится, опомнился Зеча:
– Твою мать! Там же аул! Значит, духи. Назад. Обходим справа.
– Куда, мудак, обходим? – зло сплюнул Курт. – Вы, конечно, как знаете, а я…
Договорить ему не дал Бугай:
– Стой, падла! Куда? Ты что – к ним?
В ответ Курт сначала покрутил пальцем у виска, а потом показал на распоротое осколком колено:
– Всё, блядь. Приплыли.
Он остановился и достал из «лифчика» два рожка. Один повертел в руках и досадливо зашвырнул в снег – пусто. Другой кинул под ноги Бугаю со словами: «…там еще штук пять – семь вроде как». После чего положил автомат на снег и, спружинив, скатился с последней кручи, отделявшей дорожную насыпь от кладбища, тянувшегося вдоль ложбины.
Бугай с Зечей замерли: откуда-то снизу, по противоположному краю кладбища, там, где белели несколько крестов, меж мусульманских колонок осторожно продвигался дух с огненно-рыжей бородой. В быстро сгущающихся сумерках борода эта выделялась особо. Почти сразу Бугай с Зечей увидели и Курта. Он ковылял словно бы навстречу рыжебородому, до которого по прямой оставалось метров двадцать.
Бугай залег на краю дороги, вставив в свой автомат куртовский рожок. Зеча на одном инстинкте самосохранения пытался даже не отойти, а «отодвинуть тело»: куда-то вправо, вверх по дороге.
Но ни тот, ни другой не успели…
Сначала им показалось, что Курт поднимает руки. Еще бы секунду, и от щедро отсыпанных пяти его патронов остались бы одни дымящиеся гильзы. Но Курт обогнал события: правой рукой он достал «фэшку», потом еще что-то, секундно замешкался и в падении швырнул гранату в сторону рыжебородого.
Не достал. С рыжебородого слетела лишь неглубокая баранья шапка, оголив лысеющую голову. Сам Курт лежал навзничь, будто бы продолжал что-то держать и в левой руке, для надежности подобрав ее под себя.
Рыжебородый с колена всадил полрожка. Всадил зигзагом: так, чтобы захватить и залегших у дороги. Наверное, нервничал, потому что в итоге лишь скосил придорожные наросты засохшей грязи метрах в четырех от Зечи. Потом вдруг спохватился, сообразив, что и сам он сейчас на мушке у федералов.
Как он исчез, ни Зеча, ни Бугай не видели. А вместе с медленно спадающей взвесью из грязного снега и желтовато-песочного грунта на дорогу надвигались последние призрачные минуты перед полной темнотой. И тогда Зеча…
Нет, он даже не скомандовал, он просто тупо произнес: «Берем!», и скатился с дороги туда, где лежал Курт. Так что Бугай даже не успел вскрикнуть: «У него под мышкой вторая…»
Здесь, на месте, выяснилось, что в тело Курта впились несколько своих же осколков, а брошенная им граната срикошетировала от колонки. Теперь ее, некогда ярко-зеленую и заметную метров со ста, было уже не различить. Но Бугай оказался прав: в подогнутой руке Курт действительно сжимал вторую гранату и рука эта разжималась на глазах. Так хотел сам контуженый Курт.
А к кладбищу тем временем спускались несколько духов, с гиками шумно хрустя подмороженным хворостом. Вероятно, их кликнул рыжебородый. Правда, и со стороны «обнадеживавшей» дороги послышался хрумкающий в снегу топот десятка ног.
Зеча наконец разжал руку Курта, и еще одна граната опрокинула колонку. Затем Зеча помог Бугаю закинуть длинное тело товарища на плечо.
На спасительную дорогу они взбирались уже в кромешной темноте…
«И все-таки снег в тот вечер шел! Густой, липкий и теплый. Как кровь», – неожиданно отчетливо вспомнил Крутов, с усилием разлепляя веки и возвращаясь в реальность. В очень хреновую, надо сказать, реальность.
– …И все-таки я не понимаю, Женька! Ни хера не понимаю! – с отчаянной тоской заговорил Мешечко, увидев, что Крутов пришел в себя. – Как же так, а, дружище?! Ведь ты же – мент!
– Мент – это ты, Андрей. А лично я в этих ваших играх – пассажир случайный.