Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)

Измученный кровопотерей, близкий к уходу в бессознанку Крутов, завидев своих бывших коллег, досадливо скривился: азартное выражение лица старшины Канищева не оставляло у него сомнений в том, что уж эти «случайные пассажиры» сумеют найти «бесхозным» деньгам достойное применение. И намерение «передать средства в Фонд мира» даже если теоретически ими и рассматривается, то располагается оно далеко не в первой десятке прочих иных вариантов.

Бойцы присели на корточки подле буквально с неба свалившегося на них счастья и попытались на глазок прикинуть: сколько же здесь? И в этот момент «пришла беда, откуда не ждали»: в комнату неожиданно возвратился… Андрей. Молча и бесцеремонно он отодвинул «овошников» в сторону, сгреб с пола деньги, побросал их все, до последней бумажки в металлический ящик тайника и подхватил добычу на руки. Таким образом, счастье старшины Канищева и его напарника оказалось мимолетным. Каким, собственно, оно в большинстве случаев и бывает.

– Все-таки решил машину купить? – с плохо скрываемой усмешкой спросил, а вернее будет сказать простонал, Женя.

– Ага, – мрачно кивнул Мешечко. – Ту, на которой Наташку с того света вывозить станем!..

Санкт-Петербург,

21 сентября 2009 года,

вторник, 02:26 мск

Огромная медицинская палата с большим, чуть ли не во всю стену окном и всего с одной койкой, стоящей строго по центру.

Наташа лежит с закрытыми глазами.

Ее обнаженное тело, прикрытое простыней, сплошь облеплено какими-то проводочками-трубочками.

Вокруг что-то булькает, мигает, дергается стрелками не доступных пониманию простых смертных приборов «космической» внешности.

За маленьким столиком, на котором уместился весь этот «микрокосмос», прикорнула медсестра, положив голову на столешницу.

Прилепина в белом халате сидит на стуле рядом с кроватью Наташи. Она держит ее за руку и что-то отчаянно нашептывает. Что-то не слышное ни медсестре, ни самой находящейся в коме Северовой.

В этой стерильной, пугающей тишине неожиданно громко подает голос мобильник, упрятанный в недрах сумочки Ольги, и медсестра мгновенно просыпается:

– Девушка, вы находитесь в отделении реанимации! Никаких работающих телефонов! Вы что, с ума сошли!!

– Извините, пожалуйста! – завиноватилась Прилепина и принялась судорожно рыться в сумочке в поисках источника шума.

– А ну быстро в коридор! Бегом!!!

Ольга послушно выскочила в пустынный коридор спящего отделения анестезиологии и реанимации и, разыскав наконец телефон, испуганным шепотом ответила на высветившийся незнакомый ей номер:

– Да. Слушаю.

– Привет! – раздался в трубке задорный голос Неждановой.

– Господи, Юля! Ты где? Мы тебя обыскались!

– Десять минут назад я пересекла границу братской Республики Беларусь.

– Как Беларусь? – растерялась было Ольга, но тут же вспомнила их доверительный бабий разговор в поезде: – А-а! Ну да, понятно! Но погоди, а как же?

– Не волнуйся, моя тарелочка с голубой каемочкой при мне.

– Я не про тарелочку. У тебя же процесс? Суд над Литвой через два дня начинается?

– Знаешь, я подумала: раз уж все так удачно сложилось, чего я буду его топить? Согласись, это ведь верх подлости: увести у человека большие деньги и при этом еще и… Ладно бы просто свидетельствовать, а в моем случае – так еще и лжесвидетельствовать против него?

– Соглашусь. Верх, – сухо ответила Прилепина. Боковым зрением она заметила, как сзади по коридору прошагал какой-то мужчина и, остановившись возле палаты Наташи, осторожно просунул голову внутрь. Через пару секунд в коридор вышла медсестра, и они принялись о чем-то оживленно шептаться.

– Я рада, что ты меня понимаешь. – продолжала меж тем весело щебетать Нежданова. – Слу-ушай, а вам за меня сильно влетело? Ты уж извини, что всё так получилось.

– Нет, пока еще не влетело. Но вот Наташа – это моя коллега, девушка, которая открыла стрельбу, чтобы подать нам с тобой сигнал об опасности, она…

– Что?

– Тяжело ранена. Сейчас находится в реанимации, ее ввели в искусственную кому.

– Она выживет?

– Не знаю. В состоянии комы ее могут поддерживать достаточно долго, но ей может потребоваться операция, каких у нас здесь просто не делают.

– То есть всё, как обычно, упирается в деньги?

– И всё, как обычно, упирается в деньги, – потерянным голосом подтвердила Прилепина.

– Ольга, я, когда доберусь до места, сразу тебе перезвоню. Слышишь?

– Слышу.

– Мы что-нибудь обязательно придумаем. Честное слово! А пока – держитесь! И… и спасибо тебе за всё. Всем вам – спасибо.

– Виола?! – раздался вдруг удивленный возглас.

Ольга вздрогнула: таким прозвищем ее уже давно никто не называл. Палец машинально сбросил звонок, она обернулась.

Перед Прилепиной стоял тот самый мужчина, который только что о чем-то разговаривал с медсестрой. Мужчина улыбался ей словно старой знакомой, но Ольга, сколько ни напрягалась, никак не могла вспомнить, кто это.

– Не узнаете? Я Жора. Помните?

– Какой Жора?

– Жора Спринтер. Троллейбус. Кошелек. Как вы тогда за мной лихо погнались!

– О, господи! – растерянно ахнула Прилепина. – Так это вы? С ума сойти! Это сколько же лет прошло?!

– Много, – улыбнулся Жора. – А ведь я вас все эти годы частенько вспоминал. Честное слово.

– Я догадываюсь. Небось все маты на дурную бабу сложили?

– Да вы что? Наоборот! – Жора сделался необычайно серьезен. – Я вам очень благодарен, Виола. Простите, просто не знаю, как вас на самом деле зовут.

– Меня Ольгой зовут. Да за что же благодарны-то?

– Я тогда… Короче, очень вовремя сел. Понимаете? Мне ведь тогда три года дали.

– Три? За один кошелек? – ужаснулась Прилепина.

– Не за один. У меня во время обыска дома еще кое-чего, по мелочи, нашли, – усмехнулся Жора. – Ну да не в этом суть. Я-то поначалу как думал: ну зона, ну чего уж там, тем более что не впервой? А через четыре месяца получил письмо. От девушки моей, от Люськи. Она… Короче, она ничего про эти дела мои не знала. А как меня, значит, повязали – всё: ни ответа ни привета. Но я на нее не обижался, правда. Она у меня из приличной семьи, разве станут такие с уголовником связываться? А тут вдруг письмо от нее!

– И что же в письме?

– Написала, что любит и будет ждать. И что сын у меня родился, Женька. Евгений Георгиевич Крутов.

– Почему Крутов? – вздрогнув, передернула плечами Ольга.

– Потому что такая вот у меня крутая фамилия, – довольно хохотнул Жора. – Вот такие дела! Я-то, идиот, был уверен, что Люська аборт сделала, а она, оказывается, сына сохранила. Для меня сохранила. Представляете?

– Представляю, – улыбнулась Ольга. – Представляю, что вы тогда пережили.

– Во-во! Короче, все у меня тогда внутри перевернулось, и мозги наконец-то на место встали. И не просто встали – включились. Твердо для себя решил: «Все, хорош! Завязываю!» Оставшиеся полтора года как один денек пролетели. Вышел я на УДО и сразу к ним.