Год беспощадного солнца

Вампиры-самцы все как один дородные, осанистые. Спины у них такие же прямые и негнущиеся, как сосновые доски. Неопытный наблюдатель, в отличие от Дмитрия Евграфовича, может подумать, что на концерт испанского дуэта «Баккара» собрались со всей округи не вампиры, а типичные сифилитики в последней стадии болезни, когда позвоночник перерождается в костяную палку.

Самки вампиров бредут почему-то отдельно. Морды у всех бледные. Черная жирная помада на губах. В глазах – ужас, и не простой, а плотоядный. Мышкин догадался: тут не чеснок. Жрать они хотят. Голод замучил. Одно желание у всех – вонзить клыки в сонную артерию первого встречного и жадно, крупными глотками, отпить свежачка. Но в глаза потенциальным жертвам стараются не глядеть, морды в сторону демонстративно воротят. Боятся выдать себя. Много свидетелей вокруг. И конкурентов.

Прошаркала к входу в «Октябрьский» группка зомби. Эти явились парочками. Тут не только Мышкин, – любой со стороны увидит: приперлись на концерт прямо с кладбища. Морды белесые, прозрачные, как ростки картошки в погребе. А чему удивляться – там у них, как в погребе, солнца тоже нет. Одна могильная тьма и сырость. Сдуру выползли наружу и сразу попали в печную духовку. И теперь лезут туда, куда Мышкину еще нужнее, – под кондиционеры. И еще Мышкин подумал, какой бы страшной ни была жара, прятаться от нее в могиле ему не хочется.

Так-так… Еще какие-то монстры, непонятные – плывут в мареве, а теней на землю не отбрасывают. Понятно: привидения. Тонкая субстанция их тел, видно, загустела на жаре, поэтому неопытный наблюдатель легко может принять их за людей. Правда, не совсем обычной расы.

Совсем рядом, чуть не столкнув Мышкина с высокого парапета, проскользнула тройка злобных элементалей. За ними воробьиными прыжками проскакали четверо инопланетян. Надо же – под типичных петербуржцев, замаскировались. В рваных шортах, голые по пояс. Те, кто у них девок изображает, титьками – направо-налево, направо-налево! Густые татуировки на спинах, на руках, на титьках. Кольца пластмассовые в ноздрях. У всех языки огромными английскими булавками проткнуты насквозь и защелкнуты. Хихикая и гримасничая, они пристроились позади двух оборотней в небольшую очередь к старушкам-билетершам.

Внезапно Дмитрий Евграфович напрягся.

Далеко, у станции метро «Площадь восстания», мелькнул силуэт. Отсюда плохо различимый, но Мышкин определил безошибочно: в толпе монстров появился человек. Мало того – женщина.

Она приближалась медленно, плавно, и скоро он увидел ее совсем отчетливо. При каждом шаге развевались длинные легкие волосы редкого серебристо-матового цвета.

Теперь он хорошо видел и ее легкое платьице, ситцевое, в серых закрученных узорах, похожих на морских коньков. Точно такие закрученные коньки были на древнем платье у бабушки Мышкина и на наволочках. И у женщины, которая все ближе, ситец тоже не китайский, а явно русский, ивановский, легкий и тонкий, сквозь него просвечивает убийственными выпуклостями и плавными линиями натуральная женская фигура. Фидий или Пракситель, а может, и сам Лисипп не прошли бы мимо такой натуры – божественной, по представлениям древних греков. И грудь… нет, это не грудь. Две ядерные боеголовки с идеальными обводами. Защиты против таких нет и никогда, сколько существовать человечеству, не будет.

Женщина стояла совсем рядом. Медленно сняла темные очки. Он так же, медленно, увидел большие темно-синие глаза с лиловыми крапинками на радужке.

Мышкин молчал и не шевелился, но диагноз своему состоянию машинально поставил: одномоментное погружение в транс. Женщине за несколько секунд удалось то, чего не смогли с ним сделать за всю жизнь даже самые сильные гипнотизеры. От рождения Мышкин совершенно не поддавался гипнозу.

Женщина слегка прикоснулась кончиками пальцев к его груди.

– Спишь? – спросила она.

От глубокого звука ее голоса Мышкин вздрогнул, и его на секунду охватил знакомый ужас смерти, какой возникает перед приступом стенокардии. «Крепка, как смерть…», – вспомнил он.

– Эй-эй, – негромко позвала женщина и побарабанила по его груди кончиками пальцев. – Спишь? Я уже здесь.

Он перевел дух и с трудом произнес:

– Да… И хочу не просыпаться. Нельзя. Потому что смотреть на таких женщин безнаказанно можно только во сне. Наяву их красота убивает. Наповал.

– Замечательно лживый комплимент! Сказал бы честно, что считаешь меня Медузой Горгоной. Конечно: ты превратился в камень, – засмеялась Марина.

– Крепка, как… – он запнулся.

Она ждала.

– Ты о чем? – спросила, не дождавшись.

– Лучше скажу тебе на ухо.

И прошептал, чуть касаясь ее прозрачного мраморного уха губами:

– Крепка как смерть… Так в древности говорили о любви. Приходит в жизни один раз и остается навсегда. Но если уходит, то, уходя, убивает.

Она прижала палец к его губам покачала головой.

– Не пугай меня, – тихо попросила она. – Я кошка битая и ворона пуганая. Не надо.

– Ничего подобного! – с вызовом заявил Мышкин. – Не ворона ты, а ведьма! Как я сразу не догадался, болван?

– Но все-таки догадался. Хоть и болван… – она кивнула и словно отодвинула его в сторону. – Это и есть твой сюрприз? – она указала на афишу.

На афише был прославленный советский певец Лев Лещенко. Руки он держал фертом, на них с двух сторон повисли две брюнетки – одна жгучая, другая попрохладней, но обе явно заграничные.

– «Lev Leshchenko and New Baccara», – медленно прочла она. – А почему «new»?

– Репертуар другой, новый, – неуверенно предположил Мышкин. – Только почему-то они на себя здесь не очень похожи. Так постарели? Или самозванки? Прилетели дурить бедных совков, обожающих настоящих «Баккара». Это я про себя, – поспешно уточнил Мышкин.

– Что означает «Баккара»? Карточная игра? Коммерческая, на деньги? – задумчиво спросила Марина.

– Только на деньги! – подтвердил Мышкин. – Но так называются и разные женские украшения из хрусталя, вроде бижутерии. Производятся во Франции, в городе Баккара. Вроде нашего Гуся Хрустального. Сомневаюсь, правда, что испанские красотки назвали так свой дуэт из любви картам.

– Да – женщины все-таки… Но есть еще и такой сорт роз. Растет только в Испании.

– Так вот почему у них на постерах всегда алые розы!

– Эта рыжая, крашеная – точно Мария Мендиола. Ее можно узнать.

– Можно, – согласился Мышкин. – Хотя и с трудом.

– Видел бы ты ее после того, как они – Мария и Майте – рассорились! Мария начала жизнь заново. Она должна была теперь все делать за двоих. И петь, и танцевать. Даже пластику себе сделала от огорчения. Муж после операции не узнал ее. Страшно перепугался, когда увидел в спальне незнакомую женщину.

– Ты и это знаешь? – удивился Мышкин.

– Так ведь и это – женские интересы. Мне они еще с детства очень нравились. У нас дома видеомагнитофон появился раньше, чем у многих других. Папа привез из Испании видеозаписи их концертов – большая редкость тогда. До сих пор помню тот свой первый восторг.

– А вторая куда девалась? Как бишь ее?.. Ма… Ма…

– Майте Матеос.

– Ведь это не она на картинке?

– Не она. Майте – настоящая испанская красавица. И сейчас стройная, легкая, вес – как и двадцать лет назад. Но и она лицо подтягивает. Тут, знаешь, стоит только начать… И уже не остановиться. Потому что скоро старость снова возвращается, лицо неумолимо становится, как до пластики, а то и в десять раз хуже.