Год, когда я стала Изабеллой Андерс

— Это твой вопрос. Серьезно? — Я разочарованно хмурюсь. — Должна сказать, после всего, что произошло, я думала, что ты спросишь меня о чем-то более неловком.

Его брови поднимаются.

— О чем, например? Ты всё еще девственница или что-то в этом роде?

Мои щеки пылают, и я ненавижу, что он это видит.

— Нет, я совсем не об этом подумала.

Он проводит пальцем по моей щеке.

— Я и забыл, какая ты милая, когда краснеешь.

Движение настолько быстрое, что я едва замечаю его, но мое сердце ускоряется, чувствую, как пульс бьется о запястье, шею… везде.

Мое тело — чертов предатель, и мой разум кричит на меня, чтобы я разозлилась на него. Он говорит о прошлом, о тех временах, когда мы дружили, и он не имеет права говорить о тех моментах, когда решил притвориться, что их никогда не было.

— Ты никогда раньше не видел, чтобы я краснела, — лгу я, мой голос немного дрожит. Я провожу пальцами по волосам, приглаживая их. — И я решила изменить свой облик. В этом нет ничего особенного.

— Для этого должна быть причина, тем более, я знаю, что ты ненавидишь платья, макияж и все это девчачье дерьмо.

— Я никогда не ненавидела девчачье дерьмо. Я просто растерялась… тогда. — Тогда, когда ты вонзил мне нож в сердце. — И я не такая уж девчонка. — Я поднимаю ноги и стучу сапогами. — Вот видишь. Совершенно не девчачьи туфли.

Он сдерживает улыбку.

— Тем не менее, ты сильно изменилась, и обычно есть причина, по которой кто-то делает полный щелчок выключателем.

Я выгибаю брови.

— Ты имеешь в виду себя?

Он гримасничает.

— Да, наверное.

Я обдумываю его вопрос, но сама мысль рассказать ему о том, что я узнала о себе и своей семье во время путешествия, приводит меня в ужас.

— Я скажу тебе причину, если ты мне откроешься.

Его губы кривятся, а глаза темнеют.

— О чем именно ты говоришь, Иза? Потому что, когда ты говоришь мне такое дерьмо, мой разум автоматически отправляется прямо в сточную канаву. — Его взгляд скользит вверх и вниз по моему телу, заставляя меня дрожать. — Но я более чем счастлив показать тебе себя.

Я закатываю глаза и толкаю его, но смеюсь.

— Не будь грубым.

— Эй, это ты сказала, — говорит он с усмешкой.

— Я имела в виду, что скажу тебе, почему я изменилась, если ты скажешь мне, почему это произошло с тобой.

Он обдумывает мои слова, но не очень долго.

— Ладно, можешь держать свои секреты при себе.

— Хорошо, я так и сделаю. — Мне только немного грустно, что он ничего не сказал, потому что мне любопытно, почему он решил перейти от популярного качка к этой непринужденной мне-наплевать-на-что-либо версии Кая. Но в основном я рада, потому что не хочу раскрывать ему свою тайну.

Он выпячивает губу и снова надувает губы.

— Ты действительно не собираешься мне рассказывать?

— Ты же знаешь, что на меня это не действует, верно? — Я встаю на ноги, отряхивая грязь с подошвы. — Я дала тебе шанс узнать, но ты не захотел им воспользоваться.

Он встает и потягивается.

Я стараюсь не смотреть, когда его шорты опускаются ниже, но не могу удержаться. В отличие от Кайлера, Кай не мускулист. Подтянутый, да. Но абсолютно худой.

— Ну, может быть, я передумаю, — говорит Кай, скрещивая руки на груди и перехватывая мой взгляд. — Может быть, я решу рассказать тебе все свои секреты, и тогда тебе придется рассказать мне свои.

— Когда это случится, тогда и случится. — Я беспечно пожимаю плечами.

— Хорошо, хорошо… — Он с трудом подыскивает слова и кажется немного неуверенным в моем равнодушном отношении.

Я улыбаюсь, как настоящая я-только-что-надрала-тебе-задницу злодейка. Он так привык добиваться своего, и я могу сказать, его сводит с ума, что я не уступаю его очаровательным улыбкам и очаровательным надутым губам.

— Улыбайся сколько хочешь. Просто знай, что у меня есть козыри в рукаве. Я заставлю тебя сказать мне, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Поднимаю руки перед собой и драматично ахаю.

— О нет. Что же мне делать? У Кая Мейерса есть козыри в рукаве, и он собирается использовать их против меня. — Я опускаю руки, когда он смотрит на меня. — Ты забываешь, что я прекрасно знаю ту твою сторону, когда ты носил фокусы в рукаве и мечтал стать волшебником.

— Ты обещала, что никогда ничего не скажешь об этом, — предупреждает он, целясь в меня пальцем. — И это было, когда мне было двенадцать. Я перерос эту чертову странную фазу.

— К твоему сведению, эта фаза мне нравилась, — говорю я, хватая сумки. — Ты можешь думать, что это странно, потому что это по-другому, но по-другому намного лучше, чем обычно. — Когда он бросает на меня смущенно-заинтригованный взгляд, я спрашиваю: — Почему ты на меня так смотришь?

Он пожимает плечами, шаркая ботинками по бетону.

— Просто так.

— Нет, это что-то значит. — Я хватаю сумки и начинаю тащить их вверх по лестнице. — Ты смотришь на меня так, будто я… Ну, не знаю, забавная или что-то в этом роде. А я вовсе не пыталась шутить.

— Дело не в этом. — Он выхватывает у меня сумку. — Я просто подумал, что ты все еще говоришь как… ты.

— Я все еще остаюсь собой. Только в другой одежде. Так что перестань быть странным. — Я двигаюсь, чтобы забрать свою сумку, но он оказывается проворнее и каким-то образом умудряется украсть у меня другую.

— Иза, ради Бога, позволь мне побыть джентльменом, — говорит он, направляясь к черному ходу с моими сумками.

— Не думала, что ты знаешь значение этого слова. — поспеваю за ним, ухмыляясь.

— Я узнал это десять секунд назад, когда забирал твои сумки, — язвительно замечает он, сверкнув мне надменной улыбкой через плечо, когда открывает дверь. — Только не думай, что все это происходит по доброте душевной. Я делаю это в основном для того, чтобы ты подарила мне подарок. — Он делает паузу, ожидая, что я подтвержу, привезла ли я подарок, как он просил.

Я хочу сказать ему «нет», просто чтобы не быть свидетелем той дерзкой улыбки, которую, я знаю, он мне подарит, а затем «Ах-ха! Так и знал, что нравлюсь тебе».