Гоген в Полинезии

к сожалению, она была и самой цивилизованной. Конечно, разница была не так уж велика

и не бросалась в глаза, но все-таки. Начнем с того, что из всех областей только в Матаиеа

действовала католическая начальная школа, где преподавали французские монахи.

Основали ее еще в 1854 году, в итоге больше половины жителей Матаиеа стали

католиками; в других областях католики составляли лишь около одной пятой. Чтобы хоть

как-то противостоять конкуренции, глава кальвинистской миссии прислал сюда одного из

своих самых талантливых и ревностных помощников, француза Луи де Помаре; обычно

души местных жителей доверялись попечению туземных пастырей. Матаиеа отличало и

то, что кроме вождя Тетуануи здесь был французский жандарм, кстати, он одним из

первых дал понять Гогену, что Матаиеа вовсе не райский сад, когда тот вскоре после

своего приезда решил искупаться в костюме Адама. И еще один признак цивилизации,

гораздо более ценимый и туземцами и Гогеном: небольшой магазин. Китаец, которому

принадлежал магазин, торговал почти круглые сутки и неплохо наживался на консервах,

пестрых ситцах, кастрюлях, ножах и рыболовных крючках, отпуская товары в кредит (и

взымая высокий процент). Как и всюду на Таити, тут жило несколько французов. От

поселенцев других областей их отличало разве то, что они были очень хорошо обеспечены

благодаря плантациям сахарного тростника, который поставляли на крупный винный

завод, расположенный в нескольких километрах к востоку от протестантской церкви.

Роберт Луис Стивенсон, посетивший Таити в 1888 году, и Генри Адамс, который уехал

только что, были более предприимчивы, чем Гоген. Правда, у них были более

могущественные друзья, так что они получили и совет и помощь. Проехав в поисках

исконно таитянской среды через все области западного и южного побережья, включая

Матаиеа, и тот и другой предпочли Таутира, в северо-восточной части Малого Таити.

Услышав, что Гоген решил остаться, Тетуануи обрадовался и показал ему пустующий дом.

До берега было метров двести с лишним, и вид на море заслоняли кусты и деревья, зато

мимо дома протекала речушка Ваитара, в которой вполне можно было купаться, а дальше

до самых гор простиралась равнина. Дом принадлежал одному энергичному таитянину,

нажившему небольшое состояние на диких апельсинах, за что он и получил прозвище

Анани - Апельсин. Большинство апельсиновых экспортеров пропивали вырученные

денежки, но Анани, следуя примеру Тетуануи, купил лес и железо и построил себе

двухкомнатную виллу с верандой впереди и позади. Как это часто бывало тогда и

случается теперь, когда дом был готов, он показался хозяину таким роскошным, что тот

даже не решился в него въехать, а продолжал жить в своей старой бамбуковой хижине.

Словом, жилищная проблема выглядела здесь несколько иначе, чем в наших краях.

Тем не менее, как и всякий слуга народа, Тетуануи считал своим долгом бороться с ней, и

он предложил Анани сдать этот пустующий образец роскоши Гогену. К великому

изумлению вождя и Анани, Гоген стал настойчиво просить, чтобы ему сдали бамбуковую

хижину68. Мы не знаем, какими соображениями он руководствовался - эстетическими, сентиментальными или практическими, - но выбор был сделан удачно, потому что в

тропиках нет лучшего жилья, чем бамбуковый домик с лиственной крышей.

В хижине была одна-единственная комната, без перегородок, с земляным полом, а

мебель заменяла толстая подстилка из сухой травы. Рядом с домом стояла кухонька, там

жена Анани стряпала на костре или в таитянской земляной печи. Как ни хотелось Гогену

жить на туземный лад, он не мог обойтись совсем без мебели и утвари. И когда он поехал

за своим имуществом в Папеэте, то заодно купил кровать, стулья, стол, а также набор

кастрюль и сковородок. Тити он больше не относил к предметам необходимости, после

того как повидал своих новых соседок, а потому воспользовался случаем оставить ее в

городе.

Матаиеа нельзя назвать деревней в собственном смысле слова. Дома и хижины

пятисот шестнадцати жителей области (по данным 1891 года) были разбросаны под

пальцами вдоль всей лагуны. Так что если не считать Анани и его семью, в поле зрения

Гогена не было соседей. Зато в пределах слышимости стояли протестантская церковь,

школа и дом пастора. В не слишком ветреные дни до него отчетливо доносились и пение

гимнов и скороговорка школьников. Католическая церковь лежала в противоположной

стороне, но и до нее было не так уж далеко, а именно - два километра. И каждый день

Гоген просыпался и засыпал под колокольный звон с двух сторон.

Первое время он был вполне счастлив и доволен переменой обстановки и до конца

года успел написать два десятка картин, которые ярко передают радость человека,

открывающего новое.

На этих полотнах преобладают бесхитростные сценки повседневной жизни

островитян: две женщины на берегу плетут из листьев шляпы, проголодавшиеся дети

сидят за накрытым столом, молодежь ночью пляшет вокруг костра в пальмовой роще,

рыбаки проверяют сети, под двумя живописными панданусами встречаются мускулистые

туземцы, несущие фрукты. Две картины представляют собой портреты женщин, соседок

Анани, есть несколько пейзажей, причем непременно присутствуют какие-нибудь фигуры

– люди, лошади, черные таитянские свиньи или тощие дворняжки. Другими словами, эти

картины (я надеюсь, это видно из моего краткого очерка местных условий) показывают

нам только самые красивые, примитивные и идиллические стороны жизни в Матаиеа.