Гоген в Полинезии

неприличным участвовать в их интимных играх. Да и как, сохраняя почтенный вид,

ухаживать за таитянской хохотушкой, если вам доступен только язык жестов.

Еще более горьким разочарованием для Гогена было то, что в таитянской деревне

нельзя было обойтись без денег. Вместе с тем авторы очаровательного справочника,

изданного министерством колоний, по-своему были правы: таитяне не знали голода и

нужды.

К сожалению, европейцу, не владеющему землей и не знающему таитянского

земледелия, прокормиться было куда сложнее. Островитяне ловили в лагуне крупную

вкусную рыбу, но Гоген и этого не умел. На Таити, как и везде, трудное искусство

рыболовства дается не сразу. Охотиться? Но из дичи на острове были только одичавшие

свиньи, а они обитали в зарослях папоротника высоко в горах, так что требовалось хорошо

знать местность и располагать натасканными собаками, наконец, просто быть закаленным

человеком, чтобы переносить холод, дожди и прочие лишения. Иными словами, охота на

диких свиней была не по силам новичку, который к тому же только что оправился от

болезни. Из всех способов добывать себе бесплатную пищу Гогену был доступен лишь

один: собирать в горах дикие бананы. Тогда, как и теперь, таитяне каждую субботу

отправлялись за бананами и приносили запас на всю неделю. (Поэтому суббота

называлась махана ма’а– «день пищи»; и так Гоген назвал экспонируемую в музее

«Атенеум» в Хельсинки картину, на которой изображен таитянин с ношей бананов70.)

Однако он и тут не смог последовать примеру островитян, и всякий, кто пытался

повторить его таитянский опыт, тотчас поймет - почему. Дикие бананы растут высоко в

горах, туда нужно идти много часов по узким тропкам, вьющимся между пропастями,

вдоль острых гребней, и каждая гроздь весит около десяти килограммов. С

нетренированного европейца, как правило, достаточно одной вылазки, чтобы на всю

жизнь отбить ему вкус к горным бананам, даже если он на обратном пути не поломал

руки-ноги и не свалился в расщелину.

Но допустим, что Гоген ценой долгого и упорного труда в конце концов научился бы

добывать себе пищу, как это делают островитяне, - ему бы просто было некогда писать.

Конечно, он это понимал, а поэтому и не стал пытаться. Волей-неволей ему пришлось

избрать бесславное решение, стать постоянным покупателем в магазинчике китайца Аони,

стоявшем у дороги неподалеку. Однако Аони, естественно, держал только такие товары, на

которые был спрос в Матаиеа, а в их число уж, во всяком случае, не входили ни фрукты,

ни корнеплоды, ни овощи, ни свежее мясо, ни рыба, ни яйца - всем этим местные жители

сами себя обеспечивали. Не было тут и других лавок или базара, где бы продавались

перечисленные товары.

Казалось бы, проще всего покупать мясо, рыбу и овощи у туземцев, но торговать

продуктами питания противоречило их традициям. Если европеец по невежеству или

невоспитанности обращался к ним с таким предложением, они предпочитали дать ему

что-нибудь даром; но побираться - иначе этого не назовешь - несовместимо с этикой

европейца, тем более такого самолюбивого и гордого, как Гоген.

И он очутился в нелепом положении: живя в цветущем, плодородном краю, был

вынужден питаться консервами, хлебом, рисом, бобами и макаронами. Все это

привозилось из Франции и все стоило очень дорого. Банка говяжьей тушонки - 2,5 - 3

франка, килограмм консервированного масла - 4,5 - 6 франков, килограмм сыра - 1,75 - 2

франка, килограмм сахара - 1 франк, килограмм риса и бобов 1-1,5 и килограмм муки - 0,5

франка. Молока вообще нельзя было достать, во всяком случае, свежего; правда, без этого

напитка Гоген легко обходился. Красное вино, которое он обычно пил за обедом, стоило

0,90 франка литр, а его любимый абсент - целых 7 франков бутылка. Пиво - 9 франков

дюжина (местное) и 20 франков дюжина (привозное). Из спиртных напитков всего

дешевле был ром - 2,5 франка за литр71.

Непредвиденные расходы (сверх обязательных - на квартиру и табак) были очень

некстати, так как у Гогена уже к рождеству совсем не осталось денег, которых ему должно

было хватить на целый год, не будь он таким расточительным в Папеэте. От торговцев

картинами в Париже он не получил ни сантима. Даже самый верный, казалось бы,

источник дохода - бенефис в Театре искусств, состоявшийся сразу после его отъезда, - не

оправдал ожиданий. Вместо полутора тысяч он принес каких-нибудь сто франков, и

организаторы целиком вручили их еще более нуждающемуся второму бенефицианту -

Верлену. И в художественном смысле спектакль, гвоздем которого был шедевр Шарля

Мориса, трехактная пьеса о проклятии денег (!), с треском провалился. Видимо, Морис

был убит горем, потому что за прошедшие с тех пор полгода он не написал ни строчки, и

Гоген услышал печальную новость окольным путем. Нужно ли добавлять, что ввиду таких

обстоятельств бедняга Морис не смог вернуть пятьсот франков, которые занял в феврале

1891 года.

К счастью, у Гогена было рекомендательное письмо министра колоний, и он уже

придумал, как его использовать. В Папеэте он услышал, что освободилась должность

мирового судьи на Маркизских островах, и сразу смекнул, что это место поможет ему

решить все проблемы. Судье полагалось целых пятьсот франков в месяц; на такое

жалованье он будет жить без забот, жить по-княжески. И сможет наконец изучать

интереснейшее туземное искусство. Еще во Франции Гоген вырезал из журналов образцы

маркизских татуировок, которые ему очень понравились. А в Папеэте он у начальника