Гоген в Полинезии

марте 1891 года. Впрочем, сам Гоген утверждает, что зловещая птица на заднем плане не

детище По, а сатанинский ворон французского поэта Лекон-та де Лиля.

На другой картине изображены две сидящие на корточках таитянки и ребенок. Стены

помещения расписаны вымышленными узорами, в открытую дверь видны вдали горы. Вот

намеренно туманное объяснение Гогена: «В этой картине все сон, мечта. Кто же грезит -

ребенок, всадник на тропе или сам художник? Некоторые считают, что это не

существенно. Но кто знает? Может быть, все-таки существенно». Учитывая мир и покой,

которым исполнена эта вещь, название «Ререиоа», данное ей Гогеном (в письме он

написал его правильно, на холсте - с ошибкой), не очень подходит, потому что таитяне

обозначают этим словом сон особого рода, а именно кошмар. По счастливой случайности,

обе картины, написанные в одно время, воссоединены, они висят вместе в Институте

Курто в Лондоне.

За четырнадцать лет, что Гоген настойчиво пытался прокормиться живописью, он

лишь дважды переживал пору относительного счастья, и всякий раз оно обрывалось

неожиданно. Так и теперь. Перелом наступил в апреле 1897 года и был вызван двумя

внезапными кончинами. О первой из них он узнал из короткого письма, в котором Метте

деловито сообщала, что их девятнадцатилетняя дочь Алина 19 января скоропостижно

скончалась от воспаления легких, после того как простудилась на балу. «Я до того привык

к постоянным несчастьям, что первое время ничего не чувствовал, - записал Гоген.
– Но

постепенно мой мозг ожил, и с каждым днем боль проникала все глубже, так что сейчас я

совершенно убит. Честное слово, можно подумать, что где-то в заоблачных сферах у меня

есть враг, который решил не давать мне ни минуты покоя». К сожалению, в самом деле

было похоже на это: в том же месяце Гоген узнал, что француз, у которого он снял участок,

умер, причем оставил столько долгов, что наследникам оставалось только продать все его

движимое и недвижимое имущество. А так как у Гогена не было письменного договора и

новому владельцу участок требовался для собственных нужд, пришлось немедленно

уезжать.

Вполне понятно, что Гоген решил на будущее застраховаться от неприятных

случайностей и обзавестись своим участком. Столь же естественно, что он после многих

лет неустроенной жизни задумал построить себе большое и удобное жилье, которое, в

отличие от простой бамбуковой хижины, было бы настоящим домом. Тем более что он

собирался навсегда остаться в Пунаауиа. Труднее понять расточительность, с какой он

принялся осуществлять свои планы, уповая все на ту же сверхоптимистическую надежду,

что парижане вот-вот бросятся покупать его картины. Верно, незадолго перед этим он

получил от Шоде тысячу тридцать пять франков, а красивый прибрежный участок

площадью около гектара, который ему уступила вдова одного французского поселенца,

обошелся всего в семьсот франков173. Но вместо того чтобы дождаться новых переводов, Гоген решил, не откладывая, взять ссуду в Земледельческой кассе, единственном тогда

кредитном учреждении на Таити. Вообще-то задачей кассы было помогать

предприимчивым плантаторам, задумавшим расчистить землю и расширить свою

плантацию. Но ведь на новом участке Гогена было около сотни пальм, да он еще задумал

посадить ваниль. Так что с некоторой натяжкой (считал он) его можно назвать

плантатором и признать за ним право на ссуду. Из членов правления Земледельческой

кассы он лучше всех знал кондитера Состена Дролле, но тот, к сожалению, недавно умер.

Правда, в его доме Гоген встречал других членов правления. И шапочного знакомства

оказалось достаточно, чтобы ему любезно предоставили на год ссуду в тысячу франков из

десяти процентов годовых.

После чего Гоген ничтоже сумняшеся принялся строить такой большой и роскошный

дом, что займ оказался далеко не достаточным. Для полов и стен он заказал тес, который

был чрезвычайно дорог, ибо ввозился из Канады или США, так как на Таити не было ни

подходящего леса, ни лесопилен. Далее, размеры дома составляли 20 X 8 м. Строго

говоря, Гоген соорудил два дома: жилую постройку на метровых сваях с открытыми

верандами впереди и сзади и впритык к ней мастерскую с земляным полом и

раздвижными дверьми (илл. 48). Из обеих половин открывался великолепный вид на горы

внутри острова и на море с островом Моореа, лежащим в пятнадцати километрах от Таити

(илл. 36). Пришлось Гогену, чтобы завершить это грандиозное строительство, просить

кредит у своих поставщиков.

Сам он вырезал еще несколько деревянных панно, которые вместе со старыми

развесил в спальне и в мастерской. (Одно из них с недавних пор экспонируется в заново

оборудованном зале современного французского искусства Национального музея в

Стокгольме.) Обстановка комнат была скудная и разномастная; об этом мы знаем из

записок почтмейстера Лемассона, который оставался одним из лучших друзей Гогена и

часто навещал его в Пунаауиа. При всем том от гостей требовалась величайшая

осторожность, потому что всюду в полном беспорядке валялись краски, кисти, холсты,

книги, одежда, музыкальные инструменты и прочие предметы. Благодаря тому же

Лемассону нам точно известно, как Гоген выглядел и одевался в то время: «Он был крепко

сложен, голубые глаза, чуть загорелое, красное лицо, каштановые с проседью волосы и

борода, точнее жидкая эспаньолка. Дома он обычно одевался на туземный лад, в

бумажную куртку и набедренную повязку. . всегда ходил босиком. Но в Папеэте он

приезжал одетый по-европейски: пиджак с высоким воротником, белые, а чаще голубые