Гоголь в Москве (сборник)

Пытается воздействовать на Гоголя и Погодин. «Щепкин плачет, — пишет он. — …Ты сделал с ним чудо. При первом слухе о твоей комедии на сцене он оживился, расцвел, вновь сделался веселым, всюду ездил и рассказывал. Надо почтить это участие таланта»5. Но, жестоко потрясенный петербургской премьерой, Гоголь с горечью пишет 29 апреля Щепкину: «Посылаю вам „Ревизора“… познакомившись с здешнею театральною дирекциею, я такое получил отвращение к театру, что одна мысль о тех приятностях, которые готовятся для меня еще и на московском театре, в силе удержать и поездку в Москву и попытку хлопотать о чем-либо… Мочи нет. Делайте, что хотите, с моей пьесой… Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвертое представление нельзя достать билетов… уже находились люди, хлопотавшие о запрещения ее. Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины — и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия»6.

Первое представление «Ревизора» в Москве состоялось 25 мая 1836 года. Ввиду ремонта Большого театра спектакль был дан в Малом. Городничего играл Щепкин, Хлестакова — Ленский. Однако первые спектакли, на которых присутствовало преимущественно светское общество Москвы, принимались сдержанно. В письме к актеру И. И. Сосницкому, исполнителю роли городничего в Петербурге, М. С. Щепкин иронически поясняет подлинные причины непринятия пьесы этим кругом зрителей: «Бранишь, что я не писал подробно об успехе пьесы… Публика была изумлена новостью, хохотала чрезвычайно много, но я ожидал гораздо большего приема. Это меня чрезвычайно изумило; но один знакомый забавно объяснил мне эту причину: „Помилуй, говорит, как можно было ее лучше принять, когда половина публики берущей, а половина дающей“»7. Очень может быть, что именно этот круг зрителей первых петербургских и московских спектаклей «Ревизора» вызвал в позднейшей редакции появление известной реплики городничего: «Чему смеетесь? Над собою смеетесь!».

О том, в какой мере казнокрадство и взяточничество вошли в плоть и кровь николаевского режима и поощрялись сверху, наглядно свидетельствует красноречивая запись петербургского полицмейстера Ф. Б. Дубисса-Крачака. По его словам, «обычай» взяточничества, «как бы узаконенный, до того строго и точно соблюдался, что император Николай I посылал праздничные каждый раз по 100 руб. тому квартальному надзирателю, в квартале которого находился Зимний дворец»8. В этой ситуации становится вполне понятной общеизвестная фраза Николая I о том, что в «Ревизоре» досталось всем, а ему в особенности.

Московский журнал «Молва» посвятил первому представлению «Ревизора» большую воинствующую статью, написанную, как недавно установлено, Н. С. Селивановским, близким знакомым Белинского. Эта статья имеет громадное значение для уяснения той исторической обстановки, в которой осуществлялась московская постановка «Ревизора». В ней подчеркивается, что светские зрители, заполнившие в день премьеры театр, не могли не встретить враждебно пьесу Гоголя: «Так должно было быть, так и случилось!». Автор отмечает, что «…публика, посетившая первое представление „Ревизора“, была публика высшего тону, богатая, чиновная, выросшая в будуарах… Эта публика не обнаруживает ни печали, ни радости, ни нужды, ни довольства… потому, что это неприлично, что это вульгарно. Блестящий наряд и мертвенная холодная физиономия, разговор из общих фраз или тонких намеков на отношения личные: вот отличительная черта общества, которое низошло до посещения „Ревизора“, этой русской, всероссийской пиесы, изникнувшей не из подражания, но из собственного, быть может, горького чувства автора. Ошибаются те, которые думают, что эта комедия смешна, и только. Да, она смешна, так сказать снаружи; но внутри, это горе-гореваньице, лыком подпоясано, мочалами испутано. И та публика, которая была в „Ревизоре“, могла ли, должна ли была видеть эту подкладку, эту внутреннюю сторону комедии?.. Мы сбираемся идти к. судье, или городничему, думаем, как говорить и что сказать ему, а публика, о которой говорим теперь, кличет судью, зовет городничего… С этой-то точки глядя на собравшуюся публику, пробираясь на местечко между действительными и статскими советниками, извиняясь перед джентльменами, обладающими несколькими тысячами душ, мы невольно думали: вряд ли „Ревизор“ им понравится, вряд ли они поверят ему, вряд ли почувствуют наслаждение видеть в натуре эти лица, так для нас страшные… Уже в антракте был слышен полуфранцузский шепот негодования, жалобы, презрения: „mauvais genre!“ [9] — страшный приговор высшего общества, которым клеймит оно самый талант, если он имеет счастие ему не нравиться… мы слышали, выходя из театра, как иные в изумлении спрашивали: что же это значит?»9.

9

Дурной жанр (фр.).

Статья в «Молве» гневно повествует о той закулисной борьбе, которая велась в дирекции московских театров против «Ревизора», бичует ее попытки обречь пьесу на провал. Это свидетельствует, что автор статьи (подписавшийся криптонимом «АБВ») хорошо знал обстановку, в которой осуществлялась московская постановка «Ревизора». 29 апреля Гоголь выслал пьесу М. С. Щепкину. 10 мая, давая ряд указаний об исполнении ролей, он просит его же «непременно из дружбы ко мне взять на себя все дело постановки… Скажите Загоскину, что я все поручил вам. Я напишу к нему»10. В тот же день он пишет М. Н. Загоскину: «Препроводив к вам моего Ревизора, смею льстить себя надеждою, что окажете ему ваше покровительство в постановке на московскую сцену. В рассуждении многих обстоятельств сценических уполномочиваю Щепкина, которому я передал свои замечания…»11 И чуть ли не в тот же день дирекция в лице Загоскина предприняла ряд мер, заставивших зависящего от нее Щепкина отказаться от руководства постановкой. Хорошо знавший театр и пользовавшийся большим авторитетом у московских актеров С. Т. Аксаков, по просьбе Щепкина, попытался взять эту почетную обязанность на себя. Уже 15 мая Гоголь отвечал ему: «Я не знаю, как благодарить за готовность вашу принять на себя обузу и хлопоты по моей пьесе. Я поручил ее уже Щепкину… Если же ему точно нет возможности ладить самому с дирекцией… я в ту же минуту приготовлю новое письмо к Загоскину»12. В результате, как пишет Н. С. Тихонравов, «„Ревизор“ был поставлен без участия Аксакова на московской сцене; Щепкин волей-неволей устранился от постановки… за десять дней до первого представления „Ревизора“ в Москве еще шли споры о том, кому должна была достаться честь постановки комедии… актеры лишены были непосредственных указаний… С тупым равнодушием, если не с затаенным нерасположением, отнеслись представители московской дирекции к постановке „Ревизора“ на сцену; они могли здесь действовать, не стесняясь: сам творец комедии не присутствовал на репетициях. Воспитанный на французской комедии Загоскин мог ли понять „Ревизора“? Мог ли сознать тот великий грех, который он совершал перед лицом „любителей театра“, устраняя Щепкина от постановки комедии?»13.

«Молва» писала: «Автор, как известно, поручил заняться обстановкою пиесы г. Щепкину, и точно не мог найти человека достойнее. Страстная любовь к своему искусству, глубокое, сознательное уважение к таланту автора, давнее, непреодолимое желание выбиться из колеи французской комедии и образовать что-нибудь собственное, тщательное изучение характера лиц, способ его олицетворения: все это указывало на г. Щепкина, и только на него одного на пустыре московской сцены… но кто ставливал когда-нибудь пиесы, тот знает, что он может распоряжаться всем для успеха пиесы, — всем, кроме выбора персонажей, костюмов, декораций и даже объяснения ролей. Что же остается делать?., пожалеем, что в пиесе, вероятной до нельзя, допущены нелепые, допотопные костюмы, что она не объяснена артистам, и что они сами худо в нее вникнули… в представлении было утрачено лучшее, что есть в характере пиесы, тем более что при первом представлении вообще всех артистов можно упрекнуть в необыкновенной торопливости высказывать свою ролю, отчего многое терялось, оставаясь не замечено…»14. «Молва» обвиняла дирекцию, и прежде всего Загоскина, в том, что, ставя «Ревизора» почти без репетиций, без должных декораций и костюмов, придавая ему «скороговоркой» и «торопливостью» исполнения характер легкомысленного переводного водевильчика, она по существу пыталась провалить пьесу, лишить ее всей сатирической силы.

В феврале 1843 года, в связи с московской постановкой «Женитьбы», С. Т. Аксаков писал Гоголю, что «Загоскин… особенно взбеленился на эпиграф к „Ревизору“. С пеной у рта кричит: „да где же у меня рожа крива?“ Это не выдумка»15. И если вглядеться пристальнее в факты, то едва ли поведение Загоскина можно рассматривать лишь как проявление только литературной вражды. Здесь можно усмотреть и более глубокие корни. За спиной Загоскина вырастает зловещая фигура главы III отделения Бенкендорфа. Нельзя не полагать, чтобы Бенкендорф, столь рьяно стремившийся подавить любое проявление свободной мысли в стране, мог бы оставить без внимания и без противодействия отношение к пьесе передовой общественности, которая, по словам А. И. Герцена, на спектаклях «Ревизора» «…своим смехом и рукоплесканиями протестовала против нелепой и тягостной администрации, против воровской полиции, против общего „дурного правления“»16.

Весьма симптоматична та неожиданная настойчивость, с какой Загоскин не допускал к руководству постановкой и М. С. Щепкина и С. Т. Аксакова. Если учесть их близкое знакомство, при котором такая линия поведения становится вопиющей бестактностью, ‘то это упорное сопротивление участию в постановке творчески деятельных сил может быть объяснено лишь указанием свыше. Характерны также то расположение и та симпатия, которые всегда отчетливо звучат в письмах Бенкендорфа к Загоскину и на которые всесильный глава III отделения был далеко не щедр. В 1839 году, когда жандармский офицер В. Владиславлев приступил к изданию альманахов «Утренняя заря», Бенкендорф с подчеркнутой любезностью просит Загоскина принять в них участие, отмечая, что «…всякое приношение ваше в сей альманах будет принято мною с искренней благодарностью»17. В 1836 году — всего через два с половиной месяца после московской премьеры «Ревизора» — Бенкендорф писал Загоскину о том, что он, «…свидетельствуя совершенное почтение его высокородию Михаилу Николаевичу, покорнейше просит его, как очевидца сегодняшнего шествия его величества государя императора в Успенский собор, потрудиться написать о сем статью, которую доставить к нему… для помещения оной в газету „Северная пчела“»18. В этом письме обращает на себя внимание тот факт, что из среды всех московских литераторов Бенкендорф счел достойным лишь Загоскина стать рупором III отделения и что он привлекает его к участию в органе своего давнишнего агента Ф. В. Булгарина — ожесточенного врага Гоголя.

В этой связи становится понятным, почему именно «Северная пчела» рьяно выступила на защиту Загоскина от обличительной статьи в «Молве». В булгаринской газете появилось письмо из Москвы с подписью, весьма напоминающей наименования героев очерков Загоскина: «Титулярный советник Иван Евдокимов сын Покровский». Официозное происхождение этого письма не вызывает сомнений. Автор его, не обращая внимания на подпись под статьей в «Молве» — «АБВ», заявляет: «Эта статья никем не подписана, но, кажется, судя по слогу, энергии, логике и вежливому тону, она сочинена г. Белинским»19. После этого недостойного выпада автор письма переходит к прямому доносу, указывая, что «…не проходит разу, чтобы в „Молве“ он (Белинский. — Б. З.) не учил уму-разуму московских актеров… г. Белинский, говоря о вашем (то есть петербургском. — Б. З.) Каратыгине, закричал в „Молве“: „Не надо нам актера-аристократа!“… как же после этого какой-нибудь порядочный артист, который дорожит своим местом, может угодить г. Белинскому?»20. На эти прямые угрозы, в том числе и актерам, великий критик отвечал заметкой в «Телескопе»: «От Белинского». В ней он отклонял от себя «незаслуженную честь» авторства статьи в «Молве», оговариваясь, однако, что ему «…было бы очень приятно подписать свое имя», так как он «согласен с большею частью мнений». В этой же заметке он недвусмысленно спрашивает, как бы вскрывая те закулисные силы, которые ополчились на «Ревизора»: «Кто знает настоящий ранг почтенного не литератора, скрывшегося под скромным именем титулярного советника? Из слов его видно, что он имеет большой круг деятельности, силу немаловажную… что это значит? Почтенный титулярный советник не дает ли этим знать, что актер, который подорожил бы моим мнением или последовал бы моему совету… должен „лишиться места“? Странно! Этот г. титулярный советник что-то очень грозен!»21.

«Критик „Молвы“, — пишет Н. С. Тихонравов, — дает понять, что Булгарин и Сенковский, помимо печатных статей, в которых Гоголь обзывался „клеветником на Россию“, не останавливались и перед письменною клеветой на творца „Ревизора“. Любопытное современное свидетельство!»22. Озлобленные критические отзывы, вмешательство в постановку, доносы, угрозы актерам — все было пущено в ход реакционными кругами в оголтелом походе против гениального произведения Гоголя. Травля «Ревизора» продолжалась долгие годы. Даже через три с половиной десятилетия после первой постановки правительственные круги боялись показывать народу пьесу Гоголя. 4 июня 1872 года в Москве был открыт спектаклем «Ревизор» народный театр при Политехнической выставке. Через непродолжительное время московский генерал-губернатор получил телеграмму министра внутренних дел «с запрещением давать „Ревизора“, производящего слишком сильное впечатление на публику, и притом не то, какое желательно правительству»23. Лишь с большим трудом, и то из опасения нежелательных толков, пьесу разрешили показать еще… три раза.

К чести московских артистов необходимо отметить, что московская постановка, вопреки воле дирекции, все же достигла высокого уровня благодаря их искренней и верной игре, что было осуществлено, безусловно, деятельнейшим участием в постановке гениального истолкователя гоголевской драматургии М. С. Щепкина. Через два года после постановки, 17 мая 1838 года, силами тех же участников «Ревизор» был показан в театре Петровского парка. Об этом спектакле В. Г. Белинский отозвался восторженно: «Городничего играл Щепкин… И как он выполнил ее (роль. — Б. З.)! Нет, никогда еще не выполнял ее так!.. Актер понял поэта… удивительно то, что вся пьеса идет прекрасно… все хороши, и в ходе пьесы удивительная общность, целость, единство и жизнь… Какие надежды, какие богатые надежды сосредоточены на Гоголе! Его творческого пера достаточно для создания национального театра. Это доказывается необычайным успехом „Ревизора“! Какое глубокое, гениальное создание!»24