Голая Джульетта

И снова она покраснела. Когда же это кончится! Все время, кто что ни скажи, физиономия вспыхивает. В этот раз волна оказалась особенно жаркой и захватила не только лицо. В ней нуждается существо иного пола, которое она находит привлекательным. Она вдруг подумала, что физиологическая реакция, незнакомая ей в течение пятнадцати лет, невозможна без удовольствия, хотя бы такого, какое она ощутила в этот момент.

– Нет. Мне не нужно возвращаться. Я могу… – Конечно она могла, и без особых усилий. Музей без нее проживет. Она возьмет выходной, а откроет музей и проследит за порядком одна из общественниц. Она может переночевать у Линды. Она может сделать все, что потребуется.

– Прекрасно. А вот и мы!

Искусственная радость последней фразы относилась к болезненно бледной девушке в домашнем халате, появившейся в дверях и медленно входившей в палату.

– Лиззи, Энни, познакомьтесь.

Лиззи не выразила желания знакомиться с Энни. Лиззи вообще не выразила никакой реакции по поводу присутствия в палате отца еще какой-то фефелы. Энни до жути захотелось, чтобы Такер выпроводил Лиззи, но она понимала тщетность этого желания. Они оба пациенты этой клиники. К тому же вид у Лиззи ужасный.

– Грейс в Париже. Завтра приедет.

– Ты ей сказала, что опасность мне не угрожает и что ей не обязательно приезжать?

– Чепуха. Разумеется, она приедет.

– Зачем?

– Затем, что хватит тянуть.

– Что?

– Хватит держать нас порознь.

– Я не держал вас порознь. Я просто не сводил вас вместе.

Энни встала:

– Я, пожалуй, пойду.

– Так вы придете завтра?

Энни посмотрела на Лиззи, но та ее по-прежнему не замечала.

– Может быть, не надо завтра?..

– Надо.

Энни пожала ему руку. Снова захотелось вложить в жест теплоту и нежность, но она не решилась.

– Да, и спасибо за книги. Отличный выбор, – ухмыльнулся Такер.

– До свидания, Лиззи, – изрекла Энни с откровенным вызовом.

– Хорошо, я позвоню Грейс и скажу, что ты не желаешь ее видеть.

Энни входила во вкус игры и начинала ощущать удовольствие. Даже грубость может служить прекрасным развлечением.

Глава 13

– Значит, все мероприятие затевалось не ради моей особы?

Такеру казалось, что произнес он эту фразу мягко, спокойно. Спокойствие провозгласили богом этой недели и всей последующей жизни. Во всяком случае, до следующего сердечного приступа, когда он получит от врачей новые указания и станет легкомысленным или серьезным… если выживет.

– Я… я слегка надеялась, что и ради твоей. Слегка надеялась, что ты пожелаешь полюбоваться на всех вместе.

Голос Лиззи звучал жутковато, после ухода Энни он будто стал ниже. Казалось, она репетирует роль в шекспировской пьесе с переодеванием в мужчину. К тому же она говорила тише, чем обычно, а самое неприятное – неестественно спокойно и безжизненно. У Такера от этого голоса мурашки по спине ползли. Ему казалось, что врачи врут и что он умирает.

– Почему ты так говоришь?

– Как?

– Будто готовишься к операции по смене пола.

– Тупое животное, – так же ровно и спокойно произнесла Лиззи.

– Уже лучше.

– Почему все на свете должно происходить ради твоей задницы? Можешь на минуту представить себе, что и кроме тебя на земле люди живут?

– Я просто полагал, что вы собираетесь из-за того, что я опасно болен. Но я вне опасности, и можно все забыть.

– А если мы не хотим все забывать?

– Ты от чьего имени говоришь? От всех? Представляешь большинство? Старших? Скажем, не думаю, что Джексон придает этой встрече такое уж большое значение.

– Положим, Джексон думает то, что ты ему велишь.

– Так и бывает у шестилетних. Твой старческий сарказм неуместен.

– Уверена, что выражу мнение большинства, если скажу, что всем нам пошло бы на пользу то отношение, которое досталось Джексону.

– Ну еще бы. Ведь жизнь у всех вас сложилась кошмарно.

Если этот разговор пророческий, то пророк ему попался вроде страхолюдных бородачей из Ветхого Завета, но ни в коем случае не мягкий, кроткий, незлобивый Иисус. Кротость – черта характера, плохо поддающаяся регулировке и управлению. Ее не вызовешь и не загонишь вглубь, не включишь и не выключишь по желанию. То же, в общем-то, относится и к отношениям в целом. У них своя температура, и в термостат их не засунешь.

– И поэтому ты считаешь себя невиновным?

– Если честно, то да, так оно и есть. Если бы я бросил вас сирыми и убогими, мне было бы гораздо хуже.

– Да тебе плевать на нашу жизнь.

– Не совсем так…

– Не смеши!

Такер и в самом деле полагал, что кое-что предпринял для устройства судьбы своих детей. Объяснить свои соображения Лиззи он, однако, не считал возможным, ибо не без основания опасался еще больше ухудшить ситуацию. Конечно, его отцовские труды – во всяком случае, до Джексона – заканчивались на том, что он оплодотворял более или менее привлекательных женщин, пользующихся успехом у мужчин. Затем его сдувало каким-либо ветром, а покинутые им женщины заменяли его кем-либо понадежнее и поуспешнее. Конечно, к этим женщинам приставали и неудачники, но они, наученные горьким опытом, более на всякую шваль внимания не обращали, останавливая выбор на солидных партнерах, способных обеспечить им и их детям безбедное и комфортное существование. Работали принципы дарвиновской теории, хотя неизвестно, что сказал бы Дарвин о предшествующих упражнениях этих женщин, приведших к их беременности. Для их объяснения инстинкт выживания явно не годился.

Солидный отчим – чем не гарантия оптимального развития ребенка? Куда лучше, чем детские фонды. Детские фонды детей калечат, а трезвомыслящие состоятельные отчимы обеспечивают и развивают. Правило не универсальное, но в случае Такера оно сработало. Даже для него какая-то отдача воспоследовала: вон, приемный папаша Лиззи его лечит за свой счет. Конечно, Такер не зарывался настолько, чтобы вообразить отчима Лиззи – опять забыл, как его зовут, – своим должником, но все же тому досталась в наследство от Такера прелестная готовая семейка… если отвлечься от некоторых несущественных деталей.

– Ладно, сдаюсь.

Что еще оставалось? Объяснение сложное, а позиция у него невыгодная.

Лиззи тяжко вздохнула:

– Так я и думала. Сейчас возникла уникальная ситуация, когда она тебя наконец может догнать…

Снова она скатилась на псевдомужской басок. Определилась бы с голосом, что ли.

– Кто, смерть?

– Жизнь! Ты научился от нее удирать и прятаться. А теперь ты лежишь в постели, и она может тебя наконец настичь.

– Считаешь, что больному такие мероприятия полезны? Помогают исцелению?