Golden Age

– В том-то и дело, что отличить трудно. Много кто ходит гулять в лес, крестьяне все-таки… И когда находят ведьмин круг, начинается облава. Берут всех, кого заподозрили, и казнят от греха подальше! – Эдмунд прищурился. Такое решение противоречило всем его представлениям о чести и благородстве. Маркус заметил это и жестко добавил: - Пусть лучше погибнет несколько невинных, чем после – целые деревни и села. Теребинтия пережила такие трагедии, что столь малые жертвы вполне приемлемы для предупреждения новых.

– И все-таки это неправильно, - отрезал младший король. – Нельзя так делать! Казнить человека за то, что он не совершал… Надеясь попасть в ведьму, тыкать пальцев в небо! А как же семьи, родные тех, кого зазря убили? О них кто-нибудь подумал?

– Вот именно таких людей Вы и взбаламутили, - заметил Маркус холодно. – Родня казненных подняла такой вой, что до внутренних распрей недалеко. Если Вы хотите мира с Теребинтией, то нам следует как можно скорее отыскать и казнить ведьму. А то король Освальд потребует платы более дорогой, нежели сейчас.

Мальчик тихо зашипел. Словно он не делает все возможное, чтобы найти колдунью! Ничего более Эдмунд не желал в этой жизни, кроме как поймать тварь, расправиться с ней и уехать. Уехать обратно в Нарнию и забыть все, что происходило на северном острове, как страшный сон! В замок король возвращался очень поздно, уже после захода солнца. Целые дни он проводил, опрашивая селян, пытаясь узнать хоть что-нибудь, что подтвердило бы обвинения против задержанных девчонок или же доказало бы их невиновность. Прошло уже несколько дней, а особого продвижения и не намечалось.

С этими мыслями Эдмунд вернулся в замок, так как солнце уже начало клониться к горизонту. Он насквозь продрог, проголодался и устал, ибо за целый день толком и не поел, разъезжая по окрестным деревням и выясняя подробности и мелочи, способные пролить свет на это дело. Зубы стучали от мороза, пальцы невозможно было ни согнуть, ни разогнуть без должного усилия, и даже обитый мехом плащ не спасал. Эдмунду было нестерпимо холодно, но не только физически. Яростный огонь, что обогревал его сердце, который король подбадривал и старался сохранить, с наступлением ночи начинал неумолимо гаснуть. Когда мальчик оставался в одиночестве, исчезала необходимость держать себя в руках и не показывать вида, насколько ему тоскливо и страшно среди зимы и черного колдовства. Оттого он и не любил полупустой, негостеприимный замок Освальда, который даже в ясную погоду сохранял угрожающую, подавляющую ауру.

Эдмунд старался занять себя как можно больше, чтобы отвлечься от унылых мыслей и задавить нарастающую в душе тревогу. Вместо этого он ушел с головой в споры с правителем севера, который настаивал на больших поблажках для своей страны. Младшему королю удалось протянуть время до того момента, пока не пришел ответ от Питера и не стало ясно направление, в котором можно было двигаться. До тех пор общение с Освальдом еще больше выматывало его, выводило из себя и озлобляло. Северянин требовал удачных для себя условий и намеревался выбить с этого скандала максимальную выгоду. Противостояние с ним, напряженное и длительное, вытягивало из мальчика последние крохи терпения. Порой ему казалось, что он вот-вот сорвется под давлением грубоватого, сурового оппонента, но нет, держался. Только надолго ли его хватит?..

Свободное время грозило встречу со своими страхами один на один, и поэтому Эдмунд точно одержимый взялся за охоту за ведьмой. Ярости и жара ему подбавляли несколько факторов. Мальчик как никогда мечтал покончить с Теребинтией и уехать в Нарнию. Чем быстрее он отыщет колдунью и расправится с ней, тем скорее вернется в Кэр-Параваль и встретится с семьей. Пока же та гуляла на свободе, Нарнии ему не видать. Во-вторых, король жаждал уничтожить ведьму, словно та была олицетворением его прошлого, которое так часто напоминало о себе на сером острове! В ней, сподвижнице Джадис, приверженце черной магии, Эдмунд видел средоточие зла и собственных слабостей, которые стремился побороть. Тянущееся время, нарастающее нервное напряжение и кое-что другое день ото дня ожесточало его. Хладнокровие и внимательность к деталям делало мальчика опасным охотником, а помощь опытного Маркуса приходилась как нельзя кстати: словно псы, шли они по следу зайца. Ведьма не может прятаться вечно, но ее ошибки король не станет ждать! Он отыщет ее первым и первым же уничтожит.

Мудрый Меар не раз и не два замечал зацикленность Эдмунда. Филин ворчал, все более обеспокоенно, что нельзя так сосредотачиваться на темной, опасной цели, что это чревато последствиями. Мальчик его не слушал. Эта безумная гонка отвлекала его от собственных кошмаров, заглушала голос Джадис, ставший его неизменным спутником. В беготне и скачке Эдмунд практически не слышал его, задавливая и загоняя в самые глубины своей души. Вместо того чтобы прислушиваться к нему, он видел перед собой только одну цель – отыскать ведьму, которая могла прятаться и среди тех, кого он спас с костра. От этой мысли к горлу подступал комок, а кулаки сжимались. Он своими руками мог вытянуть из пламени человека, обладающего страшной силой и жаждой могущества.

Так что, вернувшись в замок очень поздно, король не отправился отдыхать. Первым делом он узнал у Меара, удалось ли тому выкопать что-нибудь новое о задержанных девчонках. Филин качал головой – никаких вестей. Все, что было известно птице, Эдмунд знал и сам. Отправив Меара восвояси, мальчик уселся у камина – он стал излюбленным его местом в комнате, хоть немного теплым и уютным, и задумался. Огонь бросал на его заострившееся от недосыпа лицо пугающие тени, выделял круги под глазами и ожесточенный, усталый взгляд.

О спасенных девочках было известно относительно немного. Да, все трое вытащенных из костра несчастных принадлежали к слабому полу. В сочетании с подозрением, что кто-то из них может обладать колдовским даром, это делало бедолаг излишне похожими на Джадис, что не способствовало выработке у Эдмунда симпатии. Никому из них не было больше двадцати. Король прикрыл глаза, в сотый раз прогоняя в памяти информацию о них и подвергая ее тщательному анализу.

Первую звали Ингрид. Она была самой старшей из спасенных и, надо признать, самой неглубокой. Точно курица-наседка, девица лет семнадцати хлопотала над самой мелкой, ревевшей на казни, и одергивала среднюю. Она всем напоминала эту суетливую птицу, имеющуюся на каждом деревенском дворе: и быстрой манерой речи, и невысокой крепенькой фигурой. Светлые волосы, вечно взъерошенные, казались перьями. История Ингрид не представляла из себя ничего необычного: из семьи бедняков, работала в поле, часто уходила в лес, чтобы подзаработать его дарами. Никто из ее односельчан не мог сказать о девушке ничего плохого, да и сама бы она производила благоприятное впечатление… Если бы не старалась так угодить своему спасителю. Каждую встречу она рассыпалась в море комплиментов и благодарностей за спасение, уверениях в своей невиновности и обещаниях молиться небесам за нарнийских правителей, что так добры и благородны. Эдмунда, относившегося к девочкам с недоверием и большой опаской, это очень резало. Конечно, он король и проявлять к нему почтение естественно, но чтобы настолько… Мальчика это задевало, и девушка ему не нравилась.

Вторая была на вид чуть младше Ингрид. Ее звали Карой. Темные волосы заплетены в длинные толстые косы, но язык был гораздо тоньше и острей. Отношения с этой девицей у Эдмунда не заладились еще на первой встрече после спасения. Король, надо признаться, даже растерялся сперва, когда услышал громкое и дерзкое заявление, что он не может быть нарнийским правителем, что мальчишка не тянет на такой титул! Ничто не заставило Кару извиниться – за нее это сделала Ингрид, а сама виновница только фыркнула. Как выяснилось, эта дерзость была не последствием стресса. Кара была, пожалуй, самой скандальной из троих. Вечно ругалась с хлопотливой и добродушной Ингрид, отстранялась от младшенькой и вообще вела себя так, словно хотела как можно скорее покинуть их общество. Родом она была из бедной деревни. Рано лишилась матери, а отец, по словам односельчан, часто поколачивал вздорную девчонку, из-за чего та убегала в лес прочь от ставшего чужим дома. Правда, часто забегала к травнице по пути, из-за чего разбиралась во всяких корешках и отварах – нередко крестьяне обращались не только к лекарше, но и к ее невольной ученице. За эту помощь они ее и хвалили, хотя и гордый, свободолюбивый нрав также отмечали. Глядя на ее характер, капризный и дерзкий, Эдмунд порой не мог не согласиться с отцом девицы. Если Ингрид многим приходилась по душе, то Кара не нравилась почти никому. И королю в том числе.

Третья же была той самой девочкой, что рыдала, разбив выдержку короля вдребезги. Ее звали Лив. Она и вовсе не имела родни, росла со старой бабкой, не способной уследить за егозой, убегающей постоянно в лес поиграться и оттого возбудившей против себя подозрения. Ровесница Люси, она очень тяжело восприняла произошедшее и долго, тоскливо плакала. Ингрид пыталась вывести ее из состояния детской истерики, а Кара отошла подальше, предпочтя не вмешиваться. При взгляде на эту малютку у Эдмунда на душе начинали скрести кошки, а когда она немного успокоилась и попыталась его обнять, то ему и вовсе стало тошно. Мальчику не хватило сил оттолкнуть ребенка, едва избежавшего смерти, которого он собственноручно выдернул из огня, но страх и недоверие не позволили ему сблизиться с Лив. Слишком он был убежден, что за внешней маской может скрываться кто угодно. Конечно, разум возражал, что вряд ли девочка скрывает такую тайну, но Маркус ведь объяснил, что ведьма не контролирует свою силу. Если Лив колдунья, она может и не осознавать, что именно творит, какую опасность представляет для окружающих. Младший король старался не думать о том, что будет делать, окажись Лив той самой ведьмой. В первую очередь нужно доподлинно все выяснить, а уже после выносить решение, каким бы жестоким оно ни было. Колдовской дар слишком опасен, он несет зло и смерть – а значит, должен быть уничтожен… Ведь так, да?