Голод

– Ты спасла меня когда-то, поэтому я пощажу тебя – только по этой причине, – говорит он. – Но больше никогда не испытывай мое терпение.

С этими словами он выходит из комнаты, захлопнув дверь.

Я замираю на мгновение, ожидая еще чего-то: что Голод вернется или что эта клетка увянет и засохнет.

Ни того ни другого не происходит.

– Дерьмо! Как же отсюда выбраться-то? – бормочу под нос.

Ответ становится ясен лишь спустя несколько мучительных часов и множество порезов: вот так, и никак иначе.

Глава 15

Я просыпаюсь от криков.

Сажусь слишком резко, и меня слегка покачивает. Держась за голову, моргаю, чтобы прогнать сон. Крики, перемежающиеся слабыми мучительными стонами, не смолкают. Еще раньше, чем я успеваю осознать, что происходит, сердце начинает бешено колотиться.

Несколько секунд я смотрю в окно. Густые серые тучи не пропускают утренний свет. Крики доносятся снаружи, только теперь они начинают понемногу стихать. Кровь по-прежнему стучит в ушах.

Не знаю, как мне удается набраться храбрости, чтобы сбросить с себя покрывало (оно все еще в кровавых пятнах от косы Голода) и соскользнуть с кровати. Я не видела всадника с тех пор, как он оставил меня здесь прошлой ночью, но, судя по звукам, он времени не теряет.

Я обхожу колючий кустарник, который вчера держал меня в клетке, и крадучись подхожу к окну. Там двое людей выбрасывают на задний двор чье-то тело. На земле уже лежат другие тела, некоторые из них еще шевелятся.

Я отшатываюсь, запинаюсь о собственную пятку и падаю на пол.

Приходится медленно дышать через нос, чтобы не вырвало.

В голове всплывают воспоминания: как кромсали ножами Элоа, как кромсали ножами меня. Как люди Голода грубо швырнули мое тело в яму.

Я обхватываю себя руками за плечи. Крики нарастают, и я зажмуриваю глаза, содрогаясь всем телом.

Наступает момент, когда я должна броситься туда, как отважная героиня, и остановить Голода. Но меня парализует страх, и я заново переживаю свою ужасную встречу с всадником.

Я ведь именно для этого согласилась стать пленницей Жнеца – чтобы снова нанести ему удар. Но теперь, когда схватка с ним может многое изменить… я не могу. У меня нет оружия, но даже если бы и было, вряд ли я смогу заставить себя выйти к Голоду. Я вообще не хочу двигаться.

Голод был прав. Мне не хватает храбрости – храбрости хоть как-то противостоять его зверствам.

Сердце застревает у меня в горле, и дыхание учащается: открывается дверь спальни. Входит незнакомый человек.

– Голод хочет видеть тебя, – говорит он.

Меня все еще трясет, и я не в состоянии двинуться. Видя это, мужчина подходит ко мне, хватает за плечо и рывком поднимает на ноги.

Я стою, пошатываясь, а потом на заплетающихся ногах иду за ним в гостиную, где вся мебель сдвинута в сторону, кроме вольтеровского кресла, в котором сидит Голод.

Он восседает словно на троне, закинув ноги на подлокотник и скрестив лодыжки. Хотя еще только утро, в руке у него бокал с вином.

Судя по виду, он пьян. Очень пьян.

– Где ты была? – спрашивает он, увидев меня, и голос у него угрюмый.

– Пряталась, – отвечаю я, когда человек, который привел меня сюда, наконец отпускает мою руку.

– Прятаться – это для тру2сов, – говорит всадник, скидывая ноги с подлокотника и выпрямляясь в кресле.

Я вздрагиваю: его слова повторяют мои собственные мысли.

– К тому же, – продолжает он, – я хочу, чтобы ты хорошенько насмотрелась на то, как умирает твой мир.

Несколько секунд я гляжу на Голода в упор. Ненавижу тебя, как же я тебя ненавижу!

– Ах да, погоди-ка. – Он барабанит пальцами по подлокотнику, его брови сходятся вместе. – Кажется, я кое-что забыл…

Он усаживается поудобнее, и я слышу металлический звон. Глаза Голода загораются, и он щелкает пальцами.

– А-а. Вспомнил.

Он отстегивает что-то висящее на боку. Только когда он поднимает это что-то повыше, я понимаю, что это кандалы.

– Ты шутишь, – шепчу я.

Я же не представляю никакой угрозы. Если бы всадник не заставил меня прийти сюда, я бы, наверное, так и сидела в той комнате, где он меня оставил, придумывая одно за другим оправдания своему бездействию.

– Ты умная и дерзкая, – говорит он, – и ты мне больше нравишься, когда я могу пресечь твои выходки.

– Ты мог бы просто оставить меня в комнате, – говорю я. Никуда бы я оттуда не делась.

Всадник отставляет бокал, встает с кресла и подходит ко мне вместе с кандалами.

– Мог бы, но тогда мои мысли были бы заняты тобой.

Не знаю, как принять это малоуспокаивающее заявление.

Я не сопротивляюсь, когда всадник начинает надевать наручники. Недавние крики так напугали меня, что лишили всякой воли к сопротивлению.

За спиной раздается звук открывающейся двери и шаги входящих людей.

Одарив меня коварной улыбкой, Голод заканчивает свое дело, затем отходит, берет свой бокал с вином и возвращается на прежнее место.

Злобный извращенец.

Я бреду обратно к своей комнате – мимо пожилого мужчины и молодой девушки, неуверенно топчущихся у входа. При виде них у меня сжимается горло. Я уже знаю, чем эта история закончится.

– Разве я сказал, что ты можешь уйти, Ана? – окликает Голод резким голосом.

Я замираю на месте. После этого хамского замечания во мне опять слегка разгорается потухший было огонь.

Я оглядываюсь на всадника через плечо.

– Не будь жестоким.

– Мне не быть жестоким? – переспрашивает он, повышая голос. – Ты не знаешь, что такое жестокость. Пока не переживешь то, что я пережил. Твой род отлично научил меня жестокости.

Всадник говорит это прямо при мужчине с девушкой, ожидающих в прихожей с тревогой на лицах.

– А теперь, – командует он, и его глаза становятся жесткими, – вернись и встань подле меня. Сейчас же.

Стиснув зубы, я гляжу на него в упор. Во мне кипят страх и гнев. Неохотно я возвращаюсь, не сводя с него свирепого взгляда. Он отвечает мне тем же.

Все это время пожилой мужчина с девушкой стоят в сторонке, наблюдая за моей перепалкой с Голодом, но вот Жнец откидывается на спинку кресла и обводит их надменным взглядом.