Голод

Я вытираю пальцы, уничтожая последние остатки крема от торта.

Голод замечает это, и его взгляд становится еще более хмурым.

– Ты опоздала.

Ошибка, которую я намерена повторять до тех пор, пока мы вместе.

– Радуйся, что я не сбежала снова, – говорю я. Нельзя сказать, что я и правда всерьез собиралась бежать. Чтобы ударить его ножом, нужно быть рядом.

Какое-то время он изучающе смотрит на меня своими пугающими глазами.

Затем уголок его рта кривится.

Ой-ой-ой.

– Если ты так решительно настроена сбежать от меня, – говорит всадник, – может быть, пора обращаться с тобой как с настоящей пленницей.

Я бросаю на Жнеца непонимающий взгляд, а он отходит к своему коню.

– Ты и так обращался со мной как с пленницей.

А как еще, по его мнению, назвать то, что он делал последние двадцать четыре часа?

Голод запускает руку в одну из седельных сумок. Я слышу лязг чего-то тяжелого, и он достает пару железных кандалов.

Железных. Кандалов!

Ну конечно, такой псих не мог не приберечь пару на всякий случай.

Он снова подходит ко мне и хватает за запястье.

Я пытаюсь вырваться, но тщетно. Еще миг, и Голод начинает защелкивать тяжелые кандалы.

– Что ты делаешь?

В моем голосе слышатся нотки паники.

Покончив с одним запястьем, всадник берется за другое.

– Вот бы еще рот тебе чем-нибудь заткнуть…

Я делаю вдох, чтобы успокоиться.

– Тебе не кажется, что это уже перебор?

Я же не сбежала, в конце концов! Это была просто бравада.

Я чувствую на себе пристальные взгляды людей Голода.

Вместо ответа Жнец подводит меня к темно-гнедой лошади. Берет под мышки, поднимает и усаживает на нее.

– Ты серьезно? – возмущаюсь я, глядя на него сверху вниз. – Я должна верхом в наручниках ехать? Это уж точно перебор.

– Не моя забота, – отвечает Жнец, возвращаясь к своему коню.

Я хмуро гляжу на свою лошадь.

– Ты же понимаешь, что я могу просто… – Я хотела сказать «ускакать», но не успела закончить фразу: заметила, что у лошади нет поводьев. Она привязана веревкой к одному из конников Голода. – Значит, мы едем в другой город? – спрашиваю я Голода.

Он и ухом не ведет.

– Правда? – обращаюсь я к проходящему мимо мужчине.

Тот тоже ухом не ведет.

– Кто-нибудь? – говорю я. – Ну хоть кто-нибудь? Неужели никто из вас, бесполезных мешков с дерьмом, не знает, куда мы едем?

– Заткни пасть, – говорит кто-то.

– Не разговаривайте с ней, – предупреждает Голод.

Я не могу понять, что он имеет в виду: «как вы смеете так разговаривать с моей дамой?» или «не подначивайте ее». Скорее, последнее, чего еще ждать от такого ублюдка. Но кто знает.

Остальные еще какое-то время возятся со сбором припасов, и вскоре наша маленькая группа пускается в путь.

Как только Голод пришпоривает своего коня, эта зверюга летит вперед так, будто его с цепи спустили. Они скачут галопом впереди, удаляясь все дальше и дальше, а потом Жнец поворачивает назад и возвращается к нам.

На миг человек и конь кажутся такими свободными. Бронзовые доспехи всадника блестят на солнце. Солнце, кажется, любит его: лучи подсвечивают волосы цвета жженой карамели, и глаза цвета мха ярко сияют. Он похож на сказочного принца.

Поравнявшись с нами, Жнец останавливается, и его люди тоже придерживают своих коней. Безжалостный взгляд Голода окидывает их всех разом. Это те, кто помогал казнить невинных, те, кто пытался зарезать меня, те, кто убил мэра и его семью. Это они проделывали то же самое с жителями всех разрушенных городов, через которые прошли.

– Забыл что-то? – подает голос кто-то из них.

На мгновение взгляд Голода останавливается на спросившем, а затем он снова обращается ко всем сразу.

– Вы все мне очень помогли, – говорит Жнец.

Живот скручивает от беспокойства.

– Но, – продолжает всадник, в его глазах появляется нехороший блеск, – недолго цветам цвести, и вы недолго были полезны.

В мгновение ока растения пробиваются из-под земли, их стебли тянутся вверх с немыслимой скоростью.

Я ахаю, когда первое растение обвивается вокруг лодыжки одного из стражников. Другое ползет вверх по его ноге.

Люди в ужасе. Один из них тянется к оружию, висящему на боку. Другой пытается поджать ноги. Все без толку. Лианы тянутся к стражникам Голода, как руки, и стаскивают их с перепуганных коней.

– Пожалуйста! – молит один.

– О Господи!

И крики, крики, от которых кровь стынет в жилах.

Я сижу, замерев от страха.

Несколько лошадей в испуге становятся на дыбы. Голод шикает, и это, как ни странно, их успокаивает. Они стоят смирно, только едва заметно переступают ногами, когда растения хватают всадников.

Тот, кто первым потянулся за оружием, теперь лежит навзничь и пытается отбиться от ветвей, оплетающих его. Кажется, растение от этого двигается еще быстрее и неумолимее.

– За что? – задыхаясь, выдавливает из себя один из стражников, умоляюще глядя на Жнеца.

Лицо у всадника просто ледяное.

– Потому что вы люди и вам назначено умереть.

Я слышу хруст костей и сдавленные крики. Люди из последних сил пытаются глотнуть воздуха. Проходит, кажется, целая вечность, пока они не затихают. И, наверное, слава богу, что затихают. Могло быть хуже: они могли все еще цепляться за жизнь, как тот старик, которого я видела, когда въехала в Куритибу.

Я хватаю ртом воздух. Мертвецы окружают меня со всех сторон.

Тот всадник, к которому была привязана моя лошадь, лежит неподалеку, разинув рот в беззвучном крике.

Дрожа, я смотрю на Жнеца. Он наслаждался убийством этих людей. Я видела это своими глазами.

Голод спрыгивает с коня, подходит к другим лошадям и начинает методично снимать с них седла и уздечки, напевая себе под нос. Одну за другой он отпускает лошадей, и те бредут прочь по пустынным улицам.

Наконец, он приближается ко мне. Я все еще сижу не шевелясь, окруженная плотным кольцом мертвецов.