Голодная бездна Нью-Арка

Гамбургер был хорош.

И соус к нему.

И кофе, черный, крепкий до того, что каждый глоток его приходилось запивать водой. Откуда-то к кофе появились шоколадные трюфели, пропитанные коньяком, и Бездна задери, это было чудесно.

— А теперь говори, — не то велел, не то дозволил Мэйнфорд, при том с трудом подавив зевок. Тоже не высыпается? В нынешнем состоянии благостной сытости Тельма даже была готова посочувствовать ему.

Немного.

— Да в общем-то говорить особо не о чем… старая вещь, очень старая… я бы сказал, древняя.

Указанная вещь вернулась в бархатный футляр.

— Это не… — уточнила Тельма сиплым голосом.

— Все может быть, — Кохэн понял с полуслова. — Хотя… не знаю… я помню ту легенду… и не только вашу легенду. Мой дед, пусть сожрет его Бездна, рассказывал ту историю иначе. Он говорил о людях, которые пришли из-за моря и назвали себя детьми бога. И не было никого, кто бы усомнился в их словах. И сам Император, обласканный Солнцем, склонился пред ними, одурманенный волшебными голосами…

Нет, все-таки это не может быть она.

Слишком… просто?

Совпадение?

Бывают совпадения, но чтобы вот такие…

— Дед сказал, что… последний Император был глуп и слаб, он не решился последовать заветам предков и не взошел к солнцу, а потому и не сумел противостоять волшебному голосу. И это сгубило всех масеуалле. Боги вмешались, но поздно. Белых людей стало слишком много. У них была сталь. И сила. И многое, чего лишены были масеуалле, за которыми стояла лишь ярость их богов.

Это Кохэн рассказывал, глядя в чашку с кофе, которую держал в горсти.

— Та война оставила след на землях… и наши Боги вынуждены были отступить. Но и ваши люди потеряли свою силу… нет, я не думаю, что эта та самая свирель. Но еще я знаю, что созданы они были отнюдь не богами Старого света, а малефиками. Одним конкретным малефиком.

Взгляд масеуалле обратился к Мэйнфорду, который лишь плечом дернул.

— В архивах я ничего не нашел.

— Ты не то в них искал…

— Возможно.

Странный разговор, Тельма понимает слова, но не понимает, о чем идет речь.

— Да и осторожный человек даже на пороге смерти не станет упоминать об опасных вещах. Мало ли кому попались бы ваши архивы… не о том речь, — Кохэн отставил чашку и потянулся. — Те свирели, которые играли для войны, были совершенным оружием. А эта… в ней чувствуется некая… неправильность? Она жива, да, но и только… эхо силы… на наше счастье. И вот что мне подумалось… он ведь не сразу их создал. Ты понимаешь, о чем я?

Мэйнфорд кивнул.

— Я не понимаю, — Тельма отправила в рот последний трюфель, подумалось, что это не совсем вежливо, с другой стороны шоколадные конфеты — недозволительная роскошь, а значит, грех не воспользоваться случаем.

Ответил, как ни странно, Мэйнфорд.

— Ни один артефакт не создается сразу. Расчеты. Чертежи. Потом — экспериментальный образец или даже серия. Помогают выявить скрытые недостатки. Доводка. Снова экспериментальные образцы. Их могут быть десятки, если не сотни. Все они в той или иной мере будут обладать заданными свойствами.

— Но не будут столь совершенны, — добавил Кохэн.

Он поставил локти на стол.

Сцепил пальцы.

Согнулся, уперся подбородком в эти пальцы. Замер. Он сидел, полуприкрыв веки, и выглядел престранно.

— Значит, это прототип…

— Или чья-то попытка воссоздать старую легенду. Хотя, — Мэйнфорд поскреб щетинистый подбородок. — Все же я склоняюсь к прототипу. Уж больно материал… специфичный.

Тельма согласилась.

Вряд ли в нынешнем мире, появись у кого безумное желание воссоздать легенду — а желания у людей, как успела убедиться Тельма порой возникали самые разные — удастся найти кости сирен Старого света. Нет, свирель жила на свете давно.

Вот только что ей от Тельмы понадобилось?

Вопрос она не задала, но облизала пальцы и вздохнула.

— Ее… хотели купить. Так он сказал.

— Кто хотел?

— Не знаю.

Это не ложь, это просто маленькая… недомолвка, потому что не известно, как поступит Мэйнфорд, если узнает, что купить свирель желал поверенный его родного братца. Впрочем, на ответе Мэйнфорд не настаивал.

— Почему она? — кривой палец его ткнул в Тельму. — Я вообще ничего не почуял.

— Иммунитет?

— Чего?

— Если ее действительно создал твой предок, очень далекий предок, то с его стороны было бы благоразумно обезопасить себя от собственных созданий.

— Кровь… — Мэйнфорд вновь кивнул и задумался, вперившись в футляр недобрым взглядом. — А ты?

— А я… будем считать, что я не совсем человек… тем самым свирелям, — Кохэн подчеркнул голосом, — не было разницы, кто перед ними. А эта… выбрала самую легкую жертву.

Жертвой быть Тельме не нравилось. Она открыла было рот, чтобы сказать, что уже была знакома со свирелью, и дело не в слабости вовсе, но в том мимолетном знакомстве, которое оставило свой след.

Первичное запечатление.

Азы артефакторики.

Но тут же Тельма спохватилась. Если упомянет, то придется излагать и обстоятельства этого знакомства, а там… нет, пожалуй, давняя история к нынешним делам отношения не имеет.

— А знаешь, что самое поганое? — Кохэн обошел стол и наклонился, тонкий нос его уперся в пыльный бархат, глаза закрылись. — Она до сих пор живет… и если дать ей волю…

— Обойдется.

И Тельма вновь согласилась с начальством: волю свирели давать никак нельзя, иначе она, Тельма, потеряет разум. А разум ей нужен. Еще как нужен…

— Это правильно… и еще… техникам ее давать нельзя. Слишком много там… народу.

— И что предлагаешь?

— Отнесу ее одному своему знакомому. Он у меня любит подобные игрушки… может, еще чего скажет…

Кохэн вздохнул, едва слышно, но и на этот вздох, на близость его, почти человека, достаточно человека, чтобы очаровать своим голосом, свирель отозвалась протяжным высоким звуком.

— Не стоит стараться. Я с рождения тугоух был, — сказал Кохэн, накрыв футляр ладонью. И тут Тельма поняла, что сейчас лишится свирели, быть может, навсегда.