Голодные Игры: Восставшие из пепла

– Почему?

– Маме он не понравился сразу. Возможно, я слегка переборщил с ингредиентами, поэтому использовал больше нормы, дозволенной ею, – он вновь вздыхает, – Я расстроил её, а она занервничала и ударила меня…

– Ударила? Пит, ты весь синий, на тебе живого места нет.

Он горько усмехается и смотрит на меня пронзительным долгим взглядом, от которого мне становится неловко.

– Мой отец никогда не бил меня, хотя часто я давала для этого повод. Видимо, он знает мой характер, а возможно, и уважает его. Попробуй быть сильнее, чем ты есть.

– Сильнее, чем ты есть… – эхом отзывается Пит.

К тому времени мы уже дошли до холма, у подножия которого расположилось серебренная гладь озера. Я вновь и вновь восхищаюсь им, и, напрочь забыв о своем неуклюжем спутнике, спускаюсь вниз. У самого холма растет тлен-трава, наверняка именно она вызвала у мальчишки сильнейший зуд и отечность. Я помню, как к маме часто приходили больные именно с такими симптомами.

– Я знаю, как помочь тебе, – оборачиваюсь я к своему напарнику.

Он в этот момент спускался по склону. Видимо, ему не хотелось упасть лицом в грязь и потому, как многие мальчишки в школе, шел с самым невозмутимым выражением лица. Я вновь едва не прыснула от смеха и сделала вид, что подавилась. В тот же момент ноги парня скользнули по шероховатой поверхности валуна, и он кубарем полетел вниз.

Теперь уж было не до шуток: от такого падения запросто можно было свернуть себе шею.

– С тобой все в порядке? – подбегая к Питу, спрашиваю я. – Ты слышишь меня? Ну, чего ты молчишь?

Мне страшно. Мальчишка лежит лицом вниз, руки вытянуты по швам, ноги подогнуты к животу.

– Ну же, Пит!

Парень не двигается.

– Пит!!!

***

– Китнисс, – кто-то заботливо гладит меня по ладошке, согревая онемевшие пальцы.

Просыпаться посреди своей комнаты с полным отсутствием всяких идей на тему «как я здесь оказалась», вошло у меня в привычку – я больше не удивляюсь. Сон с участием Пита-мальчишки отходит на второй план, и я погружаюсь в реальность, как аквалангист-недоучка: восприняв окружающий подводный мир как нечто отчужденное.

Надо мной склонился уставший ментор. В глазах плясали радостные огоньки: несомненно, он рад меня видеть.

– Китнисс, – вновь повторяет он мое имя. – Как ты себя чувствуешь?

Я прислушалась к внутренним ощущениям.

– Будто бы меня раздавил планолет, – я потянулась к вискам, попутно ощупывая шею.

Едва я дотронулась до кадыка, как резкая боль заставила меня одернуть руку.

– Что это? – пугливо шепчу я.

– Китнисс, мне так жаль. Знала бы ты, как мне стыдно за то, что я сделал…

– Пит? – одними губами спрашиваю я.

Ментор недовольно отпускает мою руку и, помедлив, кивает.

События тех страшных минут, проведенных вместе с Питом… переродком, заставляют меня охнуть и почувствовать жуткую боль в гортани.

К счастью (если это, конечно, можно назвать счастьем), меня накрывает дикая волна обиды.

– Как ты мог, Хеймитч? – я стараюсь говорить как можно тише, дабы не пробудить боль вновь. – Он ведь не поправился – и ты это знал!

– Китнисс, он собирался отправиться в Капитолий! Если бы приступ овладел им прямо на глазах у тысячи людей, ты можешь себе представить, сколько бы это вызвало ненужных вопросов?

– Это было…

Хеймитч кивает.

– Вроде урока. Испытательный тест, который он не прошел.

Гнев, как оказалось, закипает быстрее недоумения.

– Как ты мог? – вновь членораздельно повторяю я. – Он мог умереть, черт тебя дери! Он мог погибнуть сам или поранить невинных людей, Хеймитч! Я бы запретила ему появляться в Шлаке, а ты вот так просто отправляешь его в пекарню, полную его самых болезненных воспоминаний?!

– Ты можешь осуждать меня, Кит. Но так даже лучше…

Я рассмеялась ему в лицо.

– Лучше? Повтори, я не расслышала или мне показалось, ты сказал слово «лучше»? – ментор болезненно впился в рукав своей рубашки. Глупая привычка того, кто рубашки носил раз в столетие. – Видишь свое лучше?

Я одернула воротник теплой кофты, обнажая наверняка страшную картину. Ощущения были адскими, наверняка и выглядела шея точно также. Хеймитч зло посмотрел на меня.

– Он бы убил тебя там, в Капитолии, считай, ты отделалась легкой травмой.

– Наши жизни для тебя ничто. Прошли Игры – прошла твоя пустая отцовская любовь. Знал бы ты, как я тебя ненавижу, – сквозь зубы произнесла я.

Последние слова, кажется, звучали в комнате еще долгие мучительные минуты молчания, после которых Хеймитч просто встал и двинулся к двери.

Неожиданно вся комната дернулась, как при землетрясении. Я вскочила с кровати и хотела было двинуться к выходу, но неожиданно яркий солнечный свет осветил мою, как мне казалось, комнату. Старые шкафы сменились новомодной отполированной встроенной техникой, любимую кровать сменила удобная полка, старый стол, ранее усеянный ненужными вещами, стал пристанищем плазменного телевизора.

И я все поняла.

– Нет, – пролепетала я.

– Добро пожаловать в Капитолий, солнышко, – отозвался Хеймитч перед тем, как дверь купе с хлопком закрылась за ним.

========== Глава 9 : Поезд. ==========

Вдох.

Я сосредотачиваюсь на сельском пейзаже за окном и узнаю уплывающий Дистрикт-11 с его витиеватым узором обрабатываемых полей.

Выдох.

Я стараюсь сдерживать слезы, чтобы не выказать свою слабость безгласому персоналу поезда. Еще один вдох.

Прижимаюсь лбом к прохладному стеклу в надежде на то, что эта прохлада спасет меня от страха – бесполезно. Внутри все сжимается с каждым новым безрадостным видом за окном: ничто не изменилось ни сейчас, ни во времена Сноу. Было около полудня, и хотя на улице стояла осень, последнее летнее жаркое марево выжигало пшеничную гладь полей вместе с остальными трудящимися рабочими.

Я еду в Капитолий. Место моих страхов, разочарований, побед и неудач. Место, в котором заживо были похоронены многие дорогие мне люди. Я стараюсь избавиться от истязающей привычки перечислять их имена: это уж больно походило на мазохистские наклонности. Но от шаблонных действий избавиться сложно и потому в голове возникает четыре знакомые и болезненные буквы.

Рута. В воображении появляется образ маленькой обезьянки с черными завитками курчавых волос, который явился ко мне вместе с ликом Прим. Нет, это была не та несчастная девчушка с Арены. Это была счастливая вечная Рута. Неожиданно я понимаю, что в руках она сжимала те самые белые полевые цветы, которыми я украшала ее тело…

– Мисс Эвердин, – учтиво пролепетал кто-то позади меня. – Вас ожидают в Вашем купе.

Я не знала эту девушку прежде, но уже замечала следы, оставленные «обновленным» Капитолием: серебряные опаленные волосы, выжженные татуировки на худощавых руках: Койн, по-видимому, не особо «жаловала» выживших и избегающих Игр беженцев.

– Я уже иду.

Скорее всего, это Хеймитч, хотя это было совершенно непохоже на моего старого ментора, я старалась обнадежить себя мыслью, что он решился найти в себе силы, чтобы простить меня.