Голодные Игры: Восставшие из пепла

========== Глава 32 : Новая встреча ==========

От автора:

Дорогие мои, любимые читатели. Я так рада, что на этот Новый Год, я могу сделать вам, пусть небольшой, пусть слегка сумбурный и во многом непонятный, но подарок. Я очень рада, что смогла вернуться к “ВИП-у”. И честно говоря, по большей части это только ваша заслуга. Потому что даже разгневанные отзывы вроде “Где же прода?”, ” Автора обнаглел” и т.д и т.п, радуют меня как писателя. Желаю Вам в этом Новом Году получить как можно больше позитивных, настоящих и искренних эмоций. Обрести настоящую любовь, настоящих друзей. И вообще, побольше использовать слово “настоящий”. Ведь так важно не смотря на боль, страхи и отчаянье оставаться собой.

С любовью и обожанием,

Громова.

У нее одной был этот странный, наглый, шокирующий взгляд из-под полуопущенных ресниц. У нее одной получалось появляться из ниоткуда и исчезать в ночную, сказочную тень. У нее одной была походка мягколапой кошки, что в одно и то же мгновение может и шипеть, и греться у твоих колен. Тишина нагнетает обстановку, но я игнорирую этот факт. Я даже не замечаю пугливо-насмешливый взгляд нашего ментора. Хеймитч боится не за себя, а за нее. Эта девушка всегда была ему дороже. Злоба? Обида? Разочарование? Безразличие. Мне безразлична Девушка из Огня.

Она смотрит на меня не то с испугом и раздражением, не то с издевательским вызовом, что тлел огоньками в ее глазах.

Я пытаюсь понять, что со мной не так. Почему в этот момент я ощущаю себя исчезнувшим, пропавшим без вести человеком, который желал только одного – пустынного забвения, которое ему неподвластно. Но я уже знаю – лучше тысячи уколов и капельниц, новые пытки Капитолия, нежели этот тяжелый взгляд.

Ну, здравствуй, Китнисс Эвердин.

– Привет, Китнисс, – мгновенно обрываю переродка я.

Она переминается с ноги на ногу, опуская взгляд. Серые глаза больше не смогли видеть творение Капитолия. Я – искусство Панема. Как жаль, Китнисс, что ты об этом так мало знаешь.

– Привет.

Это звучит слишком неестественно и натянуто. Голос. Этот голос преследовал меня в кошмарах, только вместо слабых приветствий, он разрывал меня словами ненависти. Китнисс из моих снов желала мне смерти. Мечтала о ней. Грезила.

– Как ты? – ретируется девушка.

– Отлично. Вернулся из Капитолия десять минут назад.

Напоминает разговор двух друзей. Только это – Китнисс, а это – я. Человек, пытавшийся убить ее. Не единожды.

Она изменилась. Серая, почти неживая Китнисс была похожа на изнемогавшую тень. В движениях появилась непринужденная скованность. Резкие, краткие шаги, пугливый, настороженный взгляд, черные, как смоль, круги под глазами. Она сделалась хрупкой. Но не настолько, чтобы я сомневался в том, что это символ революции. Китнисс не стала больным человеком, она по-прежнему не нуждалась ни в чьей заботе, оставалась своенравной кошкой, что гуляет сама по себе. Единственное, чего она лишилась – жизненных, прежде струящихся в ней ключом, сил.

– И уже успел побывать в душе?

Сперва, вопрос застает меня врасплох. Ее детская непосредственность. Ее колющий голос, и чуткий, сосредоточенный, охотничий взгляд. Переродок откликается прежде, чем я успеваю возразить ему:

– Меня не выпустили за пределы города без фирменной прически. Новый стилист – отстой.

Тварь пытается быть с ней милой. Он овладевает моим сознанием за доли секунд, но так же быстро растворяется в потоке моих собственных мыслей. Разве возможно отследить его среди себя самого?

Но неожиданно внутри все теплеет. Становится ярким, живым и ясным. Я понимаю, что радость зарождается внутри меня не по приказу инородного сожителя. Это ее улыбка. Мимолетная, тающая, замершая на ее губах по ошибке, но это она – моя Китнисс. Не та, что тысячи раз убивала меня, а та, что раз за разом спасала меня у самого обрыва.

В комнате тихо. Но эта тишина не давит на уши, а приносит удовольствие. На мгновение я возвращаюсь домой. Ведь здесь меня все еще ждут.

– Китнисс, идем на кухню, – наконец вмешивается ментор.

Девушка откликается мгновенно. Ментор пропускает ее вперед и на секунду вновь поворачивается ко мне. Он улыбается и слабо кивает головой. Пусть желтые глаза и кривая ухмылка отпугивают прохожих, мне она подарила отцовскую благодарность.

Ты ему безразличен. Она всегда была дороже пьянице, чем ты.

Ты прав. Дороже. Но у Хеймитча не было детей. Он одинок и, возможно, он встретит свою старость у могил людей, которые были ему дороги. Китнисс и я – все, что осталось у него от жизни нормального человека. Мы его семья.

К ушам прорывается монотонный шум – шипение переродка.

Она убьет и его, как только поймет, что он ей ни к чему.

Руки впиваются в шершавые обои. Стараюсь дышать как можно ровнее. Это даже не приступ – слабое покалывание в сердце и всего. Всего лишь слова, брошенные монстром. Я считаю до десяти. Привычка, которая не раз спасала меня от твари. Мне нужно думать о чем-то одном. Сконцентрировать все свое внимание на определенном предмете. Глаза, не замечая глянцевых блик, выискивают точку опоры. Завядшие цветы у окна, пылящиеся картины, бутылки или моя сумка брошенная у входа…

Но я ошибся. Я не нуждаюсь в этом.

Серые, грозовые, отливающие сталью глаза… Может, я преувеличивал? Может, это девушка лишь одна из тысяч? Может, и глаза ее дотлевшее пламя?

Неожиданно я чувствую острую, мимолетную боль в ладони. Она отрезвляет, но когда я, наконец, открываю глаза, а дыхание приходит в норму, мир сужается до размеров этой безделушки. Круглый, золотой ободок; мрачные тени, мелькающие на крыльях птицы; блеклый, иссякающих блеск броши. Капля крови причудливо замирает на ее игле, а затем стекает к основанию – там, где обод слит с тельцем сойки-пересмешницы. Кажется, даже птица почернела и сделалась тенью.

Переродок отступает. Он не в силах бороться. Не сейчас. Тяжелый вдох. Слабый выдох.

Китнисс, кем бы ты ни была на этот раз. Кого бы ни играла в прошлом, и чью бы сторону ни приняла в будущем. Как бы тяжело мне ни было … Я постараюсь понять тебя, Девушка из Огня.

Чтобы она снова сожгла тебя.

***

Наше время

Шум. Громкие возгласы. Крики. Скрежет метала. Лязг выстрелов. Воображение рисует черные улицы, залитые кровью. Вокруг слишком темно, чтобы разглядеть чьи-либо лица. Только крики – по ним я узнаю знакомые голоса. Сначала, они только зовут на помощь, но я трупом лежу, где-то поодаль, а значит, люди лишены моей помощи. Из горла вырывается животный, громкий рык. Освободить скованное тело, выбраться наружу, помочь мученикам! Но голоса приближаются, а я по-прежнему обездвижен.