Голодные Игры: Восставшие из пепла

– Пит! Господи, Пит! Они близко… Помоги мне!

Ее голос. Он разрывает на части. Почему я не могу ответить?! Почему я обездвижен?!

– Пит!!!

Ее голос. Он ближе. Но эта безнадега, истерический вопль. Бездна, в которую он затягивает. Ненависть и страх, которую он приносит. Я готов кричать вместе с ней. Она на краю пропасти, из которой каждый раз вытаскивала меня самого.

– Пит, отзовись! Прошу…

Последние слова надрываются, и как струна, лопаются на тысячи мелких осколков. Последний вздох. Ее слабый стон, будто извинение и высвобождение, сорвавшееся с губ. Серые глаза закатываются, я вижу, как ее ноги подкашиваются, и она летит в эту бездну. Смех и плач – сливается в одно нечеловеческое рыдание. Все кончилось. И для меня. И для нее. И есть в этом что-то ироническое, контрастное и лишенное смысла. Мы тысячи раз убегали от смерти, чтобы, не дотянувшись друг до друга сантиметр, пасть, как герои проигранной революции.

Мы могли быть семьей. Я уже представляю, как ты неумело обнимаешь нашего сына. Как странно и опасливо оглядываешься по сторонам, пеленая его в одеяло. Ты боишься. Я боюсь. Мы заложники счастливой ситуации. Все, о чем я мог только мечтать – это ты. И моя мечта сбылась. Мы рядом. Вот – в паре метрах друг от друга. Среди окровавленных трупов, что, возможно, точно так же тянутся навстречу. Вспышка – выстрел.

Я широко раскрываю глаза. Резко выбрасываю руку вперед, хватаясь за чье-то предплечье. Воздуха мало, чертовски мало, словно никогда прежде я и не дышал этим искусственным кислородом, с привкусом медицинского спирта. Мне больно, но уже не так, как прежде. Я могу шевелить конечностям, хотя по-прежнему ослеплен вспышкой света. Или все-таки выстрела?

Жив. Могу дышать. Двигаться. Значит и она жива. Китнисс. Говорить больно и практически невозможно, но я пытаюсь.

– Китнисс… Китнисс…

– Он очнулся, полковник. Жду дальнейших указаний, – раздается голос незнакомки.

Не ее. Не она.

– Китнисс… – наконец, это не только хриплый стон, но еще и мой твердый указ.

Скажи, что она жива! Большего мне и не надо! Скажи же! Скажи!

Глаза привыкают к боли и свету. Я плохо соображаю, но по-прежнему крепко цепляюсь за армейскую куртку незнакомки. У нее огромные зеленые глаза, вздернутый нос и прямые, собранные на затылке, черные волосы. Холодность ее поведения не отпугивают меня – главное, не сожаление в кошачьих глазах. Не хочу даже думать о том, что с Китнисс что-то случилось. И всему виной – я. Моя слепая уверенность в том, что она откажется и не посмеет принять участие в Играх. Вновь.

– Китнисс, – уже четко говорю я.

– Солдат Эвердин пропала без вести, – без тени сожаления отвечает она, – Полковник Хоторн доложит вам обстановку через несколько минут. Отдыхайте.

– Где он?

– Он уже спешит сюда.

Я разжимаю пальцы и отпускаю солдата. Она встает у дверей, в ее руках шипит рация, но эта собранность вводит меня в ступор. Китнисс пропала без вести. Как произошло, что вместо меня в лапах Койн очутилась Сойка? Как это допустил Гейл? Почему я в палате? Неужели Тринадцатый и мы снова в заложниках? Но тогда Гейл – предатель?

Эти вопросы выжигают во мне боль и страх. Как я мог допустить это? Как мог поверить в то, что Китнисс лишилась своего самопожертвования? Сердце надрывно бьется в груди, ударяясь о ребра. Разбиваясь. Мучаясь. Мысль о том, что Китнисс может быть мертвой – невыносима. В руках таится дрожь – напоминание о недавнишнем кошмаре. Он был слишком реальным – я и Китнисс… Мы были мертвы. Я чувствовал это. Она звала меня, но я не помог ей. Не смог, потому что был слишком слаб. Ненависть. Грубость. Злоба.

Механический звук разрывает тишину комнаты. В проеме показывается мой соперник – Гейл Хоторн. Но я едва могу узнать его – строгое, сереющее лицо, шрамы покрывающие шею и руки парня, армейская одежда миротворцев. Мысль о том, что Гейл стал предателем, не кажется мне такой абсурдной. Девушка коротко кивает ему и скрывается за дверью.

– Добрый вечер, Мелларк.

Я молчу. Пытаюсь понять, в чем подвох. Возможно, он настолько ненавидел меня, что позволил этому случиться?

– Где она? – грубо выплевываю я.

– Джэйден уже говорила тебе, Мелларк. Пропала без вести, как и остальные участники Игр, – отзывается Гейл.

Он не хамит мне. Констатирует факт – не более того.

– Ты… как ты… Ты спас мою шкуру?

Хоторн коротко кивает. Он больше похож на ребенка, которого отчитывают за непослушание, но кажется, ему все равно. Гейл далеко от меня. И ему все равно, что я о нем подумаю. Ему плевать, что о нем скажут другие. Он выполнил свой долг. И меня на мгновение парализует.

– Это она, верно? Ты поклялся ей, что вытащишь меня? – мой голос совершенно упал.

– Я поклялся, что вытащу вас обоих. Но мы не знали… Ты все испортил, когда вызвался добровольцем. Вы должны были покинуть сцену по моему приказу. Группа «Огненного Морника» должна была зачистить периметр до площади, но мы не могли продвинуться дальше Третьей Проходной. Мы были слишком близки к провалу, но в какой-то момент миротворцы просто отступили.

– Вы решили, что они сдаются?

– Конечно, нет. Мы предполагали, что их отправили на подкрепление кольцеванию вокруг площади, – сипло отвечает Гейл, – По плану мы должны были добраться до вас к началу Жатвы. В результате – расчистили проход для техники до самой сцены, только…

Его голос обрывается. Гейл упорно прячет взгляд, разглядывая пол под ногами. Внутри меня закипает злость. Как он мог? Он позволил ей остаться один на один с миротворцами?

Но чем ты лучше?

И я ненавижу переродка за это – он прав.

– Только Китнисс оказалась умнее вас. Умнее меня. Умнее всех нас.

– Мы не будем ни о чем сожалеть, Мелларк, – грубо отрезает охотник, – Мы либо работаем в команде, либо ты остаешься здесь, на лечении. Разведданные подтвердили – все участники Игр были отправлены на Арену.

– Где она может находиться? – натягивая куртку миротворца, спрашиваю я, – Бити был главным ее проектором. Его вы еще не допросили?

Гейл ухмыляется.

– Смеешься? Он был первым, кто оказался в моем кабинете. Но его допускали лишь к работе с ловушками, к самой арене он не имел никакого отношения. У Технолога нет предположений на этот счет.

Сердце леденеет от мысли, что Китнисс среды остальных трибутов сражается где-то на арене. Среди чужих ей людей. Среди страхов, от которых она старалась убежать. Одна. Я должен был быть на ее месте. Должен был занять место Хейвен. Я вспоминаю о них двоих, и сердце предательски ухает камнем вниз. Костяшки пальцев белеют от боли. Кости хрустят от непреодолимой ненависти к самому себе. Да только это не вернет Китнисс. И не спасет Хейвен от расплаты Койн. Это два дорогих мне человека и я не позволю кому-либо забрать хоть кого-то из них.

Серые, умные, лучистые глаза Китнисс, в которых всегда была стальная уверенность. Они заставляли выбираться из темного омута приступов, сотканного моими собственными страхами. Она верила в меня, знала, что смогу преодолеть свое второе, капитолийское я. Почему же я не верю в нее? Называю слабой и беззащитной? Почему моя Девушка из Огня не сможет вытащить всех трибутов со злосчастной арены?

– Она сможет, ясно? – грубо говорю я, – Никто из нас не смог бы. А она – сможет.

Гейл, наконец, поднимает свой взгляд. Он не спал, кажется, даже не ел. Напарник Китнисс выглядит убитым горем, лишенным последней надежды. Но он светлеет после моих слов, словно пробудившись от долгого сна.