Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— На что жалуетесь? — спросила его дежурная.
— У меня член стоит, — по-простецки сказал Ежов и тут же услышал в трубке отбойные гудки.
Он позвонил еще раз:
— Чего вы даете отбой?! — возмутился он. — Я же говорю вам, у меня член не опускается, стоит уже четыре часа!
И снова отбой.
После нескольких однообразных попыток Ежов наконец сообразил попросить к телефону старшего, начальника. Подошел мужчина, и Ежов, уже со стоном, объяснил ему, в чем дело. Тут же за Ежовым была выслана карета, его забрали и привезли в Первую Градскую больницу. Весть о том, с каким диагнозом доставлен больной, моментально облетела почти всю больницу, и на Ежова, по его словам, сбежался весь женский персонал. Все делали вид, что пришли по делу, но на
Врачи тем временем приняли решение, что нужна операция, и Ежова перевезли в институт Склифосовского. Там опять сбежался весь женский персонал, слышны были Ежову женские прыски, охи и ахи, но он уже был в таком состоянии, что все ему было до лампочки.
Ему срочно сделали операцию. По словам Ежова, его член после этого стал похож на сардельку, рассеченную по краям четырьмя разрезами перед тем, как ее кладут в электронную печь. Но эрекция после операции исчезла, и через три дня Ежова выписали, предупредив, что в течение месяца нельзя заниматься никаким сексом.
Честно скажу, меня эта история (к моменту моего возвращения из круиза уже благополучно закончившаяся), очень развеселила. Я посчитал, что нашей студии «Новый Одеон» и мне, как режиссеру фильма «Бабник», о котором некоторые неумные критики писали, что этот фильм про межполовые отношения, такая история как бы поможет стереть грань между авторским вымыслом и непредсказуемой реальностью, придаст нашей студии некий фривольный шарм, еще больше взбудоражив наших горе-критиков. И вообще я был не прочь, чтобы случай с наши директором воспринимали как некую увертюру-эпиграф к деятельности нашей студии. Смешно.
Но у истории этой оказалось почти криминальное продолжение. Приблизительно через полгода, когда мы уже начали снимать фильм «Новый Одеон», я вдруг заметил, что с трудом раздобытые на фильм небольшие деньги утекают куда-то. Я попросил Ежова представить мне отчеты о расходах, и, когда они наконец попали мне в руки, без труда нашел места, где были приписки и липовые траты. Я попросил Ежова разъяснений, и он тут же исчез. На звонки не отвечал и сам не звонил. Я взял на работу нового директора, кандидата технических наук Владимира Соколова — сослуживца моего друга детства, человека, в порядочности которого я не сомневался. Но нужно было как-то получить у Ежова наши деньги и печать студии. Все это я поручил Соколову. Тому удалось вернуть уставные документы студии, печать, но деньги, по словам Ежова, он уже потратил.
Подсчитывая потерянные суммы, Соколов вдруг наткнулся на интересный пункт в финансовом отчете Ежова: покупка в магазине «Интим» реквизита, необходимого для съемок «Нового Одеона». Мы стали гадать, что это за реквизит из только что открытого в Москве магазина «Интим», и, поскольку получить у Ежова наши денежки было на тот момент весьма проблематично, я решил получить взамен хотя бы этот непонятный реквизит. И даже, мне кажется, я чересчур зациклился на этом вопросе. Поэтому я поручил Соколову сказать Ежову, что мы собираемся подать на него заявление в прокуратуру; но, если он отдаст нам этот реквизит, купленный в магазине «Интим», — мы дело закроем. Соколов ушел на переговоры и вернулся с завернутым в газету предметом, про который сказал, перед тем как развернуть газету: «Жуткая мерзость».
Этот предмет оказался искусственным половым женским органом, снабженным к тому же электрическим приводом, создающим вибрацию. Привод осуществлялся как от батареек, так и непосредственно от сети с переменным током 220 вольт. Батареек в этом «реквизите» не было. И тут вдруг меня осенила догадка: Ежов пострадал не от женщины, а от этого искусственного влагалища. Пожалев потратить деньги на батарейки, он подключил «прибор» к сети, по какой-то причине произошло короткое
замыкание, и, как следствие электрошока, возникла неисчезающая эрекция. То есть нашего Ежова закоротило!Я спросил Соколова:
— А он сразу согласился отдать тебе эту штуку? Мог ведь сказать, что потерял, например.
— Нет, сразу отдал и, как мне показалось, даже охотно, — сказал Соколов.
Может, это моя сценарная догадка, а может, такой хитрый план мести был задуман Ежовым: он решил, что я не удержусь от соблазна использовать этот «реквизит» по назначению и попаду в ту же ситуацию, что и он. Но не на того напал, дорогой товарищ!
ГАЙДАЙ И ГОГОЛЕВЕД
Году, по-моему, в 1977 или 1978 в Болшево проходил семинар кинематографистов, на котором присутствовал и я — тогда еще начинающий сценарист. Мы смотрели фильмы, обсуждали их, перед фильмами выступали их создатели — сценаристы, режиссеры.
Нам показали только что снятый фильм Леонида Гайдая «Инкогнито из Петербурга». Мне фильм понравился, и, должен сказать, я никогда не думал, что смогу смеяться на «Ревизоре» Гоголя. И то, что мне было смешно, я думаю, это целиком заслуга Гайдая. Он смог наполнить эту пьесу юмором, гегами, понятными сегодняшнему зрителю, а в оригинале (пусть простят меня Николай Васильевич и почитатели этой его пьесы) хохмы типа «Добчинский-Бобчинский» не вызывали у меня даже тень улыбки. Пьеса хлестко высмеивала нравы того времени, очень хороша сама задумка, но… как говорил Аркадий Райкин в одной из своих миниатюр, — не смешно. И вот Гайдаю каким-то чудом удалось преодолеть заложенные в пьесе архаичные шутки и адаптировать ее под современного зрителя. Низкий ему поклон за это.
На следующий день мы посмотрели также только что законченный фильм Ролана Быкова и тоже по Гоголю — «Нос». Фильм показался мне скучным, излишне многозначительным и абсолютно не интересным. Можно было бы вообще не вспоминать об этом фильме, если бы после просмотра не выступил привезенный Роланом Быковым специально из Москвы гоголевед (фамилию его я не запомнил), который вовсю стал расхваливать фильм Быкова, говорил всяческие комплименты создателю вплоть до того, что по таланту режиссер приблизился к автору произведения, и все такое.
Это тоже можно было бы не вспоминать, если бы, воздав непомерную хвалу фильму «Нос», гоголевед не переключился бы на фильм «Инкогнито из Петербурга», снятый Гайдаем. Гоголевед витиевато и с академическим пафосом стал объяснять присутствующим, что этот фильм — откровенная неудача, что Гайдай, зная свои возможности, не должен был браться за такое дорогое почитателям Гоголя произведение, а Госкино поступило очень неосмотрительно, разрешив ему снять произведение великого русского писателя, когда уже имелся печальный прецедент в виде фильма по Булгакову, а именно «Иван Васильевич меняет профессию» (на мой взгляд, один из лучших шедевров Гайдая.)
Ролан Быков сидел за столиком рядом с гоголеведом с серьезным и озабоченным лицом и не делал попытки его остановить. И из присутствующих в зале никто тоже не попытался это сделать, а там, кроме нас — нескольких новичков, чудом попавших на этот семинар, сидели мастера и корифеи отечественного кинематографа. Все молча выслушали гоголеведа и после этой лекции вышли покурить на веранду. Я следил за Гайдаем и представлял себе, что я бы сделал с этим гоголеведом, будь я на месте Гайдая. С тем багажом фильмов и с той любовью зрителей, которой он был уже окружен в то время, я бы имел полное право отозвать этого гоголеведа в сторонку, думал я тогда, и хорошенько врезать ему. А в его лице и Быкову, который, возможно, был организатором этого выступления, но, как говорится, не пойман — не вор. А вот гоголевед уже провинился: простая этика и такт должны были удержать его от превозношения фильма одного мастера и хуления фильма другого в зале, где сидят оба режиссера. Такое мог сделать только откровенный мерзавец. (Сейчас я считаю, что Гайдай поступил абсолютно правильно, с достоинством проигнорировав эту акцию с гоголеведом.)