Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— Смотри, Гурам, Рубик теперь завяжет и в Америку свалит за наследством! — сказал сзади Володя.
Рубен тут же толкнул меня легонько локтем и, когда я посмотрел на него, сделал знак, мол, потише об этом. Я понял.
— Потом Веник сказал мне, что дядька умер, — сказал я, подмигнув Рубену. — Он ведь старше твоей матери был, верно?
— Старше на шесть лет. И потом, зачем ему мы, беднота! — сказал Рубен с неподдельной обидой.
Этот дядя Амо завалил семью Лалазаровых посылками: там были женские чулки, белье, одежда, радиоаппаратура, джинсы, мужские рубашки (одну я купил у Веника по льготной цене, как ближайший сосед, тогда такие рубашки были высшим шиком и назывались «батен-даун»), газовые зажигалки, жевательная резинка и разная мелочь, стоившая на черном рынке
— Так что не думаю, что родных тебе надо искать в Америке, поищи лучше в Ереване, — сказал я.
— Буду теперь искать, — сказал Рубен. — Хороший был у нас двор, — с душой сказал вдруг он. — Как вспоминаю — так плакать хочется.
— А ему все время хочется плакать, — подал голос Володя.
— Глохни! — осадил его Гурам.
— А про Джулю Кочарову что-нибудь знаешь? — спросил Рубен.
Джуля жила в квартире на нашем же общем балконе. Она была ровесницей Рубена, жила ее семья в военные годы в жуткой нищете, ходила Джуля в каких-то обносках, лицо у нее было очень некрасивое, со следами от оспы, но с детских лет она с утра до вечера пела неземной чистоты звонким голосом. Пела арии из опер, неаполитанские песни.
— Знаю. Джуля закончила консерваторию по классу вокала. получила распределение в Луганск, стала там примой-певицей и приезжала в Баку на гастроли, пела в филармонии. Почти весь наш двор был тогда на ее концерте. Завалили ее цветами. На «бис» вызывали.
— Я знал, что она будет певицей, — сказал Рубен. — Как она пела! До сих пор в ушах звучит ее голос. Я ее, можно сказать любил, хотя сколько мне лет тогда было? Тринадцать-четырнадцать… А первый свой серьезный срок я получил, когда для нее хотел украсть бриллианты в одном доме. Забрался туда по водосточной трубе. Все вроде прошло чисто, но спуститься вниз не смог — боялся идти по карнизу! Когда туда лез — вниз ведь не смотрел, а обратно — как увидел высоту — испугался. Если б получилось — Джуля не жила бы в бедности. Я очень хотел ей помочь. А она и не знала, что я ее любил, что я для нее бриллианты хотел стырить.
— Вот здесь направо, — тронул меня за плечо Володя. — И вон у той продуктовой будки можешь тормознуть.
— Я тебе оставлю номер своего телефона, — сказал я Рубену. — Позвони, а я попрошу двоюродную сестру в Ереване поискать через адресный стол Веника. Может, что и получится.
— Прости, Сержик, если что не так.
— А ты забери свои деньги, — протянул я Володе его пятьдесят долларов. — С земляков деньги не берут.
— Да ладно! — отмахнулся, выходя из машины Володя. — Выпьешь за наше здоровье!
— Забери, — сказал ему Гурам. — Он не возьмет.
Володя забрал свои деньги. Я записал Рубену номер своего телефона.
— Спасибо, Сержик, — сказал мне Рубен. — Все же хороший у нас был двор, скажи!
— Не то слово! — сказал я, и мы с Рубеном обнялись.
Был бы он один, пригласил бы к себе домой. А с такой компанией…
Двоюродная сестра раздобыла мне адрес Веника. Но Рубен так и не позвонил мне. Видно, опять стыдно стало.
Декабрь, 2010 г.
МНЕ НРАВИТСЯ ШУЛЬЖЕНКО
Я получил открытку с приглашением на телефонный разговор с Чарджоу. Целый вечер я ломал голову, кто из моих знакомых мог оказаться в Чарджоу, так и не вспомнил ничего. На следующий день решил отпроситься на работе и поехать на почту.
Гришка, старший дизелист, узнав в чем дело, сказал:
— Можешь даже не отпрашиваться у бурильщика. Я справлюсь. Никто не заметит.
— Как поговорю, постараюсь вернуться, если будет попутка, — сказал я.
— Да не бери в голову! — отмахнулся Гришка. — Хорошо еще, если отсюда будет попутка.
Попутка подвернулась. В середине дня пришла машина с цементом, мы с
Гришкой и еще двумя рабочими выгрузили мешки, и вот на этой машине я и уехал с буровой.Кого хотите я ожидал услышать в телефонной трубке, только не Ирку Крикалеву.
— Сережка, не падай, это я! Узнала твой адрес от Олега Дементьева. Мы с тобой оказались соседями. И завтра я приезжаю в твой Катта-Курган в командировку. Сможешь встретить меня?
— Что за вопрос, Ира! Конечно, встречу.
— Как у вас с гостиницами?
— Не знаю, никогда не жил здесь в гостинице. Можешь остановиться у меня, — сказал я и замер, ожидая ответа.
— Если не стесню тебя, то предложение принято, — сказала Ира, и в тот момент я очень обрадовался, что она остановится у меня. Сомнения начались позже.
На буровую я в тот день не вернулся — час простоял на проселочной дороге, ведущей в сторону буровой, и пошел домой. Все это время я думал, что я скажу Людке. Дело в том, что я с полгода назад познакомился на танцах с Людой — 17-летней девушкой, у нас начался бурный роман, и уже больше четырех месяцев она жила у меня. У Людки была, на мой взгляд, идеальная для женщины фигура: очень узкая талия, переходящая в какие-то нереальной красоты соблазнительные ягодицы — как будто с карикатур Бидструпа; полное отсутствие живота — я все время сравнивал ее с гончей, такой у нее был подтянутый живот; небольшие груди, пшеничного цвета волосы — короче, когда после наших любовных утех Люда вставала, включала электроплитку, доставала сковородку, чтобы сделать по моей просьбе яичницу, я минуты две следил за ее движениями, изгибами ее голого тела, и мне казалось, что это не девушка, а какое-то неизвестное животное, по красоте и грации превосходящее обычное человеческое создание. И я не выдерживал, говорил:
— Люда, бросай все, иди сюда!
Вот, это я рассказал, чтобы вы поняли, чем для меня была Люда.
Теперь об Ире.
В Иру я в студенческие годы был влюблен. Она была девушкой моего приятеля Рудика, мы часто бывали вместе на разных вечеринках, собирались на праздники и просто так — послушать музыку, потанцевать. Я всячески скрывал свое отношение к ней, старался общаться как со всеми, но думаю, она знала, что я ее люблю. Я своего чувства к ней жутко стыдился: все же она была девушкой моего товарища, и сама мысль о том, что я полюбил девушку товарища была для меня страшной. Я встречался с другими девушками, приводил их на вечера, где должны были быть Рудик с Ирой, демонстрировал увлеченность своей новой знакомой и все равно оставался в плену Ириных чар. Ира всегда относилась ко мне с ровной симпатией и даже могла шепнуть про очередную мою «маскировочную» пассию: «У тебя хороший вкус!».
Ирка была душой нашей компании: она отлично танцевала рок-н-ролл, не просто судорожно дергаясь и подпрыгивая, как делали мы все, а они с Рудькой где-то брали, видно, уроки, потому что танцевали рок по всем правилам и так, что на вечере в нашем институте сразу вокруг них образовывался кружок и все смотрели, как они танцуют. К тому же Ира отлично пела джаз и притом на английском, подражая Элле Фитцджеральд. Как-то у нас в институте был вечер, и Витя Пищиков, руководитель институтского джаз-бенда, уговорил ее спеть. Ира спела пьесу «Хау хайт дзе мун», что в переводе значит «Как высоко луна», спела под Эллочку и в отведенных для импровизации тактах вдруг вставила слова из песни, исполняемой Рашидом Бейбутовым. Размер и тональность, к нашему всеобщему удивлению оказались у этой песни и песни Фитцджеральд одинаковыми:
Цвети под солнцем, страна родная,
Земля родная, Азербайджан!
Это вызвало буквально шок в зале, аплодисменты, свист, и в ближайшем номере институтской газеты «За нефтяные кадры» появилась заметка о вечере, где очень хвалили выступление студентки мединститута Ирины Крикалевой, а про Витьку Пищикова, который уговорил Иру участвовать в концерте, там было написано: «Неприятно поразило зрителей вульгарное исполнение студентом-промысловиком Пищиковым песен из репертуара Ива Монтана».