Голос дьявола среди снегов и джунглей. Истоки древней религии

Подобно обитателям Меланезии и Южной Америки народы Евразии некогда отождествляли звуки духовых музыкальных инструментов с голосами богов и предков. В разных районах засвидетельствованы мифы об изобретении музыкальных инструментов мифологическими существами (например, у поволжских мари: черт придумал волынку, а бог — гусли). Инструменты звучали на праздниках, посвященных поминовению умерших или связанных с культом хозяина животных (русский Велес, греческий Пан). Греки не играли на свирели в полдень, так как полагали, будто в это время Пан спит. Якуты запрещали играть на музыкальных инструментах в дни, когда происходил приплод скота. Считалось, что на звук явятся лесные духи.

Древнейшим духовым инструментом был, надо думать, тот, который дан человеку природой, — губы. В мифологических представлениях свисту отводилось примерно то же место, что и игре на дудках и флейтах. В Южной Америке индейцы племени намбикуара играли на флейтах, чтобы обеспечить урожай на полях, а у их соседей бороро записан миф о том, с какой необыкновенной скоростью росла в свое время от свиста кукуруза. У народов Европы тоже существовало множество поверий, запретов, легенд, связанных со свистом, начиная со знаменитого Соловья-разбойника и кончая дожившей до наших дней приметой: «Свистишь — деньги высвистишь!» Свистеть, так же как и играть на духовых инструментах, запрещалось в дневное время. Объясняется это тем, что некогда свист считался голосом духов и, следовательно, звуком, вызывающим обитателей иного мира, а появление их в неурочный час опасно и нежелательно — для этого есть праздники и ночь.

В народных поверьях любовь к музыке характерна преимущественно для водных существ (сирен, русалок), что находит параллели в индейских представлениях о водной природе тех духов, которых воплощали участники церемоний. Славяне полагали, что душа умершего уходит в воду — отсюда запреты пить воду ночью и при покойнике, примета отмечать момент смерти по слабому всплеску воды в стакане и т. п. С тем же кругом идей можно связать легенды о приплывших по воде иконах. Известный по летописям рассказ о низвержении идолов в реку после принятия христианства на Руси, бросание в воду чучела Купалы или Марены — то есть представление о воде как об «ином мире».

У многих народов Европы до недавних пор сохранялись обряды поминовения умерших, во время которых обитатели иного мира должны были появляться среди живых. Таковы, например, святки и масленица, когда молодые люди надевали костюмы и маски и обходили дома, требуя подарков. Некоторые особенности этих обрядов долго оставались непонятны этнографам, пытавшимся объяснить их теми или иными частными представлениями и поверьями. Выдвигалось такое предположение: раз умерших хоронят в земле и из земли же растут злаки, следовательно, мертвых могли считать ответственными за добрый урожай. Подобные ассоциации, возможно, имели место, но главное значение придавалось гораздо более общим и древним воззрениям, согласно которым контакт с духами во время общинных праздников обеспечивает благополучие людей и щедрость природы.

Сравнивая европейские обряды с известными у народов Америки, Африки, Новой Гвинеи, легко обнаружить первобытную основу с ее почитанием первопредков, имеющих гротескный облик полулюдей-полуживотных, мужскими союзами, ритуальной свободой отношений среди молодежи на завершающем этапе праздника. В Восточной Европе об архаических чертах подобных обрядов наиболее красноречиво свидетельствуют сообщения, относящиеся к допетровской эпохе. Адам Олеарий, например, совершивший в середине XVII века путешествие из Германии в Россию, пишет, что москвичи считали святочных ряженых язычниками и затем заново их крестили. Это сообщение означает, что к контактам с «нечистой силой» во время подобных праздников относились вполне серьезно. В XIX веке подобная вера была уже в основном утрачена, хотя обряды сохраняли свою форму. В деревнях ряженые грозили увести с собой девушек, особенно невест на выданье. В черноземной полосе России в конце весны на так называемую русальную неделю ряженые бросались на женщин с кнутами. Считалось, что в результате лучше уродится лен, но объяснить подобные поверья уже никто не мог.

Обрывки, отголоски глубоко первобытных ритуалов и верований долго сохранялись и у многих народов Азии. Особенно интересны в этом смысле те, кто дольше других оставался не затронут влиянием мировых религий, например, некоторые горцы Гиндукуша в Пакистане и Афганистане или уже упоминавшиеся нами айны острова Хоккайдо.

Айны — потомки древнейшего населения Японии. До начала XX века они жили также на юге Сахалина и Курил. Антропологически айны непохожи на японцев, зато их часто сближают с населением Австралии и Меланезии. По данным ленинградского антрополога А. Г. Козинцева, некоторые детали в строении черепов айнов указывают на то, что древние жители Хоккайдо находились одинаково далеко как от монголоидной, так и от австралоидной рас. Возможно, что их предки пришли из Азии еще тогда, когда различия между этими двумя большими расами не вполне сформировались.

О традиционной культуре айнов известно в основном по материалам начала нашего века. Близкого сходства между айнскими и южноамериканскими мифами проследить не удается. Однако айны считали, будто в прошлом месячные очищения организма были уделом мужчин, а не женщин. Представления айнов по этому поводу напоминают австралийские. Не исключено, что они отражают широкий и древний пласт первобытных верований.

Наиболее близкие аналогии южноамериканским мифам о борьбе мужского и женского начал в Старом Свете встречаются от Средиземноморья до Средней Азии. В местных преданиях повествуется не просто о племени женщин, но о вооруженной борьбе с амазонками и об обществах, в которых социальные обязанности мужчин и женщин были распределены противоположным образом, чем сейчас. Интересно, что в древнегреческих источниках говорится, будто амазонки вырезали у себя грудь, чтобы лучше стрелять из лука. В свете того, что известно об индейской мифологии, этот мотив можно рассматривать как переосмысление более древнего представления о безгрудых женщинах дней творения. К первобытному мифу о мужчинах, вынужденных заниматься домашними делами, в то время как их жены управляли общиной и совершали ритуалы, восходит и предание о Геракле, который по приказанию дельфийского оракула попал в подчинение царице Омфале. Наряженный в женское платье, Геракл прял шерсть, в то время как Омфала облачалась в львиную шкуру и носила палицу. В Малой Азии Омфала считалась богиней — покровительницей женщин. С аналогичными представлениями связаны кавказские и ближневосточные предания о великих царицах — Тамаре, Томиранде, Семирамиде. На Кавказе и в Средней Азии подобные сюжеты в фольклоре сохранились почти до наших дней. Так, в 1875 году в Хорезме была записана сказка о «женском ханстве». почти дословно совпадающая с мифами об установлении в обществе господства мужчин, которые рассказывали огнеземельцы, мундуруку и представители других индейских племен. Разница между этими текстами только жанровая. Мифы считаются священными, действующие в них первопредки — реально существовавшими, а сказка — заведомая «ложь». Однако сюжет, последовательность эпизодов могут быть одинаковы в произведениях разных жанров. Многие фольклорные сюжеты эпохи классовых обществ своими корнями так или иначе восходят к сюжетам первобытных мифов.

Как ученые, занимающиеся южноамериканской мифологией, так и исследователи преданий народов Евразии порой интерпретируют рассказы о женщинах-воительницах, стране амазонок и т. п., как воспоминания о реально существовавшем «женовластии». Советский востоковед Л. С. Толстова, осуществившая очень интересную подборку «матриархальных мотивов» в среднеазиатском и кавказском фольклоре, например, видит в мифических амазонках «готовых к битвам юных защитниц родной земли», забывая о специфике мифа как исторического источника особого рода. Мифы и в самом деле содержат уникальную информацию о прошлом, но вовсе не потому, что описывают подлинные события. Отдельно взятый миф даст исследователю не больше, чем один глиняный горшок для археолога. Однако сходные тексты, встречающиеся у разных племен и народов, могут свидетельствовать как об определенных закономерностях первобытного мышления, так и о древних культурных контактах.

Предания о мужеподобных женщинах и женоподобных мужчинах известны на всех континентах. Но далеко не все мифы распространены столь же широко. Есть немало таких, которые засвидетельствованы только в Евразии и в Америке. Среди них особенно интересны тексты со сложной фабулой. Набор мотивов в них крайне своеобразен. Предполагать повторное независимое возникновение подобных сюжетов в силу самой по себе логики мифологического сознания труднее, чем в случае с простыми повествованиями, построенными по принципу «перевернутого настоящего». Такие мифы полезно принять во внимание, исследуя проблему происхождения индейцев, ибо в самой Евразии они встречаются не повсеместно.

Евразийско-американских мифологических параллелей сравнительно мало как раз в ближайших к Новому Свету районах северо-востока Сибири. И это вполне объяснимо.

В начале нашего века русские этнографы В. Г. Богораз и В. И. Иохельсон продемонстрировали значительное сходство мифов чукчей и коряков, с одной стороны, и индейцев северо-запада Северной Америки, с другой. Они объясняли этот факт древними историческими связями народов Чукотки и Аляски. Несмотря на ряд уточнений, внесенных в эту гипотезу новыми поколениями исследователей, в основе она считается верной. Однако речь идет главным образом о мифах племен языковой семьи на-дене, то есть той группы индейцев, которая проникла в Новый Свет позже других. С мифологией обитателей более восточных и южных областей Америки близких параллелей в чукотско-корякском фольклоре не наблюдается. По-видимому, миграция на-дене, эскимосов и алеутов, а затем и расселение на северо-востоке Азии чукчей, коряков и других сибирских народов в значительной мере стерли следы пребывания более древнего населения, от которого произошли современные индейцы Южной Америки. Чукотка и Колыма были лишь сравнительно коротким промежуточным этапом на пути следования предков основной части американских аборигенов с их прародины в Новый Свет. Следы культуры, близкой к древнейшей индейской, легче могли сохраниться в тех областях Евразии, откуда этот путь начался и где и дальше продолжали жить народы, имевшие с предками индейцев некоторые общие культурные традиции.

Как было сказано, одни ученые видят прародину индейцев во внутриконтинентальных районах Азии, тогда как другие — в притихоокеанских. Материалы сравнительной мифологии лучше согласуются с первой гипотезой.

В Восточной Азии аналогий южноамериканским мифам довольно немного. Показателен, например, важнейший мифологический цикл древней Японии — предания о богине солнца Аматерасу. К ней возводят свой род японские императоры.

В цикле Аматерасу есть миф, имеющий параллели у народов, живущих не только по западным, но и восточным берегам Тихого океана, — история о том, как спрятавшуюся в пещере богиню выманивали наружу, ибо без ее благодатной силы вся жизнь на земле замерла. Другой восточноазиатско-американский миф рассказывает о появлении над землей нескольких солнц, угрожавших сжечь все живое. Однако область распространения обоих этих сюжетов к востоку от Берингова пролива ограничена узкой полосой, тянущейся по западным районам Северной Америки и достигающей Центральной. Самые далекие аналогии зафиксированы в Центральных Андах. Ни в Бразилии, ни на Огненной Земле следов этих мифов нет. Создается впечатление, что предания о множестве солнц и о спрятавшейся в пещере богине попали в Новый Свет вместе со сравнительно поздней и маломощной миграционной волной, влияние которой почти не достигло Южной Америки.