Голос дьявола среди снегов и джунглей. Истоки древней религии

К числу самых популярных южноамериканских мифов относятся рассказы о «героях-мстителях» и о «разорителе гнезд», по сути дела описывающие обряд посвящения мальчиков: достигнув самой границы смерти, подростки возрождаются новыми людьми, полными сил мужчинами.

Сюжетную канву мифа о мстителях читатель легко представит, вспомнив шекспировского «Гамлета»: юноша растет в доме убийцы собственного отца, замуж за которого вышла его мать. Он ничего не знает о преступлении, пока призрак отца не открывает ему правду, — тогда герой наказывает убийцу. Различные варианты легенд и мифов на сходный сюжет распространены у народов Евразии и обеих Америк. В частности, в трагедию Шекспира эта история попала в конечном итоге из древнегерманской мифологии. В Новом Свете к евразийским вариантам особенно близки те, которые записаны от Мексики до Огненной Земли, но не в Бразилии и Гвиане.

Может показаться, что столь элементарный прием, как построение действия вокруг мести детей за гибель родителей, совершенно независимо тысячи раз возникал в сознании людей и был использован в мифах, легендах и литературных произведениях. Однако картографирование записей свидетельствует об ином. Предания о мстителях нехарактерны для Австралии и Меланезии. Если сюжет каждый раз появлялся заново, то почему он не встречается на всех континентах примерно с одинаковой частотой? К тому же при внимательном изучении в евразийско-американских мифах о мстителях найдутся детали, которые не кажутся для сюжета обязательными, но тем не менее распространены повсеместно. Это воспитание героев в доме убийцы матери или отца и неожиданное, «сверхъестественное» (из уст призрака или говорящего животного) открытие истины. Видимо, подобные детали вошли в сюжет на этапе его формирования и сохранялись во всех последующих пересказах. А легкость многократного повторения сюжета зачастую мнимая. В жизни человек сталкивался с множеством разнообразных коллизий, но лишь ничтожная их часть попадала в фольклор. Устное творчество всегда использует ограниченный набор старых, привычных сюжетов, лишь наполняя их злободневным содержанием. Об этом свидетельствует даже современный городской фольклор. Как ни бесконечно далек он от первобытной эпохи, сюжеты ряда песен и анекдотов восходят именно к ней.

Многие индейские мифы повествуют о юноше, который отправился разорять птичье гнездо. Из-за козней соперника герой оказался в ловушке на вершине дерева или скалы, где долго терпел лишения. По некоторым вариантам, слетевшиеся птицы обглодали его тело, но затем кости снова покрылись плотью. С помощью животных или птиц (чаще всего ягуара или орла) юноше в конце концов удавалось спастись и вернуться домой. Он либо мстит врагу, либо приносит людям неизвестный им раньше огонь.

В Евразии параллели подобным мифам можно встретить от Центральной Сибири до Восточного Средиземноморья. Впервые некоторые из них заметил московский исследователь Вяч. Вс. Иванов. Таково, например, одно из древнейших сохранившихся произведений мировой литературы — легенда о приключениях Лугальбанды, отца эпического героя Гильгамеша. Она была записана в Шумере в конце III тысячелетия до н. э. Лугальбанда, ловкий и находчивый юноша, брошен спутниками в горах больным. Вернуться к войску ему удается с помощью чудовищного орла Анзу.

Похожий мотив встречается в русских народных сказках. Братья оставили Иванушку в нижнем мире, подняв наверх спасенную им царевну. Но Иванушка возвращается на землю на спине орла, которого вынужден кормить, отрезая куски собственного тела. Этот мотив связывает сказку с древнегреческим мифом о Прометее. В наказание за похищение огня у богов Прометей, по приказанию Зевса, был прикован к скале. Прилетавший орел каждый день терзал его печень, но она вырастала вновь.

Мотив оков в мифе о Прометее поздний, он мог появиться лишь с наступлением века металла. Все остальные, древние по происхождению, детали повествования встречаются и в Южной Америке. Только последовательность их иная: если в мифах индейцев Бразилии сперва следует пленение на скале и обгладывание тела героя птицами, а затем похищение огня, то в греческой мифологии пленение служит наказанием за кражу огня.

Крупнейший советский специалист по фольклору народов Южного Приаралья Г. П. Снесарев лет тридцать назад записал легенду о том, как бай заманил работника на вершину скалы, где было много драгоценностей (человека, зашитого в шкуру животного, подняла наверх огромная птица). Получив сброшенные вниз сокровища, бай оставил работника умирать на скале, но тому помог спуститься святой. Снесареву не удалось определить истоки этого текста, так как в современных и средневековых преданиях Средней Азии и Ближнего Востока не нашлось аналогий. Понять сюжет легенды можно лишь обратившись к географически далеким параллелям.

Надо сказать, что ни один фольклорный рассказ, будь то сказка, легенда или миф, не существует сам по себе. Он — часть традиции, его сюжет с большими или меньшими изменениями повторяется во множестве других рассказов. И если перед исследователем оказался текст, который совершенно не похож на другие, он должен его насторожить. Возможно, что это отголосок очень древнего, почти исчезнувшего сюжета. Легенда, записанная Снесаревым, история Лугальбанды, миф о Прометее являлись сюжетными уникумами. Сопоставление с индейскими мифами позволяет понять далекие истоки подобных текстов, вводит их в рамки сюжета о разорителе орлиных гнезд.

Очень интересные аналогии индейским мифам о разорителе гнезд встречаются у народов Центральной Сибири — кетов и особенно тофаларов. Тофалары, или тофа, — крохотная тюркоязычная народность, живущая на границе Иркутской области и Тувы. В начале 70-х годов здесь удалось записать два варианта мифа о разорителе орлиных гнезд, практически не отличимых от мифов американских индейцев. То, что среди всех текстов на данный сюжет, отмеченных на территории Евразии, именно тофаларские стоят ближе всего к американским, не означает, что прародину индейцев обязательно следует искать именно в Восточных Саянах. Просто первобытный миф лучше сохранился в районе, который оставался за пределами территории древних и средневековых государств. Аналогичные тексты у народов Средней и Западной Азии и Европы уже несколько тысячелетий назад изменили свои жанровые особенности, подверглись переосмыслению либо даже были вовсе вытеснены новыми сюжетами после распространения христианства и ислама.

А вот еще один южноамериканский миф. У многих племен, особенно живших вдоль берега океана, записаны предания о женщине, отказавшей своим женихам и в конце концов утонувшей или живой погрузившейся в озеро или море. Она становится хозяйкой вод и нередко женой чудовища. Классические варианты этого мифа встречаются от Огненной Земли и Патагонии до полуострова Гоахира на границе Колумбии с Венесуэлой. Этнографы, знакомые с мировым фольклором, без труда вспомнят в этой связи предания эскимосов о морской владычице Седне, которую бросил в воду отец в наказание за то, что дочь не желала выходить замуж. Однако не менее близкие параллели можно отыскать и в фольклоре народов Европы.

Читатель, возможно, помнит эпизод из гомеровской поэмы «Одиссея», когда кораблю хитроумного грека пришлось плыть между двумя чудовищами — Сциллой и Харибдой. Сцилла, сидевшая на прибрежных скалах, схватила и сожрала шестерых моряков. Не все, однако, знают, что, согласно греческой мифологии, Сцилла некогда была прекрасной девушкой. Подобно Седне, она превратилась в морское чудовище в наказание за то, что отвергала своих женихов.

В поисках параллелей индейским мифам о хозяйке вод необязательно отправляться в глубь веков или в далекие страны. Легенды на подобный сюжет были широко распространены в фольклоре народов Европы. Еще в конце прошлого века они были записаны совсем близко от Ленинграда — в юго-восточной части Эстонии. Действие одной из них развертывается в годы русско-шведской войны. В легенде рассказывается, как дочь городского головы в Тарту в наказание за преступления отца была оставлена у водных духов. Ее страж (когда-то, скорее всего, муж) — жаба с золотой короной. Дева горюет о родителях, от ее слез вздувается протекающая через Тарту река Эмайыги, и начинается буря. Само название «Эмайыги» («мать-река») связано, скорее всего, не столько с ее полноводностью, сколько с древним представлением о матери вод, обитающей здесь. В другой легенде о хозяйке реки Мустайыги, близ Выру, говорится о девушке, которая стала жить в водах, так как ее никто не брал замуж из-за седых от рождения волос.

Подобные сюжеты, встречающиеся на территориях протяженностью в тысячи километров, фольклористы часто именуют «бродячими». Считается, что такие мифы, легенды и сказки переходили от одного народа к другому, совершенно бессистемно «путешествуя» по земному шару. Однако бессистемность здесь только кажущаяся, вызванная неверно выбранным масштабом исследования. Для картографирования некоторых явлений культуры годится крупный масштаб, но закономерности в распространении многих фольклорных сюжетов становятся ясны лишь при работе с картой мира. Зона распространения мифов и легенд о водной богине охватывает Евразию и Америку, но не заходит на другие материки. Довольно правдоподобно предположить, что этот сюжет проник в Новый Свет вместе с переселенцами из Азии, как и мифы о героях-мстителях и о разорителе гнезд. Поскольку он известен в таких удаленных районах Южной Америки, как Огненная Земля, можно предполагать, что его принесла с собой одна из древнейших групп мигрантов.

Сопоставляя фольклорные сюжеты столь далеких областей, как Европа и Южная Америка, исследователь, конечно, должен соблюдать осторожность. Возможность независимого возникновения мифов никогда не исключена. Показательно не детальное совпадение текстов, а систематичность аналогий — приуроченность их к типологически наиболее древним, палеолитическим по времени возникновения сюжетам, одинаковые области распространения не одного-двух, а нескольких мифов, отсутствие близких параллелей на других континентах, возможность создания исторически правдоподобной гипотезы, которая бы объяснила соответствующие черты сходства.