Голос Лема
Шрифт:
— Я.
— Вы. Лучше всего — во время очередного пика, — Хамм кивал. — Там, внизу. Что вы услышали? Когда надели наушники?
«Хороший вопрос», — подумалось Ричу. Понял, что все тело его покрылось гусиной кожей.
— Вы не из ФБР, правда? — спросил он Хамма, который лишь пожал плечами.
Услышал шаги за спиной: к креслу подошла Татьяна и дала ему бутылку пива. Та была приятно прохладной.
Хамм вскинул брови, Тихий кивнул.
Рич пил долго.
— Хотите, чтобы я попытался… договориться с ним.
— Выслушать. Понять, — сказал Тихий. — Его. Или их.
Эта
— Странные побочные эффекты, да? — пробормотал Рич и медленно встал с кресла. Хамм и Слаттери тоже встали.
Рич укусил себя за язык, чтобы сдержать нервную улыбку.
Он не мог поверить в то, что происходит, но понимал, что не сумеет этого сдержать. Словно телевизионную программу, которая должна дойти до финальных титров.
— Хорошо. Пойдемте, — сказал он и поставил бутылку на столик.
— Пойдемте, — согласился инженер Тихий.
— Но сперва два дела. Три, — поправил себя Рич.
Советы и янки переглянулись.
— Да, — наконец сказал Слаттери.
— Раз: Кейт. Моя жена. Она…
— Гарантирую, что с ней ничего не случится, — прервал его Слаттери.
Рич подумал.
— Ок. Два: почему я?
Они довольно долго молчали.
— Вернемся к этому позже, — сказала Татьяна.
Она была немногим младше Рича. Но все еще красива, как и там, на пляже, сто лет назад.
— Чтобы не повлиять на контакт, — добавил Тихий.
— Хм.
Рич наконец кивнул.
— А три? — спросил Слаттери.
— Дайте мне десять минут. Мне нужно на толчок.
С десяток пар мудрых внимательных глаз всматривались в Рича с возрастающим напряжением и тоскливой надеждой.
Он стоял посредине подвала, в самом центре SLEMа, в центре его земной, перфорированной оболочки. Ждал и обливался потом, словно в духовке, включенной на full.
Двое техников в последний раз проверили соединения между машинами. Кароль Тихий не отрывал глаз от маленького монитора, стоящего на корзине с грязным бельем. Хамм, Слаттери, Татьяна и Дмитрий оставались на лестнице. Чувствовали, что не принадлежат этому месту. Это было время Рича и SLEMа. И Голоса.
На столике перед Ричем лежали наушники. Те же, что в прошлый раз. Когда он на них смотрел, чувствовал, как втягиваются его яйца и встают дыбом волосы на затылке.
Одновременно часть его, спрятанная глубоко в добром, большом и ожиревшем сердце, не могла дождаться. Это чувство приносило глубокий оттенок спокойствия.
Наушники были словно ответы на вопросы — настолько трудные, что он и задать их не сумел бы. Как обещание, независимое ни от чего.
Мир вокруг Рича — здесь и сейчас, в подвале Дома, — сделался хрустально чистым, наполненным. Может, именно потому, что это здесь-и-сейчас было настолько любимым, стресс, нетерпение, интерес, опасение — делали Рича самим собой. Человеком, который впервые с незапамятных времен зависел только от себя.
Он
взглянул на наушники, лежавшие на столе. Подумал о том, кто передавал сообщение. И о SLEMе, о его холодных мыслях, плывущих десятками липких от грязи кабелей, вьющихся по полу.Или, скорее: человеком, который не зависит ни от какого другого человека.
Поскольку что все они могли бы?
Глубокое спокойствие напоминало теплый матовый свет.
Он один. Для себя и сам собою.
— В этих наушниках будет собираться сигнал, да? — спросил Рич.
— Да, — ответил Тихий или кто-то из техников. Все едино, кто.
Все они были SLEMом. SLEM был ими. Это с ним говорил сейчас Рич.
— Но ведь у вас нет достаточно больших антенн.
— Это ничего, — SLEM улыбнулся, вроде бы скромно, но по-мальчишечьи задиристо.
— Тут, на этой прокладке, — показал Рич. — Жвачка?
— Да. При монтаже у нас треснул соединитель, а запасной мы посеяли в дороге. Профессор Хамм спас нас комплектом жвачек.
— Иисусе, как ваша система работает…
— Именно потому она и работает, — ответил SLEM, искренне удивленный его замечанием.
Рич пожал плечами — не все ли равно?
Спокойствие как свет.
— Две минуты, — сказал SLEM дрожащим голосом одного из техников. Впрочем, дрожал он весь, всеми угловатостями пластика и белковыми фрагментами.
И тогда Рич его возлюбил. Понял, что они смотрят в одном направлении. Хотя и ждут разных вещей.
Он взял в руки наушники. Они оказались тяжелее, чем он помнил.
— Минута.
Надел их.
Подвал закачался, да и пусть.
Спокойствие как свет.
— Десять, девять, восемь… — SLEM отсчитывал последние секунды.
Рич закрыл глаза. Улыбнулся.
— …три, два…
Ну, иди.
— …один, — закончил SLEM и переключил тумблер, переключил сам себя.
Иди ко мне. Свет.
Ему не было нужды представляться Ричу. Он уже представлялся ему раньше, многократно.
Был голосом — мужским, низким, доброжелательным. Был Голосом.
Человеком из радио, из Ночного Кухонного Происшествия.
Был тем, кто прятался позади Рича, хватал его за загривок и прижимал к грязной земле. Тем, кто пьяными ночами нашептывал Ричу выгодные предложения, подбивал его сжимать кулаки и ими пользоваться. Чтобы бросать вещи в стены и людей. Чтобы перестать думать и ощутить одного себя. Чтобы мыслить.
Он был так уверен в себе. Потому что утверждал: есть только он, и нет никого, ничего другого. Что нет альтернативы. Что он сам — отсутствие альтернативы. И ложь, единственно правдивая.
Ричу приходилось верить.
Между словами, в паузах и интонациях, неколебимо уверенным тоном Голос врал Ричу свою историю.
Он возник вместе с электрическим импульсом машин, собранный в бункере в ста метрах под подмосковным поселком. Электрический импульс дал ему сознание, породил SLEMa. Или же — врал он чистейшую правду — Голос был всегда, был и не засыпал, а импульс просто дал ему органы, рот и горло, позволил говорить. Снова.