Голос Жизни

Фух, пронесло. Я стерла со лба проступившую испарину и облегченно выдохнула. Нельзя же так людей пугать.

Продолжить изучение поместья я решила оттуда. А почему бы и нет?

Сначала заглянула в щелку, мельком увидев кусочек скамьи для жима лежа и толстенный гриф штанги с вырезами для рук, потом осторожно приоткрыла дверь и протиснулась внутрь, оказавшись в гараже, переделанном под спортзал. Ну, нихрена же себе! Спортивного инвентаря тут было дуром, да еще и веса такие, что я даже не знала, кем надо быть, чтобы подобное поднимать. Одна штанга чего стоила! Это даже и не штанга была, а здоровенная железнодорожная ось с колесами, водруженная на специально укрепленные стойки, способные выдержать ее вес. У одноклассника бывшего отец работал на железной дороге, так он говорил, что одна ось, в зависимости от типа вагона, могла весить от семисот килограмм до полутора тонн примерно.

Полторы тонны! Подумать только! Разве возможно было поднять такую тяжесть? Чье это? Все эти неподъемные гантели, эта огромная штанга для становой тяги, сделанная из скрепленных друг с другом колес внедорожника…. Человек такими весами не мог работать. Просто не мог. Я не знала еще таких силачей. Да, силачи могли исхитриться, как-то используя законы физики и рычаги, чтобы тянуть многотонные поезда и грузовики, но чтобы так, взять, и поднять полторы тонны на чистой физической силе, исключительно мощью мышечных волокон – нереально.

– И что ты тут делаешь? – услышала я сзади, и у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Я резко обернулась и уставилась на Маркуса удивленным взглядом. Он был обнажен по пояс, в спортивных штанах, правда грязный и чуть припорошенный пылью, но вид у него все равно был сногсшибательный. Мне было трудно оторвать взгляд от мускулистого торса: мощнейшая грудь, филигранно прорисованный пресс, крепкие, могучие руки, и сильные-сильные плечи. В животе сладко заныло, а в своем самом интимном месте я так вообще ощутила такой жар, которого еще никогда не испытывала.

С трудом отвлекая взгляд от этого, о господи, роскошнейшего тела, я вымолвила взволнованным голосом:

– Да я, это, тут, того, не было никого, и я хотела, да, вот, – «ой-вей, подруга. Что же ты только что выдала? Думаешь, он что-нибудь из этого понял?» Я покраснела, как помидор, отвела от Маркуса смущенный взгляд и, молча, протянула ему это дурацкое, будь оно неладно, портмоне. – Я не хотела попадаться тебе…. Вам! Вам, на глаза, мистер Редфилд.

«И что ты мямлишь?» – наезжала я на себя, подпитывая обмякшую психику грубыми мыслями. Я ведь за ответами пришла, а сколько их можно было получить, ведя себя, как влюбленная школьница? Да, пребывание рядом с Маркусом было для меня очень волнительным. Покрепче затянув поясок на своих чувствах, и сдавив эмоциональному хомячку животик до выпученных глазок, я смогла кое-как скрыть растерянность и взять себя в руки.

– Только, – я одернула портмоне, когда Маркус потянулся за ним, он усмехнулся. – Расскажи, где ты был прошлой ночью? Это ты вытащил грузовик, когда я была на кабине?

– Бред, – уверенно ответил Маркус. Слишком уверенно. Настолько уверенно, будто бы готовился к этому ответу несколько часов. Вот тут-то я его и раскусила.

– И тебя не удивило, что я задала тебе такой странный вопрос?

– Мне их часто задают, Скарлет. Проникновение в свой дом я спишу на подростковую импульсивность, дай портмоне, – и Маркус забрал его у меня.

И тут я растерялась. Взяла, и испортила с ним отношения. Взяла, и просто перечеркнула красной кисточкой всё, что могло между нами быть. И ответов никаких не нашла. Блестяще проведенная операция, Скарлет. Да ты просто Сэм Фишер.

– Слушай, что ты мне тут пуха накидываешь? – вдруг взорвалась я, всецело завладев вниманием Маркуса. А что оставалось делать? Только идти ва-банк. – Я видела этих…. Придурков со светящимися глазами, слышала о каком-то Нергале, о том, что я всех уничтожу! Слышала кучу херни, которой физически не может быть! И этот твой спортивный инвентарь, которым только Халку, мать его, под силу качаться! Думаешь, я дура?!

На секунду Маркус растерялся и застыл на месте, во взгляде его блеснул огонек пораженности, но вопрос, чему он поразился: моей осведомленности или моем безумию. На словах «Придурки со светящимися глазами» и «Нергал» он напрягся особенно сильно и дрогнул. Точно, он точно что-то знал. И мне стало страшно.

– Слушай, – он неожиданно нахмурился, став качать головой. – Ты ненормальная. Ладно? Ты несешь какую-то чушь. Этими весами работает знакомый пауэрлифтер, приехавший погостить, я ими не работаю. Мой зал в городе. У меня даже малейшего представления нет о чуши, которую ты несешь, потому пожалуйста, уходи. Спасибо тебе за портмоне, я тебе заплачу чуть позже, когда приведу себя в порядок и мы встретимся в школе, но тебе тут больше быть нельзя. Уходи.

Пропал единственный повод установить с ним близкий контакт.

Какая же я дура. Мне вдруг стало так горько и паршиво на душе, что слезы на глаза навернулись. Я понимала, что он отвергал меня, и гнал от себя поганой метлой, не желая иметь со мной никаких дел. Какая же я была дура! Все было испорчено и пущено псу под хвост. Мне очень не хотелось с ним расставаться, не хотелось томно смотреть ему в спину в школе, не обмениваясь даже словом, не хотелось быть брошенной в его клетку с горюющими женщинами, до которых ему не было ни малейшего дела. Я с чего-то вдруг так сильно захотела его внимания, что была готова сейчас же со слезами отчаяния броситься ему на крепкую шею. Видимо, тяжесть расставания обострила мои чувства, ведь я так и не получила желаемого.

– Я не могу! – выдала я в исступлении, уже не контролируя себя. – Не могу!

– Что ты не можешь? – напряженно спросил Маркус, посмотревший на меня с какой-то особой тяжестью, но эта была не тяжесть раздражения, а тяжесть сочувствия. Ему было меня жалко – вот что я отчетливо поняла. Еще жалости мне не хватало. Да лучше смерть, чем жалость! Жалость это бесчестие! Жалость это унижение! Жалость это позор! Жалость от того, кто тебе нравился – это ужасная боль…. – Скарлет, уходи. Тебе больше нельзя здесь….

С грохотом дверь в гараж просто разлетелась в щепки, ее словно выломали тараном снаружи. Я удивилась настолько, что онемела и чуть не потеряла челюсть, а Маркус, напротив, напрягся, зрачки его расширились, он бросился ко мне и прикрыл спиной, внимательно наблюдая за воротами.

В помещение уверенной походкой вошел тот самый мутный блондин, Шон, в сопровождении тех же двух подростков. Когда он вцепился в меня мрачным взглядом, то Маркус посмотрел на него так, что будь я на месте Шона, то обделалась бы. Взгляд Маркуса сделался жесткий, как сталь. От чувства предстоящих разборок у меня безумно заколотилось сердце, а еще…. Еще, я вдруг испугалась, что Маркус пострадал бы.

– Ты охренел? – возмущенно пробасил Маркус. – Стучать не пробовал?

– А так ты не поймешь, чего мне хочется, и на что я готов ради этого пойти, – с усмешкой ответил Шон, легкомысленно пожав плечами. – Ты же знаешь, зачем я тут, и знаешь, почему. Девчонку на бочку. Ибо договор, Маркус, договор между Восставшими и Совершенными. Ты ведь о нем не забыл?

– Не забыл, – кивнул Маркус. Ну, все. «Теперь, – думала я,– он меня точно отдаст!», но не тут то было. Маркус стоял передо мной, как непреодолимая скала, и я даже не понимала, что не позволяло ему просто избавиться от меня. – Но ее я вам не отдам. Уходите по-хорошему.