Голоса потерянных друзей

Я слышу, как ирландец закопошился на своей койке. Наверное, сейчас заголосит, раз уж проснулся. Но вместо этого, пока мы с мисси едим похлебку, он шепчет:

— Эй! Эй, сосед, ты меня слышишь?

Поднявшись, я делаю несколько осторожных шагов вдоль стены и подбираюсь к ирландцу ровно настолько, чтобы разглядеть мускулистые руки, торчащие меж прутьев решетки. Сам он меня не видит. Кожа у него красная, загрубевшая от солнца. Руки — до самых костяшек — покрыты густыми рыжими волосами. Эти руки выдают силача, так что я на всякий случай остаюсь у стены.

— Слышу, — говорю я.

— С кем это ты тут болтал все утро?

— Не знаю, — отвечаю я, сомневаясь, что соседу можно доверять.

— Помнится, он представился как Мак-Клатчи, — замечает ирландец. Так, значит, он нас подслушивал! — Славная шотландская фамилия, между прочим. А шотландцы ирландцам друзья, а значит, и мне. Моя дорогая мамочка была наполовину шотландкой, а наполовину ирландкой.

— Мне ничего об этом не известно, — отрезаю я. И чего он хочет? Донести на меня шерифу?

— Если вы двое подсобите мне с побегом, я в долгу не останусь, дружище. Помогу, чем смогу, — обещает ирландец, покрепче схватившись за решетку.

Я остаюсь стоять, где стояла.

— Кое-что мне известно, — продолжает он. — Взять хотя бы того малого, которого вы ищете, — Уильяма Госсетта. Я ж самолично с ним встречался. К югу отсюда, но не шибко далеко, в округе Хилл, близ города Ллано. У него, знаешь ли, лошадь охромела, и я ему предложил неплохую замену. Если поможете мне бежать, я вас к нему провожу. Боюсь только, как бы этот ваш мистер Госсетт не нарвался на неприятности, если его солдаты сцапали… Он же ехал верхом на армейской лошадке, когда мы с ним распрощались. А я его предупредил, что лошадь лучше выменять в ближайшем же городе. Но разве такие станут тебя слушать! Да и рядом с Ллано таким, как он, лучше не появляться. Если поможете мне бежать отсюда, я помогу вам его разыскать. Поверь, я вам пригожусь.

— Сомневаюсь, что мы можем вам помочь, — говорю я, давая ему понять, что не шибко-то верю его россказням.

— Пускай твой дружок расскажет своему хозяину, что у него на примете есть славный малый, который умеет управляться с лошадьми и нисколько не боится дальних поездок. Лишь бы он вытащил меня из этого переплета, чтобы мне не угодить на виселицу!

— Конокрада так просто из тюрьмы не выпустят, да еще если воровал у армии.

— Но можно же подкупить охрану!

— Про это я тоже ни слухом ни духом, — говорю я. Не стоит верить ни единому слову, если с тобой говорит ирландец. Они те еще сказочники, а кроме того, ненавидят мой народ, и это взаимно.

— Три синих бусинки, — продолжает он. — Я же и про это слышал. Видал я такие в округе Хилл, который исходил вдоль и поперек. В гостинице для путешественников и в ресторане у дороги в Остин, неподалеку от ручья Уоллер-Крик. Три синих бусины на веревочке висели на шее у маленькой белой девочки.

— Белой? — переспрашиваю я. Кажется, ирландец не догадался, что я темнокожая, а значит, и обладательница бабушкиных бус ну никак не может быть белой.

— Рыженькой такой, худощавой девчушки. Лет восемь-десять ей было, не больше. Там, во дворе, под деревьями столики стоят — она на них воду разносила. К ней я вас тоже могу отвести.

Я отворачиваюсь и снова иду к койке:

— Не знаю я таких.

Ирландец зовет меня, но я не откликаюсь. Он начинает божиться, что не врет, маминой душой клянется. Я не обращаю на него внимания.

Не успевает наша похлебка остыть, как за ним приходят солдаты. Его утаскивают прочь, а он вопит до того громко, что мисси зажимает уши и прячется под койкой, вся грязная и вонючая.

К нам тут же заглядывает полицейский и вытаскивает меня из камеры. Сопротивляться я не в силах.

— Язык за зубами держи, а не то не поздоровится! — говорит он.

Меня заводят к шерифу в кабинет, и я тут же начинаю твердить, что ничего плохого не сделала.

— Можешь идти, — говорит он и кидает мне прямо в руки наш узелок с вещами. Судя по весу, из него ничего не пропало, даже пистолет с книгой. — Тебя наняли на работу, и скоро ты уедешь из моего города. Но смотри, чтобы я тебя больше не видел, когда повозки Дж. Б. Френча отбудут с грузом.

— А как же мис… — начинаю я и осекаюсь, едва не выпалив «мисси». — Как же он? Как же здоровяк, которого арестовали со мной? Мне надо за ним приглядывать. Больше у него никого нет. Он безобидный, разве что глупенький и слегка не в себе, но я…

— А ну закрой рот! Не нужны шерифу Джеймсу твои россказни! — полицейский с силой толкает меня в спину, и я падаю на пол лицом вниз. Приземляюсь я на наш узелок, на колени и локоть, а потом с трудом поднимаюсь.

— Мальчика отправят в Остин, в государственную психиатрическую лечебницу, — сообщает шериф, и в следующую секунду полицейский распахивает дверь тюрьмы, выталкивает меня на улицу и следом вышвыривает наши вещи.

Гас, поджидающий неподалеку, помогает поднять узелок.

— Надо нам спешить, пока они не передумали тебя отпускать, — говорит он.

Я рассказываю ему, что мисси никак нельзя бросать, но он и слушать ничего не желает.

— Послушай, Ханнибал, я смог выручить только тебя. Если нарвешься на неприятности, тебя снова упекут за решетку, и тут уж тебе никто не поможет.

Я послушно плетусь следом за Гасом.

— Веди себя как полагается! — говорит он. — Что на тебя нашло? Еще в переплет из-за тебя угодим… Мистер Дж. Б. Френч и его бригадир, Пенберти, шуток не потерпят!

Шагая по улице, я судорожно пытаюсь придумать, что же делать дальше. Дома, лошади, повозки, цветные и белые горожане, ковбои, собаки, лавочки — все проносится у меня перед глазами и сливается в одну пеструю полосу. А потом мы проходим мимо здания суда, переулка и Баттеркейкских низин. Я останавливаюсь и гляжу на утес, вспоминая, как мы сидели тут, между домами, с мисси и Джуно-Джейн и подкреплялись оставшимися припасами из узелка.

— Нам вон туда, — говорит Гас и толкает меня в плечо. — Там впереди как раз каретник. Одну повозку уже подготовили, а замыкающим всегда достается больше всего груза. Мы объединимся с повозками из Уэзерфорда, а оттуда поедем на юг. Некогда нам тут рассиживать.

— Я тебя догоню, — обещаю я и сую Гасу в руки свои пожитки, прежде чем он успевает возразить. — Догоню непременно, но сперва мне надо сделать одно дело.

Я поворачиваюсь и пулей несусь через улицы и переулки, мимо лающих псов и перепуганных лошадей у коновязей. Знаю, что так делать нельзя, и все же возвращаюсь ровно на то место, где и начались мои злоключения. Туда, где недалеко от купален зарабатывают на хлеб старушка Флорида и чистильщик обуви. Я спрашиваю у них про Джуно-Джейн, они говорят, что не видали ее, и я быстро обегаю купальни. Там я вижу работников, которые снуют по двору с ведрами — кто-то выносит воду, а кто-то вносит.

Пышнотелая и круглолицая цветная женщина выходит снять белье с веревки. Она смеется и перешучивается с остальными, и я иду ей навстречу, чтобы расспросить о Джуно-Джейн.

Но не успеваю я приблизиться к женщине, как на галерею над моей головой выходит мужчина. Он запрокидывает голову и, зажав в пальцах сигару, выдыхает облачко дыма. Дым заползает под поля его шляпы и рассеивается, когда он направляется к перилам, чтобы стряхнуть вниз пепел. И тут я замечаю на лице застарелые шрамы и повязку на глазу. Приходится собрать в кулак всю свою волю, чтобы тут же не дать стрекача. Сжав кулаки и вытянув руки по швам, я стараюсь идти спокойно, не оглядываясь. Но я чувствую на себе взгляд Лейтенанта.