Голоса прошлого

Вот идёшь со сканером, а он от общего терминала тобой командует, техническая служба, сопля на ножках, задохлик с рыхлым бицепсом, пальцем его толкни, от пальца тут же и свалится. Невыносимо!

В одной из распределительных комнаток меня толкнуло предзнанием. Эхо чьих– то мыслей… будто бы. Я прислушалась. Нет, вроде бы ничего. И в то же время... Да. А посторонним вход сюда, между прочим, запрещён.

Линии паранормальной диагностики сошлись на одном из шкафчиков; там кто– то прятался. Логика: нормальный сантехник прятаться не будет, значит, прячется там ненормальный. С целью взорвать систему водоотведения, чтобы мы все утонули в собственных фекалиях. Оригинальный способ разделаться с вражеской базой, кстати говоря. И эмоциональный эго– образ спрятавшегося кого– то мне напоминал. Кого– то очень даже знакомого.

Я сделала знак Патоке, повнимательней, мол. Потом резко распахнула шкафчик и выкинула оттуда вон постороннее лицо.

Оно шлёпнулось на задницу и злобно уставилось на нас яростным синим глазом. Второй глаз закрывал дивный бланш интересных оттенков. И почему я не удивлена?

– Привет, – сказала я, рассматривая Немелхари Шокквалема с высоты своего роста. – Неплохо выглядишь. В подарок получил или сам упал?

Мальчишка встал, отряхнулся. Закутался в гордое достоинство как в силовой щит. Оружия у него при себе не было. Не было даже ножа…

Я активировала терминал. Сообщила в Службу фильтрационного лагеря:

– Бардак, за пленными не следите. Нашёлся ваш потеряшка… Коллектор технической службы А12 блок А12– 41.

Когда я сегодня собиралась на эту, так сказать, работу, то взяла по привычке пояс с ножами. Один нож был мой, второй я тогда отобрала у Немелхари Шокквалема и пока не придумала, куда его деть, так и носила с собой. Зубоскалы обрадовались: мол, идёт храбро поражать мишени из какашек, Ламберт Непобедимая. Особо рьяным я предложила пойти со мной, мол, боюсь не попасть в яблочко, может, поможешь? Так, поржать и расслабиться. Возвращаться обратно было лениво.

А вот теперь, глядя на мальчишку Шокквалема, я понимала, что толкнуло меня тогда. Внутренний голос, интуиция, целительское предзнание… у этого чувства было немало названий. Но суть его оставалась неизменной: ты делаешь что– то, зачастую не представляя себе даже, зачем, а потом оказывается, что именно так и именно это сделано правильно.

Паттерны личностных матриц Шокквальми я с закрытыми глазами воспроизвести могла. Насмотрелась! Так что паранормальное вмешательство не должно принести сюрпризы. Судьба у меня такая, подбитые иллюминаторы чинить…

Мальчишка резко дёрнулся назад и в сторону от моей пятерни, внезапно возникшей у него под носом. Хорошие рефлексы…

Я вынула таблетку зеркальца, активировала блестящую голограмму:

– На, смотри. Так ведь лучше, верно?

Опухоль спала, оставив жёлтые пятна следов. Глаз открылся и смотрел на меня с такой же здоровой злостью, что и второй.

– Можешь сказать «спасибо», – любезно предложила я. – А можешь, и не говорить … Вон, это за тобой.

Четверо солдат– пирокинетиков в полуброне. Да. От таких не убежишь. Впрочем, и от нас с Ирэн юному Шокквалему было не убежать, и он это понимал прекрасно, отчего даже не думал дёргаться. Но побеждённым себя не считал, нет. Многие думают, что если пленный оллирейнский воин демонстрирует покорность, то он сломлен и ни на что больше не годен. Самая глупая ошибка из всех, какие только можно сделать, оценивая ситуацию. Эти ребята в принципе не знают, что такое покорность. Он может не поднимать головы, и при этом хладнокровно прикидывать, как ловчее воткнуть тебе в глазницу сложенные копьём пальцы. Не думаю, что у Немелхари Шокквалема это была последняя попытка к бегству…

– На, держи, – я сунула ему его же собственный клинок. – Бери, бери, пока я добрая. Да научись им владеть, как следует, не то опять кому– нибудь просвистишь.

Вот тут уже изумление он скрыть не сумел, как ни старался. Взял нож, а сам смотрел на меня в оба глаза. Поверить не мог. Понимаю…

– Благодарю, Ламберт комадар, – сказал он хрипло, я видела, чего ему стоили эти слова. И имя запомнил, надо же…

– Иди уже…– отмахнулась я. – Не за что.

Его увели, но он всё время оглядывался, будто хотел сказать что– то ещё, но не находил слов.

– Даёшь, – недовольно сказала Патока.

Я пожала плечами. Чувствовала, так было надо. Вряд ли я сумела бы объяснить свои чувства словами…

– Я бы ему этот нож в горло затолкала, – свирепо продолжала Ирэн. – Рукоятью вперёд. Чтобы помучился. А ты добренькая, шлак в вентиляции! Так нельзя.

– А как можно? – спросила я, доставая из кармана сладкие палочки.

При моей паранорме сладкое всегда лучше держать при себе, печенье там или вот эти палочки, потому что никогда не знаешь, где и каким образом придётся вписаться. Я предложила одну штучку Ирэне:

– Будешь?

Она взяла. Но смотрела прямо и ждала ответа. Я вздохнула.

– Мальчишка родовит и талантлив. Далеко пойдёт. И я думаю, это будет вовсе не карьера детского воспитателя или планетарного картографа.

– Скажешь тоже, – буркнула она.

– Он станет военной шишкой приличного размера. И при этом, возможно, будет помнить всё, что сейчас произошло.

– Или не будет, – ввернула Патока.

– Или не будет, – легко согласилась я.

Она помолчала, потом сказала:

– Он же Алеську убил, падла! Глотку ему надо было распороть и сказать, что нашли уже такого. А ты ему морду подправила и нож вернула, прости, можешь снова кулаком мне в рожу сунуть, но ты, Ламберт, просто ду– ура!

– Ирэн, а ты в плену бывала когда? – спросила я, надкусывая сахарную палочку.

– Нет, – мотнула она головой.

– А я была, – я подняла два пальца для наглядности, – два раза. И оба раза находился кто– то, кто относился ко мне по– человечески. Конечно, с этим, – я оттянула рукав и показала «альфы», впечатанные в кожу, – надеяться на снисхождение нечего. Но, может быть, кому– то из гражданских, кто завтра попадётся в лапы к Немелхари Шокквалему, окажется не так хреново, как могло бы быть без моей сопливой слабости сегодня? Подумай об этом на досуге. Я подумала.

– Брось ты, – скривилась Патока. – Мы же вместе смотрели материалы по Соппатскому исследовательскому центру. Хочешь сказать, что и там тоже…

– А у руководителя Соппатского центра, – сказала я, – была сестра, Хайту. Хайтемьюла Шокквальскирп. Она работала пилотом на рейсах «пространство– атмосфера– пространство». Любила летать, не любила заглядывать в грузовые отсеки. Но однажды наткнулась на труп мальчика– терранина. Тот пытался бежать, каким– то образом выбрался во внешнее коридорное кольцо и там умер. От обезвоживания. Среда обитания их кораблей довольно агрессивна для нас… Тогда Хайту заинтересовалась, что она возит, кого и куда. Результаты расследования настолько сильно потрясли её моральные принципы, что она внезапно решила нанести гениальному братцу тёплый сестринский визит. Ну как сказать, внезапно. Внезапность для расы, славящейся сверхрациональным подходом к любой проблеме, выглядит так: примерно с год Хайту обдумывала теорию, прежде чем приступить к практике. В конечном счёте, она вывезла с Соппата почти тысячу ребятишек. И отправилась с ними прямиком в пространство Земной Федерации, но не к Геспину, справедливо полагая, что там её сначала приветят ракетами, и только потом спросят, кто такая и что здесь забыла, а в локаль Новой России. К Ясной Поляне. В пространство Третьего флота, которым командовал тогда адмирал Грайгери Гартман.

Гартман явился в локаль Соппата, дальше ты знаешь. Остальных детей вывезли, сам исследовательский центр зачистили до лысого места. А теперь скажи, кто бы из нас знал о Соппате, если бы не Хайту?

– Сумасшедшая, – сказала на это Патока. – Она сошла с ума…

– Возможно. Но скольким она жизнь спасла… Как ты думаешь, где сейчас соппатские дети? Они ведь давным– давно уже выросли, даже самым маленьким сейчас около семнадцати лет…

– Тайна личности, – сразу сказала Патока. – А вообще, конечно, они могут быть где угодно. Их же не ограничивали в правах?