Голоса прошлого

По комнате прошёлся ветер, жалобно дрогнуло и зазвенело в окнах. Андрей обнял меня, как ребёнка, и его сила мягко обволокла мою, сглаживая, сводя на нет выплески возмущений. Я уткнулась ему в грудь и процедила сквозь зубы:

– Убью гада. Встречу – убью!

Андрей не стал спорить, разубеждать, давить на совесть. Он просто обнимал меня, крепко, а я поплыла в его руках: плеснуло в душу детством, тем особым чувством безопасности, какое возникало у меня в руках приёмной матери, таммеотки Толлуой Санпорой. Хочу сказать, когда вот так тебя держат, кажется, никакое зло не коснётся, ему не позволят коснуться, и паранорма спит, не предвидя опасности. Забытое чувство. Я– то думала, что больше никогда в жизни не стану прикасаться сама и не вспомню, каково это, принадлежать мужчине. Тому, кого выбрала сама.

Глупая была. Глупая…

***

Нет ничего трогательнее, чем спящий мужчина. Особенно если этот мужчина – солдат– пирокинетик, и он доверился тебе настолько, что уснул в твоём присутствии.

Я осторожно, чтобы не потревожить, села. Провела ладонями над расслабленным телом…. Врач– целитель не вправе рисковать собой, ввязываясь в затратные по силе коррекции. Но я не работала в госпитале. Меня никто не контролировал. Некому было выписать живительных люлей за превышение должностных обязанностей.

Живи, Андрей Жаров! Тебе сорок три сейчас, ты – на пике формы, а через десять– пятнадцать лет шагнёшь в старость, и стремительное угасание подведёт тебя к могиле за считанные дни, как всех пирокинетиков. Но ты, ты – живи. Двадцать лет, и ещё двадцать лет, и ещё… Сколько сможешь. Насколько хватит моих сил. Ты был нежен со мной и добр, я отплачу тебе тем же. Живи!

Он не проснулся. Я тихонько смотала волосы, оделась и выскользнула за дверь. Постояла в коридоре, прислонившись к стене. Слегка потряхивало, как всегда после паранормального воздействия. Кофе бы сейчас. Того самого мерзкого пойла со стимулятором. Только кто его мне, гражданину другого галактического государства, здесь даст...

Ночь встретила холодом, задувающим с моря ветром, терпкими запахами осенних цветов, настоянными на крепкой морской соли. Судя по погодной сводке, спустя каких– то десять дней после награждения победителей регаты упадут холода, и пойдёт снег… В это не верилось совершенно, но вряд ли метеослужба врала, зачем ей врать.

Я прошлась по набережной. Глубокая ночь, никого вокруг. Тишина… Фонари роняли синий и оранжевый свет на волнующееся море. Где– то там, за линией горизонта, мерцающей в свете близких звёзд, ночевали добравшиеся до первой остановки в пути парусники регаты. Время и место утреннего старта зависело от результата, с каким яхты прошли первую дистанцию…

Холодало. Изо рта начал вырываться парок. Стало смешно: вспомнилось детство, как мы воображали себя огнедышащими драконами… и как я учила тому собственного сына, там, на Планете Забвения, а он не понимал, о чём я толкую. Он многого не понимал, мой первенец, а я мало чем могла помочь ему, потому что, будь оно всё проклято, не было на той проклятой планете детских врачей… Вообще врачей не было, кроме меня, а я сама не справлялась. Надо было не в десант идти, а продолжать учёбу. Но тогда я не оказалась бы на Планете Забвения и не родила бы этого ребёнка и не… цепочка этих «не» была бесконечна.

Вот так один– единственный импульсивный поступок, одно– единственное горячее решение намертво цементируют будущее. А не вернёшься теперь назад, не отменишь. Сиди и вкушай плоды, так сказать.

Холод пронял наконец до самых костей. Я выругалась и побрела к глайдерной стоянке. Найдётся же там хотя бы один свободный?

Свободный нашёлся, и не один.

По дороге меня накрыло первой волной слабости и головной боли; я провалилась в сон, как в колодец.

***

День прошёл скучно. Я валялась, не в силах поднять свою тушку хотя бы на кухню, согреть себе кофе. Ложный приступ кранадинской алой лихорадки, как он есть. Мне предлагали вакцину, но я агрессивно отказалась: не поверила, что мне желают добра. А кто бы на моём месте поверил бы? Устойчивая аллергия на оллирейнских медиков у меня не на пустом месте возникла. Ну, и получила болезнь в диком виде.

Местные на Кранадаине с детства привиты плюс имеют выработанный поколениями иммунитет. А мне теперь всю жизнь кушать последствия и пить препараты. Стоит только перенапрячься, перед этим предварительно пропустив приём очередной «витаминки»… Но я не жалела. Я бы всё равно прожила тот день и эту ночь именно так, как прожила.

Обидно, что пирокинетики живут так мало. Да, за всё приходится платить: за владение одной из самых грозных паранорм расплачиваешься коротким сроком жизни. Но за столько лет учёные могли бы уже хоть что– нибудь придумать! Придумали же в своё время как стабилизировать целительскую паранорму, сочетающую в себе телепатию и психокинез.

***

После Клиники– Девять я проходила квалификацию в сертификационном центре на Кларенсе. Я пробыла у Ми– Скайона лантарга на блинах в общей сложности примерно полгода. Полгода без активной практики. Минус в карму, как говорится. Кармой на общем сленге назывался квалификационный лист, приложение к лицензии. Вместе со мной училась Ане Ламель, женщина из Новой России, конкретно – из локали Синей Птицы, с пресловутой Ласточки; Ане не объяснила причин, по которым она покинула родной мир. В подавлении этих причин я участвовала потом аж два раза – в первую свою миссию и в предпоследнюю. А тогда я ещё не думала уходить из профессии, несмотря на лишение доступа к инфосфере. У меня ничего, кроме профессии, не осталось: любимый предал, семьи не было, и ещё я взяла опеку над трёхлетней дочерью моей подруги. Ликесса Балина погибла при штурме Менлиссари. Единственный человек в окаянной моей жизни, которого я называла сестрой. Если бы она осталась жива, у меня была бы сейчас сестра. Если бы да кабы.

Мысли скачут, как их записывать... Кемтари Лилайон – отдельный разговор, и я даже не знаю, как начать рассказ о нашем знакомстве. Где– то живёт он сейчас, этот Лилайон, между прочим. Где– то на Кранадаине. Вот уж воистину Вселенная широка, да гиперканал в ней один. Не уверена, что хотела бы встретить ак– лидана снова. Да, сейчас он навряд ли станет препарировать мне душу, он уже не на службе, насколько я поняла, но такая встреча окунет меня в не самые лучшие воспоминания моей жизни. Не хочу вспоминать. Пока – не хочу!

Ане Ламель, да. Хороший хирург. Без паранормы, натуральнорождённая, на Ласточке вовсю цвёл махровым цветом культ естественной жизни, да– да, вот это вот движение «Назад к природе», как раз оттуда. Естественные роды, генные инженеры – преступники перед Человечеством, и всё такое. Дети с прогерией. Двое таких через мои руки прошло, надо ли говорить, что психокинетическая паранорма не помогла? Генетические болезни запрещены к паранормальной коррекции, но даже если бы запрета не было, с детской прогерией сделать ничего нельзя. Вообще. Совсем. Полностью.

То есть, генные инженеры – злые твари, а вот мамаша, которой религия запретила на генсканирование пойти, она – добрый ангел. Нецензурно. Сколько лет прошло, сколько разных событий случилось, а до сих пор трясёт, стоит только вспомнить.

Да, Ламель. Она была интересная. Старше меня лет на двенадцать и мудрее, что я тогда не оценила. Мы жили вместе, в одном блоке, через небольшую обзорную площадку: Кларенс – космическая станция, обслуживает федеральную трассу между пространством сектора Коронет и локальным пространством Новой России. Ане с большим неодобрением относилась к моим походам в тир на психодинамические тренировки. Считала, что оружие несовместимо с профессией врача. А я не знала, как объяснить ей, что это не блажь, что владеть огнестрелом надо, что бывают случаи, когда спасать себя и окружающих некому, кроме тебя самой. Не знала, и потому молчала. Я вообще тогда почти всё время молчала. Не хотелось ни с кем разговаривать, кроме как по делу.