Головач-2

– Зацените, дружбаны, - сказал он, пританцовывая, и добавил громкости:

"У оленя Рудольфа был шнобель блестящий, такой, что светился, как фонарь настоящий. Другие олени над ним смеялись, обзывали по-всякому и издевались. Беднягу Рудольфа гнали взашей, словно пса шелудивого, полного вшей..."

– Выключи это дерьмо, - проорала со своего порога какая-то старуха. Бандиты повернулись, чтобы цыкнуть на нее, но продолжили путь, заметив в руках у женщины помповое ружье. "Гильза" выключил музыку.

– Черт. Старая белая сучка не догоняет дух Рождества, - посетовал он.

– Ага!
– согласился Сунг.
– Никакого Рождественского духа!

– Блин, навалю ей сегодня во дворе здоровенную кучу, - пообещал Мендуэз.

– Пошли они все на хрен.
– "Гильза" задрал вверх большие пальцы рук.
– Не позволим ни одной засранке портить себе настроение, у-гу.

Лунный свет покрыл глазурью старую улицу, раскрасив убогие домишки. Рождественские огоньки мигали в чередующихся окнах, а с одного неухоженного двора махал пластиковый снеговик. На протянувшихся над головой проводах болталась пара кроссовок.

– Черт, да, блин. Попробуем продать еще "герыча", - сказал Медуэз, разглядывая растрепанную тень возле телефонного столба.

– Толкнем, братан.

– Да, братан!

Тощая белая наркоманка с пустыми глазами заковыляла вперед, протягивая 20-долларовую банкноту. Ее руки походили на кости, выкрашенные в цвет топленого свиного сала, и были отмечены следами уколов, напоминающими дорожки из черного перца. Мендуэз сунул ей в руку пакетик с героином, затем, как при карточном фокусе, банкнота оказалась у него в руке.

– Покупай "герыч" только у нас, хорошо, женщина?

– О, да, мужик, - заверила его тощая. Она была одета в какую-то рвань.

– Никогда не покупай ни у каких гребаных "ковбоев", хорошо? Потому, что иначе, - Мендуэз покачал головой.
– Тебе "трындец".

– Не, не, никогда не буду, мужик, - заверила "наркоша", ковыляя прочь. Она поправила впившиеся швом в задницу истлевшие джинсы.

– Спасибо, мужик.

– Эй, девочка!
– окликнул ее "Гильза".
– Счастливого Рождества, у-гу!

Все ударили по рукам, когда Мендуэз вернулся к группе.

– Сколько пакетиков с "герычем" у нас осталось?
– спросил "Гильза".

– Нисколько, мужик!
– ответил Сунг.

"Гильза" вернулся к своему любимому "хиту".

– Наша "туса" самая офигенная. Высшая, клевая, охрененная.

– Да, мужик. В прошлый раз нам потребовалась неделя продать то, что мы сегодня продали за день.

– Черт, походу, кризис внезапно кончился, - заметил "Гильза" с надеждой в голосе.
– Походу, мой лучший дружбан Обама починил экономику. "Герыч" расходится, только в путь.

– Да, мужик, - сказал Мендуэз, - и, думаю, у нас осталось еще три кило.

– Ага! Три, - подтвердил Сунг.
– Наша "туса" - самая обалденная!

Трое кретинов продолжили путь. "Гильза"... потер себе между ног.

– И теперь у нас есть своя собственная шлюха с офигеннейшим телом.

Мендуэз тоже сжал себе промежность.

– А где она сегодня, мужик?

– Обслуживает клиентов?

– Не, на "хате", расфасовывает следующий килограмм. Знаете, дружбаны, что я думаю? У нас все схвачено - за все заплачено. Поли с парнями "герыч" привозит, "Хайболл" фасует, мы прессуем. Все по уму.

Мэндуэз нахмурился.

– Прессуем? Что ты имеешь в виду, мужик?

– Да, "Гильза". Что значит "прессуем"?

"Гильза" сник.

– Черт. Да, ничего не значит. Я так сказал, просто чтоб в рифму было.

Хохот троицы разнесся по темной улице.

Когда они завернули за угол, следующая улица по своему состоянию еще сильнее уступала предыдущей. Много старых и унылых трех- и многоквартирных домов, на высоких оградах которых висело потрепанное белье, хлопающее на холодном ветру. Но на крыльце одного "трехквартирника" сидело несколько молодых "латиноамериканцев".

– Никчемные куски дерьма,– зловеще произнес Мендуэз.

"Гильза" ухмыльнулся, и направил на них палец, словно пистолет.

Угрюмые "латинос" скосили взгляды в сторону троицы, затем встали и вошли в дом.

– Черт, еще одни новые "ковбои". "Мексикашки" продают свое дешевое дерьмо в нашем городе. Блин, раздавлю этих тараканов.

– Конкуренция, мужик, - сказал "Гильза".
– Это часть бизнеса, как говорит мой главный дружбан Поли.
– Он похлопал Мендуэза по плечу.
– Похоже, на сегодня у тебя есть работенка, Мендуэз. Тебе нужно сделать то "собачье" дело и послать этим "фраерам" весточку. А если не сработает, блин, просто "завалим" этих ублюдков.

– Эй, я только что видел на улице новенького щенка!

– Да, мужик, я тоже его видел. Возле дома, где живет тот засранец Гиллер. Мендуэз произнес слово "Гиллер", как "Гиилер".

– А, тот белый урод? Черт. Помню, однажды зажигал под свою "музычку", пока шел по улице, и знаете, что тот белый урод сказал? Он сказал: "Неграм на этой улице не место". Черт. Вот белый урод. Я - первый парень на районе, я - король улиц, мать его, а не негр. Да, Мендуэз, почему б тебе не поймать щенка этого белого урода и не сделай с ним твое "собачье" дело?

– Конечно, мужик. Без проблем.

– Пора уже сваливать отсюда, дружбаны. Давайте возвращать наши задницы на склад. Мне нужно окунуть свой "конец" в "кассовый аппарат" "Хайбол", разве не знаете? И лучше пусть та сучка как следует постирает наше белье, как я ей сказал, иначе отмудохаю ее!

– Черт, да, мужик, - с энтузиазмом воскликнул Сунг и потер себе промежность.
– Давайте возвращаться на "хату"!

Мендуэз продолжал потирать себе между ног.

– Вы, парни, идите вперед. Я мне сперва нужно поймать щенка того куска дерьма, Гиллера, - затем он повернулся и пошел по другой улице.

– Идем, Сунг.
– "Гильза" собирался, было, направиться обратно на склад, но внезапно остановился и поднес руку ко лбу. Казалось, на него нашло какое-то озарение.
– Погоди, погоди! Я только что словил творческое вдохновение!– Он посмотрел на искрящееся зимнее небо, закрыл глаза и начал петь: - Хикори-дикори-ДОК! (популярная детская песенка про мышку и часы - прим. пер.) Я "кинул палку" ей в РОТОК! Часы бьют пять, я трахаю ее опять! Хикори-дикори-мать вашу-ДОК!