Голован
Шрифт:
— Ну, это вы лично, допустим. А вообще?
— А что «вообще»? Каждый же так, доктор, совершенно каждый. Любой проводник беспокоится о себе. К тому же тут же еще и между странами конкуренция, так? Военные тут бывали, наверное. Может, и составляли. Ну так опять же, секретные эти карты. И между собой враждующие армии уж никак сведениями не поделятся, сами понимаете. А уж большой бизнес, тот… Вы вот с нашим Ио Керталаном посудачьте. Много он вам не расскажет, это уж как пить дать. Скрытный типчик, что-то он такое знает. Эх! Покопаться бы его полевой сумке. Может, там и карта наличествует. Кто проверял?
— Да ну! Шоймар наш, тот бы знал уже. Разве…
— Шоймар? — наш проводник ухмыльнулся. — Шоймар — это еще та рыбина. Может, и у него тоже карта, да только своя. По крайней
На это возразить было нечего. Отдохнуть хотелось сильно. Хотя, по сути, мы торчали на месте уже двое суток, и я, например, несколько перевел дух. Наши рабы-носильщики вместе с приписанными марайя, а также почти все прочие рядовые члены экспедиции, трудились нынче по другому профилю: разом с ку-пу-пу валили лес и обтесывали деревья. Мы готовились к плаванью на плотах.
Идея, в общем-то, интересная.
Или все совершенно не так? Совсем мы не бесстрашные исследователи, смело идущие в неизвестность во имя науки. Наши гордо вскинутые головы — всего лишь ширма. Под москитными сетками и запахнутыми одежками только дрожащие, сморщившиеся тела. Они стиснуты не одеждой, они стиснуты, повязаны и перемотаны вкривь и вкось обыкновенным страхом. Вообще-то нет, не обыкновенным. Тот, перед неизвестностью джунглей, непредвиденным будущим и прочим, конечно же присутствует. Но это лишь верхний слой. Страх у нас внутри многослойный, как луковица. Если срезать верхние, то… Там внутри сердцевина. Самый главный, прячущийся в темноте, выбеленный, — страх из страхов. Если думаете, что он хоть каким-то боком касается тропического леса или даже сгинувших в тартарары, исчезнувших и никем не найденных доисторических городов, то сильно ошибетесь. Он касается и повязан лишь с тем, что оставлено позади.
В том смысле, что страх за оставленное бесхозное, только на маму, потомство, это конечно же черта всех продвинутых млекопитающих. Как они там? Будет ли им на что кормиться? Не обманет ли Департамент в плане пособия и карточек на молочную кухню? Вопрос не в этом. Тот, скукожившийся в луковице, застывший ужас, он — от другого. Тут как раз, если бы можно было захватить с собой все потомство, получилось бы очень даже ничего. Старшую, но столь маленькую, беззащитную крохотульку Раду, хрупенького, но упертого не по-детски Гая, и еще, конечно, милую женушку Ринку. Но каким образом? И что им делать в этих смертельно опасных тропиках?
И потому они брошены. Оставлены в некой хрупкой видимости безопасности. Но там не безопасно. Все это знают, и все чувствуют.
Неизвестные Отцы, разумеется, хорошие ребята, славные малые, гордость и честь. Еще они спасители и все такое. Однако как-то все это не очень здорово, если присмотреться. Может быть, дело в башнях? Городят и городят, вширь от новой столицы. Вроде бы, противобаллистическая защита. В смысле, башня дает синхронизированный с прочими импульс, от импульса в окрестностях Мирового Света возникает резонанс — нечто в виде замыкания на неких частотах. А уже от этого замыкания вражеские «континенталки» рассыпаются в утиль или, на крайний зубок, сбиваются с пути истинного. Но что-то тут не очень сходится, стыкуется. Арвед Дьёзо — инженер по энергетике с Восточностоличной угольной — как-то что-то считал, прикидывал. Прямо на лавочке во дворе, на краю той самой газеты, в коей целыми полосами пропечатали похвальбу по поводу башенных достижений. В общем, исходя из частного закона сохранения энергии, выходила полнейшая хрень. Ну так, здравствуйте и подвиньтесь! Кто способен просчитать энергию Мирового Света и как он там и чего творит в центровом фокусе Сферы?
В общем, страх, что откуда-то снова свалятся «континенталки», — это само собой. И особенно страшно оттого, что вроде бы как Всеобщая война пропахала материк усиленным образом. Кое-какие из участников празднества сделали кувырк в
тартарары вообще насовсем. Империя и та империей быть перестала, скукожилась втрое, если не впятеро. А оно гляди ж ты! Кто-то в этом общем бардаке перелопаченной Большой Суши умудрился не просто уцелеть, а уцелеть на уровне, позволяющем возобновить производство многоступенчатых реактивных систем. И ведь явно возродился. Ведь не стали бы от чисто мифической угрозы городиться башнями. У едва дышащей страны проблем и так завались.Но страх вновь попасть под термоядерную колотушку — это, вообще-то, уже привычно. Это повседневность и обыденность еще довоенного периода. Подумаешь, сдохнуть скопом, разом с целым городом. Бывает. Но тут кое-что еще. Какая-то новая болезнь. Внезапные приступы у людей, у которых до этого никаких признаков эпилепсии не наблюдалось. Благо, будучи врачом, имеешь некую практику. Оно, конечно, народ разный. Приток мигрантов в новую столицу жуткий. Еще бы было иначе. Мало того, что главный административный центр, так еще и на город не упало при Всеобщей Атомной совершенно ничего. То есть не только атомного, но вообще ничего. Повезло. В смысле столицу-то подбирали и в связи с этими признаками тоже. Не хватало еще выбрать из тех мегаполисов, в которых целые кварталы вымерли от химии или половину населения скосила пробирочная чума. Ко времени затухания БМАД ведь всякое случалось. Некоторые участники мстили за то, что вымерли начисто. Запускали что-нибудь с последними здоровыми пилотами, те и сбрасывали в злости бомбы с бациллами на рабочие кварталы.
Ладно, может, и вправду башни противобаллистической защиты на этот раз уберегут. Так что страх присутствует и нарастает не из-за гипотетических ныне бомбовозов. Он по другим поводам. Умом не хочется тронуться, вот в чем дело. А ведь к этому-то и идет. Чуть ли не каждый день ловишь себя в неприятной ситуации. То есть помнишь, что сел есть, включил радио, женушке Ринке улыбнулся, и тут… Очнулся: стоишь посреди кухни, размахивая вилкой с наколотой сарделькой; другая рука — в кулак, в нем остатки раздавленной в крохи горбушки. Жена стоит ошарашенная напротив тебя, изо рта у нее слюни. А в горле у обоих першит — видимо, что-то орали. Гимн Неизвестным Отцам, что ли? Не вспоминается никак. Дети, примчав из комнатенки, смотрят снизу ошалевшие. Да уж.
И главное — это дело периодами. Хоть часы сверяй. Ну, а у некоторых в эти же примерно минуты — жуткие эпилептические припадки. Как-то оно все странно. Или Выдувальщик Сферы Мира что-то чудит, или власти все же врут, скрывают правду о том, что на город когда-то чего-то такое сбросили — психотропного свойства, но с долгоиграющей функцией.
Короче, не исключено, что в эту экспедицию мы поперлись, чтобы избежать окончательного помешательства.
Голова у меня раскалывается. Впрочем, ощущение привычное. Путешествие по Иррациональной или, там, по ее притоку не спасает от жуткой тропической духоты. Хотя в джунглях вокруг, возможно, сейчас еще хуже. Проверять предположение — никакого желания. Да и нечего проверять: даже посреди реки ветви деревьев нависают поверху. О Выдувальщик Сферы Мира! Какой длины эти ветки? Как раз под стать величавым стволам, из которых произрастают. Неудивительно, что Иррациональную не обнаружить с воздуха. Конечно, без веток было бы посветлее, но вот безопаснее ли?
Дело в том, что наши радисты не теряли время даже в плавании и натянули свои антенны на одном из плотов. Может быть, очень вовремя, ибо их чудо-рация сделала несколько радиоперехватов неких летательных аппаратов. Скорее всего, бомбовозов, которые «паслись» прямо тут, над сельвой Топожвари-Мэш. С какой целью, наверняка выяснить не удалось, но вот то, что машины военные, и то, что они уж точно не из Страны Неизвестных Отцов, это без вариантов. Поскольку радиопереговоры велись по схеме, напоминающей бывшие кодировки Временного Оборонительного Союза, то наш бравый ротмистр Маргит Йо напомнил: никаким мирным договором Всеобщая Атомная не заканчивалась, и потому, в сущности, мы по-прежнему в состоянии войны. Так что если наши плоты обнаружат, то…