Голован

Вообще в Топожвари-Мэш как-то не сильно пахнет розами. Хотя лианы там и тут распускаются цветочками, у большинства запах неприятный, под стать всему окружающему. В большинстве мест сельвы пахнет застоялым болотом. Со временем привыкаешь. Ну а сейчас донеслось что-то воистину вонючее. Мы с Кааном снова посмотрели друг на дружку. Глаза брата горели. Быть может, ему, от наконец-то проявившегося свечения Мирового Света, ударила в голову мысль, что чуть далее мы найдем кладку из свежих экскрементов какого-нибудь вымершего длинношеего крокодила?

Судя по запаху, в деле несомненно были отходы чьей-то жизнедеятельности. В то, что данных экскрементов наличествует большая куча, тоже верилось безоговорочно. Но вот в то, что их оставило нечто, официально вымершее полмиллиарда годков тому, не очень. Тем не менее не мог же я отпустить моего братика одного?

Вот некоторые утверждают, что только цивилизация делает всякие вонючие бяки, а природа, она, мол, столь уравновешена, что ни-ни. Частично я согласен, разумеется. Если взять какой-нибудь иприт, то тут вопросов нисколечко. Но все же самое вонючее могут делать именно биологические объекты. А природа? Ну, подумаешь, вулканы где-то на каких-то дальних островах дымят, пускают в округу серу и лавовые потоки. Ведь любой организм, он что? Он самое ценное оставляет в себе, а самое гадкое — отработанное — выплескивает наружу. Нате вот! Вдыхайте!

Вот мы с братцем Кааном и вдыхали.

Через некоторое время и вправду пошли кладки. Правда, к разочарованию палеонтолога Гаала, не одна великанская, а много-много маленьких. Их было так понатыкано, что они сливались в общие архипелаги. Имелись затвердевшие, но наличествовали и совершенно свеженькие: в плане запахов тоже. Мухи тут пировали в колоссальном числе.

— Похоже, собачьи, — сказал я, попросту констатируя, и тут же сам испугался: «Собачьи! То есть, голова…»

— Драпаем! — сказал я осипшим голосом.

— Подожди, — отмахнулся братец. Он уже шел куда-то дальше.

— Драпаем, Каан! — произнес я чуть громче и чуть не зажал себе рот.

— Сейчас, Дар! — прошептал Каан.

То, что братик все же прошептал, а не гаркнул в беспечности, меня несколько успокоило. Но он продолжал идти вперед. Я чуть помедлил, внимательно огляделся окрест. За время хождения по Топожвари-Мэш я отвык от столь ярко освещенной местности, да и от открытости тоже. Даже небо с закрытым пологом Мировым Светом отсюда проглядывалось. Удивительно!

Если присматриваться внимательно, то с одной стороны было еще светлее. И как раз туда, почему-то крадучись (в предчувствии, что ли?), двигался мой братец. Но не вступать же сейчас в перепалку и спор? Потому ничего не оставалось, как плестись за ним. Но не прошли мы и сотни метров, когда…

Короче, мы с братом не сумели сделать палеонтологическую сенсацию, но зато почти утерли нос господину Шоймару. Мы наткнулись на… Конечно, потрепанную, но все же целую пирамиду!

— Массаракш! — сказал братец Каан, и я с ним согласился.

Кладок вокруг пирамиды было видимо-невидимо, но то ли мы уже привыкли, то ли человеческая психика работает так избирательно, что, перегрузившись одним впечатлением, откидывает остальные. Одним словом, мы даже носы перестали зажимать.

Брат у меня и вправду малость того. Я как-то раньше не задумывался, а теперь… Потому как он тут же, с ходу, начал взбираться на эту пирамиду.

— Грохнется, — сказал я, предупреждая.

— Да ну?! Тысячу лет стояла, а тут грохнется, от нас — комаров.

И, в общем, я тоже заразился. А попробуйте не заразиться! Сколько дней мы даже облаков не видели, а тут возможность вылезти выше этой вымершей в округе флоры.

Ну, а когда мы взобрались, то сотворили еще одно открытие.

Биологическое!

12. Доктор Дар Гаал.

Приписываемые дневники

Нас трясло, как перепуганных детишек. И Мировой Свет свидетель, но кажется, мы оба заикались. В конце концов, что удивительного, если реакции идентичны? Мы с Кааном все-таки одного генетического поля ягоды. Но если Жуж Шоймар и обратил на это внимание, то сделал вид, что все в норме.

— Десять тысяч, говорите? — переспросил он тоном, спокойнее некуда.

— Может, и двадцать… тридцать даже… Да кто сможет сосчитать? — я задыхался от человеческого непонимания. — И потом, столько мы увидели на открытой местности, а сколько еще в лесу? Я даже не знаю…

— Успокойтесь, доктор Дар, — сказал Шоймар.

— Что ж тут успокаиваться?! — взорвался Каан. — Драпать надо! Ноги в руки, и нестись отсюда вдаль…

— Куда? — поинтересовался Шоймар.

— Как куда? — Мой братец был красным, как рак, — реакция на стресс, видимо. — Бежать к берегу. Там…

— Угу, — кивнул начальник отряда. — По планам на будущее мы еще поговорим. Давайте разберемся с тем, что вы видели. И возьмите себя в руки, господа. Объясните все по порядку. Давайте!

Массаракш! Пришлось повторять всю историю. О том, что мы забрались на пирамиду: вон она, всего километрах в двух! И конечно, извиняемся, что нарушили инструкцию, приказывающую не отходить слишком далеко. И вот, забравшись на пирамиду, увидели оттуда лежбище отдыхающих голованов. Сотни и сотни. Тысяч десять-двадцать, а то и тридцать.

— Господи боже, профессор! Да они нас сожрут и не поперхнутся! — снова не выдержал Каан. — Надо бежать!

— Постойте, Каан. И не нервничайте так! Стыдно вам, палеонтологу, — осадил его Жуж Шоймар. — Продолжайте, доктор.

Ну, я довершил, что как только мы это увидели, так уже и не помним, как с той пирамиды спустились и как дорогу назад не позабыли.

— И вы убеждены, что это была не вся стая, да? — спросил Шоймар.

— Ну конечно! — вспылил Каан. — Мы ж не специально место выбирали. Теория вероятности, массаракш! А потом кладки эти.

— Какие кладки?

— Мы вначале, перед пирамидой, наткнулись на отхожее место этой стаи, — пояснил я. — Там было…

— На каждом квадратном метре по несколько, — вмешался брат. — Трудно поверить, но этих собак, наверное, может быть сто, а то и несколько сот тысяч.

— Это стая такая?

— Такая, что нас перекусит и не заметит. Тут надо…

— Да уймитесь вы все же, Каан! — рявкнул командир экспедиции. — Куда мы уйдем? И кстати, знаете, почему я вам верю?

— А почему нам надо не ве…