Головолапная

Позвонить прямо сейчас?

Но уже почти ночь, неприлично.

Когда на экране телевизора вдруг появился чей-то дачный участок, а круглолицый огородник с гордостью демонстрировал на камеру плоды своих огуречных трудов, Гата вспомнила, что подруга как раз завтра вместе с дочерью уезжает на дачу. На месяц минимум.

А завтра ее смена! И не поменяешься: лето, все в отпусках.

Ладно. Два дня отработать, а потом можно будет со свежими мыслями расписать все события в рассказе так, чтобы было правдиво, чтобы приняли в сборник, чтобы прочитали, поверили, одобрили… Ей ведь не так много хочется, а бьется она над этим текстом, как ни над одним другим.

Ну вот же не везет! Каждый раз одно и то же: к чему тянется душа, тем мается разум.

Гата завернулась в тонкое одеяло и накрылась с головой.

Да пусть и правда этот подлец утонет! Хотя бы ради ее покоя.

Глава 2

1

Ее несложный путь от дома до работы вызывал зависть тех сослуживцев, кому приходилось пользоваться метро. По мнению таких удаленно живущих сотрудников, Гате нужно было приложить непростительно малое количество усилий: триста метров пешком и потом еще пять остановок наземным транспортом — три по проспекту и две после поворота с него на улицу, ведущую прямиком к торговому центру.

Гата могла ходить еще короче, по паре километров пешком наискосок через старое кладбище, которое уже давно поглотил разросшийся город. Но как раз дорога через кладбище снижала зависть впечатлительных коллег. Саму Гату такая дорога не напрягала. При хорошей теплой и солнечной погоде, особенно летом, она с удовольствием возвращалась домой из шумного торгового центра через тихое кладбище с большими деревьями…

Утром, потолкавшись в переполненной маршрутке и посетовав на то, что пылкие рекламные обещания о дезодорантах не соответствуют суровой летней действительности, Гата выбралась на свежий воздух.

Перед торговым центром было, как обычно, оживленно. В десятке метров от входа курила хохотливая компания студентов. Ближе к остановке пенсионерка с сумкой на колесиках кричала на молодую девицу с коляской, стоящей поперек тротуара, что вот раскорячились тут, не пройти. Девица не давала себя в обиду и отвечала в тон. Один интеллигентного вида мужчина средних лет неосторожно улыбнулся и заметил, что раскорячились вообще-то обе.

Гата не стала досматривать, чем закончится назревающий скандал, обошла торговый центр сбоку, миновав глухую стену, и вошла через вход со стороны парковки, открытый в этот час только для сотрудников.

В просторном холле ее встретил напряженный взгляд двух охранников, дежуривших за стеклянной стенкой. Проходя мимо них, Гата махнула пропуском. Взгляд охраны расслабился.

Она усмехнулась про себя — ведь все тут знают ее в лицо, почему же каждый раз смотрят так, будто она подозрительный шпион?

По гулкому пустому холлу, мимо закрытых одинаковыми белыми ставнями магазинов, Гата дошла до лестницы. Эскалаторы еще не работали.

Каблучки звонко зацокали по ступенькам. Первый год она старалась делать шаги тише — ее попугивала такая пустота здания, призванного быть центром шума, веселья и радостных покупок. Но потом привыкла. А потом распробовала и никогда не отказывалась от возможности пройти по пустым залам и галереям. Иногда подбирала описания тишины, которые могли пригодиться. «Так тихо, словно бы воздух замер по команде «смирно!» — это она считала пока самым удачным из своего, но недостаточно выразительным по сравнению со строчками любимого «Сплина», «Так тихо, что я слышу, как идет на глубине вагон метро».

Даже до открытия центр не был беззвучным: то кто-нибудь из охраны оглушительно чихнет на первом этаже, и эхо добросит звук до второго, то протарахтит по кафельным плиткам тележка уборщицы, то сквозняк из открытой форточки толкнет металлические ставни магазина — и раздастся недовольное поскрипывание.

На втором этаже было довольно свежо, что как раз и говорило — кто-то забыл закрыть форточку, и за ночь проветрилось. Куда охрана смотрела? Они же утверждают, что у них каждая щель под контролем! Хотя, может, это кто из охраны и открыл. Но тогда неясно, почему здесь, а не на первом этаже.

Обязанности Гаты призывали ее найти того, кто не закрыл форточку. Опыт говорил, что сдавать своих некрасиво. К тому же, если выяснится, что это кто-нибудь из девчонок вчерашней смены оплошал, то влетит всем администраторам, и Гата попадет в их число. Лучше будет, если она завтра, уходя на выходные, оставит в компьютере записку: «Девочки, не забывайте про форточки». Только никаких бумажек. Есть среди охраны особо любопытные глаза, которые любят пройтись по чужим делам и вещам. Заметки на «рабочем столе» компьютера стали для администраторов хорошим способом обмениваться информацией между сменами. А любопытным глазам иногда подкидывали для изучения списки продуктов, листики с нарисованными цветочками или рабочие «Лида! 422-ой. Аренда до 30-го».

С Лидой, таким же администратором, Гата делила стойку информации последние полтора года. Самые частые вздохи по поводу дороги до работы Гата слушала именно от нее.

Лида жила на другом конце города, с родителями. Отличительной ее чертой было то, что чего ни коснись, во всем она была несчастней Гаты. И весила Лида больше, и образ жизни вела более утомительный, и кресло за шестиугольной стойкой у нее было старее. Словом, она всегда хотела всего, особенно того, что есть у других, и загоралась буквально от намека на чужое желание.

Но Лида была честна в своих завистях, открыта и не зла. Гата прощала ей ворчание и жалобы, не видя в Лиде душевной черноты. Склонность же ныть и прибедняться Гата уже давно записала в светские речи — раньше говорили о погоде, теперь о том, кто тяжелее и хуже живет.

Казаться несчастнее, чем ты есть на самом деле, стало почти модным. Гате думалось, люди несчастны потому, что не получают того, чего они желают. Но, познакомившись с Лидой, она поняла, что часто желания у людей вспыхивают спонтанно и ситуативно, имея при этом к настоящим желаниям косвенное отношение. Постепенно Гата определила это как капризы взрослых детей, и вот их неисполнение и делало людей страдальцами от несправедливой жизни.

Если человек замечает, что кому-то достается больше внимания, этой валюты современного мира, то он старается не остаться в стороне, выбиться и получить кусочек — переключить внимание на себя, хныкая, давя на жалость и вызывая желание помочь, приголубить. Но по-настоящему ли он в этот момент желает того, чего просит и ждет? Действительно ли ребенок, катающийся по полу магазина игрушек в слезно-визгливой истерике, хочет иметь пластмассовый молоток или ему приспичило что-то захотеть, просто чтобы найти того, кто немедленно исполнит его каприз?

К Лиде Гата относилась хорошо, потому что в ее исполнении песня «Хочу быть несчастненьким» звучала реже, чем заявление «Хочу быть счастливым». Все-таки мечтательное «Эх, мне бы квартиру так близко…» не то же самое, что упрек «Тебе легко, ты близко живешь».

Лишь о мужчинах и об отношениях Лида не говорила ничего, начинающегося с ее восторженного «Эх, мне бы…» Не та это была тема, где она могла бы поплакаться Гате. Хотя сама Лида была незамужем, или, как она это называла «в активном ожидании».