Голуби в берестяном кузове

Они приближались верхом на своих малорослых конях. Четверо. Нестройным бегом, обгоняя друг друга на ходу, катились по направлению к городу, присогнувшись и словно сросшись с конями. В разведку ли, на промысел ли по притулившимся к городским стенам дворам посадским. Один город уже разорили, добра не жди, только смерти да полона.

Охотничий нож Мокши просвистел и впился в горло вырвавшемуся вперёд степняку. Тот, захрипев, повалился в снег, заставив остальных закрутиться на дороге. Мокша в одно мгновение вскочил на коня, который не шелохнулся всё это время, словно чуя смертельную опасность и боясь подвести человека. Вылетев на дорогу, первым ударом мечей Мокша сильно посёк двух бросившимся к нему наездников. Им теперь не до боя. Оставшийся степняк шёл сзади на лесовича. Привычно управляя конем лишь силой ног, Мокша развернулся, не дал коню взвиться на дыбы, чтобы уберечь его от удара в брюхо. Отбросив левым клинком едва не доставший его меч, правым нанёс смертельный удар в грудь. Степняк хакнул, сложился, повалился кулём. Повисла тишина, лишь оставшиеся без хозяев лошади бестолково заметались по дороге и сорвались в лес.

Лесович мрачно взглянул на них и пришпорил коня. Но поехал совсем в другую сторону. Ехал и рассуждал сам с собой: «Что же мне их, догонять, по лесу плутать? Жаль лошадок, волки после метели на промысел выйдут. Да глядишь, какой-нибудь повезёт, к людям выйдет, слову доброму поверит». Ещё раз взглянув в сторону дороги с черневшими на белом мертвецами, он пустил коня крупной рысью, свернул вскоре к лесу, проехал немного по краю поля… и вдруг словно провалился под землю.

Схлоп

Два потайных хода было прорыто лесовичами под городские стены. Потрудились, укрепляли своды, выравнивали пол – не на один век. Так и город строился, деревянный город – Заонежье. Башенки и терема, с любовью украшенные тонкой резьбой, слюдяные окна со ставнями, на которых хитро переплелись травы, звери и птицы… дорожки, мощённые гладким речным камнем, скамеечки и завалинки в тени густых яблоневых садов… Красивый город.

А вокруг жизнь шла своя. Существа, прежде скользившие мимо тенью, больше не прятались, любопытные, иногда до назойливости. Пещерники, речники, домовые, поляне, духи лесные. Оказалось, что и друг, и враг в этом мире легко преодолевали и стены, и рвы, поэтому подземные ходы вскоре оказались в запустении.

В одном из них, в том, который выходил на опушку леса в версте от городской стены, поселился старый пещерник Схлоп, полное его имя, как он сам утверждал – Сахлопивур. Пещерники жили по одиночке, не подчиняясь никакой власти, сами себе хозяева, колдовство их было малое, лёгкое, в одно словечко или щелчок пальцами, так, рыбу или зверя приманить, огонь развести, чтобы покушать да в морозную ночь не замёрзнуть, а то и вообще уйти в спячку, не дожидаясь зимы.

Схлоп – смешной, ворчливый старик, кряжистый, доходивший до середины плеча Мокше. Мокша и так бывал часто у Схлопа, а три зимы назад и вовсе поселился здесь. После того, как погибла его Млава от рук степняков, он тогда охотился в верховьях Онежи. «Никто меня не ждёт, сил нет идти в пустой дом», – сказал он, оставшись. А Схлоп привык к человеку и уже ждал его.

Спустившись в знакомый овражек на опушке, Мокша спешился и нырнул в проход, еле приметный в кустарнике и клочьях жёлтой травы. Лошадь легко прошла вслед за ним, вытягивая привычно шею. Здесь было сумрачно и холодно, и если не знаешь, что дальше тёплое жилище, то можно принять это место за случайное укрытие от ветра, переждать и уйти.

Мокша же, стряхнув снег и сняв лохматую шапку, шагнул немного вправо. Рука привычно нащупала дверь, дёрнула на себя. Свет и тепло хлынули в мрачное подземелье, освещая глинистые стены и корни, свисавшие с потолка.

– Живой, чертяка, – выдохнул Мокша, увидев заспешившего ему на встречу Схлопа.

Пещерник, широко улыбаясь, хлопнул лесовича сильными короткими руками по плечам, стукнул два раза в бок кулаком, отчего Мокша охнул и уперся спиной в стену. Засмеявшись, принялся стаскивать с себя промокшую одежду, а Схлоп насмешливо посматривая на него из-под густых бровей, нахмурился вдруг, увидев свежую кровь на плаще.

– Где пришлых встретил? – быстро спросил он.

Голос у него зычный, и когда пещерник начинал говорить вот так, то выглядел довольно сурово.

– Только что, четверо шли к городской стене. Да в полуверсте от тебя. Всё проспал ты, Схлоп, – усмехнулся Мокша.

– Ну хорошо, что обошлось, – строго посмотрел тот на лесовича и подмигнул. – Садись.

На столе стоял глиняный пузатый кувшин с брагой. Нарванная кусками лепёшка, которую пещерники пекли из ореховой муки напополам с рожью, грибы из кадушки, ледяные скользкие, с горным луком и каменной, почти серой, солью, кусок солонины, в нем торчал большой охотничий нож – лежали на круглом столе. Стол из чурбака ствола старого дуба, из того же ствола чурбачки-сиденья, деревянный ковш был наполовину наполнен брагой, кисло-сладкий дух её сразу шибал в нос.

Раньше Мокша не отказался бы посидеть со старым другом и поболтать по душам, но сейчас торопился. Достав из ларя в углу сухую одежду, переоделся и глянул на Схлопа.

– Ты со мной? – спросил он.

Схлоп кивнул и схватил короткую меховую куртку. На выходе из жилища он обернулся и щелчком коротких пальцев погасил лучину на столе.

Подземный переход ветвился обходными путями, многие из них заканчивались глухими тупиками. В одном из таких тупичков помещалось стойло для лохматого Грова. Этих заросших бурой шерстью невысоких коньков приводили от полян, а поляне везли их из-за моря. Но и обычные лошади лесовичей, высокие, широкогрудые, с длинной шелковистой гривой, помещались иногда здесь.

Дундарий

Княжеские хоромы с затейливыми башенками и теремами, переходами и террасами, высились в самом центре Древляны. Окружённый большим подворьем с конюшнями, сараями, амбарами для зерна, сеновалами, дом сейчас спал. Только красное, украшенное резными перилами, крыльцо освещалось факелами. Большие псы-волкодавы ростом с трехмесячного теленка спали прямо на снегу, изредка поднимая кудлатые морды, и тогда в темноте позвякивали цепи.

Сюда, в княжеский дом Светослава, тайным ходом шли Мокша и Схлоп. В темноте, которая привычному глазу не помеха, они быстро шли друг за другом. Некоторое время туннель уводил вниз, под ров с водой, а потом стал подниматься в гору. Появлялись справа и слева в стене другие ответвления: к крепостной стене, к сторожевым вышкам, а очередной проход оказался заперт кованой дверью. Мокша остановился, глянул на Схлопа и постучал.

Дверь быстро открылась. Горел факел на стене. Узнав Мокшу и Схлопа, дозорный кивнул и сказал, отступив в сторону:

– Вас давно ждут.

Дальше опять потянулся переход, встретился ещё один воин. Пошли стены, выложенные камнем. Ещё одна дверь, теперь – выше, и Мокше не надо было нагибать голову, чтобы пройти через неё, и ещё один дозорный.

Здесь тепло и даже светло, переход выходил в подвал княжеского дома. Два круглых светильника из прозрачного стекла освещали мрачноватое помещение. Тут никого не было.

Но Мокша знал – надо подождать. Да и единственную, уводящую в дом дверь, так просто не откроешь, хранитель княжеского дома, старый домовой Дундарий хорошо знал своё дело.

Мокша вздрогнул от неожиданности, когда Схлоп вдруг пробубнил:

– Тьфу ты, нечисть!

– Кого это ты так? – спросил Мокша, нехотя шевельнувшись, устал с дороги, в тепле сразу потянуло в сон.

– Да Завейка как из угла-то глянула! – Схлопа аж всего передёрнуло. – Вот не свезло князю с дочкой!

Завея, старшая дочь князя, черноглазая красавица, вот уже десять лет как сидела взаперти в своих комнатах. Случилась беда с княжеской дочкой, кровосос-болотник напал на неё. Княжеская дочь была взбалмошна и самолюбива. Многие женихи сватались к ней, а она всем отказывала, искала лучшего и выбирала. Отец, князь Светослав, очень любил её и выдавать замуж не спешил. Завея же и рада была этому, вела вольную жизнь, принимала разных визитёров и получала с удовольствием дары от купцов, ездила на дорогих полянских жеребцах. Как оказалась она тогда совсем одна у болот? Зачем туда отправилась? Почему одна? Никто так и не знает, а она сама теперь толком и двух слов связать не может, но и дурочкой ее не назовешь.