Голубое зарево (в сокращении)

– Что-то около грамма,- ответил Долори и вопросительно посмотрел на Родштейна. Тот утвердительно кивнул головой. Именно Родштейн налаживал ускорители и ловушки для антижелеза.

– Если это количество выразить в энергии, то сколько получится?

– Десять в двадцать первой эрга...
– ответил Френк.

Семвол виновато улыбнулся. Цифра ровным счетом ничего ему не говорила. Сол Кроу лениво пояснил:

– Энергия, достаточная, чтобы вскипятить примерно миллион кубометров воды...

Из угла комнаты вышел крохотный пожилой человечек и представился:

– Я генерал Дортмунд, в отставке. Простите, но кипячение воды нас пока не очень интересует. Интересно знать, Что будет, если этот кусочек анти... как вы его называете, антиферрума просто... взорвать. В какую сторону полетят калории?

"Неужели Родштейн прав? Неужели Фейт был прав? Неужели они действительно..."

Френк закусил губу.

– Куда полетят калории, я не знаю. Да и зачем это знать? Мы изготавливаем антиферрум для реакторов нового типа. Я думаю, очень легко сделать реактор управляемый...

– Да, да, конечно, - перебил его Дортмунд.
– Но мы должны это знать на случай, если вдруг... если случайно этот дьявольский антиферрум не удержится в ловушке и коснется стенок.

Френк сразу понял, что Дортмунд нагло врет.

– Вы хотите знать, как при взрыве распределится энергия в пространстве? Френк говорил очень медленно, выговаривая каждое слово.
– Я вас понимаю. Я вас очень хорошо понимаю. Так вот, господин бывший генерал. Какова конфигурация взрыва, я не знаю. А что касается безопасности хранения антиферрума, то она гарантирована.

Семвол понял, что разговор пошел не по тому руслу и что генерал без достаточного такта задает вопросы.

– Что нужно сделать, Френк, чтобы увеличить производительность машин?

– Нужна большая энергия.

– Какова производительность сейчас?

– Примерно полграмма в месяц.

Дортмунд снова вмешался в разговор. Теперь он обращался не к Долори, а к Стокинку и Кроу.

– А можно теоретически рассчитать конфигурацию взрыва?

– На кой черт? На кой черт, я вас спрашиваю?
– закричал Френк.
– Уж не думаете ли вы планировать военные операции, где необходимо учитывать и конфигурацию взрыва?

Снова в разговор вмешался Семвол.

– Френк, мы должны думать о безопасности острова, о его жителях, о вас, Френк, о вашей невесте... Одним словом, пусть Мюллер повременит с реактором и займется решением этой задачи. Подумайте хорошенько, и вы поймете, что постановка вопроса своевременна.

Когда они покинули виллу Семвола, его догнал Джин Стокинк.

– Ей богу, ты корчишь из себя дурака. Неужели ты не понимаешь до сих пор, куда клонится дело? Ну и пусть... Этого не остановишь...

Глядя на Френка с нескрываемым презрением, Родштейн сказал:

– Этот сопляк, который ничего в жизни не знает, просто боится подумать. До его мозгов еще не дошло, что, взявшись за такую работу, он фактически продал душу дьяволу.

На этот раз Френк посмотрел в глаза старому толстяку умоляюще.

Они разошлись у стены ускорителя. За ней раздавался глухой гул.

3.

Роза и Мария... Безлунная ночь с редкими звездами на черном небе. Френк вытащил из нагрудного кармана запасную сигарету и закурил. Облокотившись о ствол Розы, он несколько раз вдохнул горьковатый дым.

Так он стоял с закрытыми глазами, слушая едва уловимый плеск морских волн и чувствуя, как вздрагивал подмытый ствол пальмы от этих почти не ощутимых прикосновений океана к ее корням.

Френк встрепенулся. До его слуха донесся легкий шорох песка.

– Лиз!

– Это я, Френки!

Френк побежал между песчаными холмами ей навстречу...

– Идем к Розе и Марии. Я люблю слушать, как бормочет море, - прошептала Лиз.

– Вот мы снова здесь вместе с тобой, - сказала Лиз, вытягиваясь на теплом песке.
– Только такие сумасшедшие физики, как ты, не видят в этом ничего значительного.

Френк наклонился и в темноте нашел ее губы.

– Френки, очень хорошо с тобой. Я последнее время постоянно мечтаю о том, чтобы мы были всегда вдвоем, а вокруг тишина, голубое море, белые чайки в безоблачной синеве и на берегу наши дети... Наши с тобой, Френки...
– Лиз крепко прижалась к нему.

Френк едва дышал и, казалось, вот-вот в нем что-то взорвется, и он забудет все на свете... Но где-то глубоко, в самых затаенных уголках его души всплыли неясные образы уродливых чудовищ, ползающих на четвереньках, поднимающих головы вверх к солнцу, которого они не увидят...

– А что, если у нас родятся дети-уроды?
– прошептал он.

Лиз вскочила на ноги. В тишине, едва нарушаемой легким плеском воды, было слышно, как порывисто она дышала.

– Что ты говоришь, Френки?

– Нет, ты отвечай прямо! А что будет, если у нас будут рождаться уроды? Дети с двумя головами, с одной ногой, обросшие шерстью, гермафродиты...

– Боже мой, перестань! Умоляю тебя, перестань, Френк.

Она опустилась на песок и тихонько заплакала. Френк закурил. Тишину прорезал дробный стук насосов на компрессорной станции. Ему стало очень жалко Лиз.

– Прости меня, я не могу отделаться от мыслей, которые вселились мне в голову после статьи в "Биологическом обозрении"... Наука всегда несла людям счастье... Когда я был мальчишкой, я думал, так будет всегда...

– Я об этом думала, Френк. Почему у нас все время говорят о том, что вы, современные физики, принесли человечеству несчастье? И почему, когда здесь у нас говорят о русских ученых, подчеркивают, что все свои открытия они стремятся приспособить для того, чтобы люди жили более счастливо? Неужели их физики не такие, как вы?

– Они такие же, как и мы. Но... одно и то же открытие можно превратить в добро и зло...

... После долгого молчания Френк спросил:

– Лиз, а ты бы согласилась быть женой убийцы?

– Боже мой, что с тобой, Френки?

– Ты отвечай... Для меня это очень важно...

– Убийцы? Конечно, нет. Боже, тысячу раз нет, если бы это был даже ты, Френк! Неужели тебя заставляют... О, этого не может быть... Ты никогда не согласишься!

Лиз снова прижалась к нему, часто вдыхая прохладный соленый воздух. Откуда-то набежал легкий порыв ветра, и листья Розы и Марии зашелестели.