Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
252
нарастающее беспокойство, переходящее в тревогу. Мы не
находили себе места, нервничали, метались из угла у угол. Но
удивительно: Настеньку это состояние не коснулось, она была
спокойна и даже весела. Наконец, голос Ангела: "Летим к
Земле.
– И долгая пауза. Затем тот же голос: - На вашу страну
надвигается трагедия: бесы и выродки решили пролить
русскую кровь. Мы вас посадим после того, как совершится это
сатанинское преступление".
Бог мой! Что ж
Бесы решили... И выродки... Не народ, не патриоты, а бесы.
Значит, власть придержащие, демократы. Вот, оказывается,
источник нашей необъяснимой тревоги. Теперь все
прояснилось. Выходит ОНИ, то есть Ангелы, могут предсказать
события. "А нельзя ли предотвратить преступление, помешать
ему свершится?" Я сказал это вслух, глядя на Машу, но вопрос
был адресован Ангелу. Он промолчал. Только минут через
десять стена сделалась прозрачной, и мы увидели шар
земной, окутанный сизым туманом. Смутно вырисовывались
очертания материков среди океана. Где-то там, на самом
большом материке, пролегла наша родная, многострадальная
Россия, растерзанная и оплеванная бесами и выродками.
Какую ж еще кровавую пытку придумали они?
Неожиданно за прозрачным бортом корабля поплыли
словно в дымке тумана какие-то странные тени,
напоминающие человеческие лики. Они, как признаки,
совершенно бесплотные, прозрачные наплывали и
колыхались. С каждой секундой они становились все гуще, и
лики вырисовывались четче. Солдаты, матросы, штатские
люди, пожилые и совсем молоденькие, мальчишки. Это было
невероятное, я бы сказал жутковатое зрелище, когда мороз по
коже. Я видел, как побледнела Маша. А сонмище ликов
медленно плыло вдоль корабля, заслоняя собой звезды, и
лики с каждым мгновением виделись ярче и четче. И мы с
Машей одновременно воскликнули: "Жуков, маршал Жуков!"
Да, это его образ проплывал перед нашим изумленным взором
среди массы солдат. "Смотри, Пушкин!" - воскликнула Маша.
"А рядом Кутузов, - отозвался я и вновь: - А там, похоже,
Александр Матросов и еще Якубенко Дмитрий Михеевич, мой
генерал!" Были и еще знакомые. Я узнал своего школьного
друга Петю Цимбалова, погибшего под Кенигсбергом, Маша
увидела свою покойную бабушку. Это видение ошеломляло,
бросало в дрожь. Что все это значит?
– мысленно спросил я, и
в ответ услышал голос Ангела: "Под нами Россия. А здесь
253
обитают души ваших соотечественников. Они возмущены
преступными деяниями бесов и выродков и бездействием,
слепотой и глупостью своих потомков. Они корят и проклинают
вас, хотят пробудить в вас совесть, честь и достоинство".
После этих слов прозрачная стена покрылась туманной
пеленой
и приобрела свой обычный вид. Но какой-тонеестественный, неземной, потусторонний гул, печальный и
гневный, заполнял все помещение. Мы ощущали его всем
своим существом, каждым атомом тела. Казалось, что в этом
гуле, как тревожные всплески, как стон, вырываются
человеческие голоса и травят наши души. Мы были
взволнованы услышанным и увиденным: кровавое побоище на
земле и возмущенные души покойников в небесах. Что это -
мистика или реальность? Я вспомнил наши разговоры с
епископом Хрисанфом о бессмертии души. Владыка на этот
счет имел твердые убеждения, у меня же возникали сомнения,
я колебался. И вот они - души усопших и погибших в боях за
Родину собрались над Россией в ее трагический час
предательства и позора и теперь корят и проклинают своих
наследников, которые не уберегли наследства, поверили
лжецам, позволили себя оскотинить, отдали власть бесам,
оборотням, ворам. Мысли мои метались от душ усопших к
кровавой бойне там, на Земле, в моей России, к битве, которая
должна произойти или, может быть, уже началась.
Неожиданно на противоположной стене прямо над чащей
постелью вспыхнул большой голубой экран точь-в-точь как на
телевизоре, и на нем раскрылась панорама Москвы. Сначала
общий план, потом отдельные районы и, наконец, Кремль,
заполненный войсками. И гул, тревожный, вздрагивающий,
орудийные выстрелы вперемежку с пулеметной трескатней.
Кадры на экране менялись. Вот Горбатый мост напротив Дома
Советов, на нем танки. Стреляют по белому зданию
Парламента. Белое здание - Лебедь в огне. Горят верхние
этажи. Толпы людей за танками. Трупы на асфальте и кровь.
Трупы безоружных. На экране крупным планом девушка,
совсем ребенок. Лежит навзничь, раскинула руки, как распятие.
Глаза открыты, волосы растрепаны. Кровь на виске. Она
мертва. "Это Россия", - слышится приглушенный голос Ангела,
и меня бросает в дрожь: я с ужасом мысленно говорю:
"Расстрелянная Россия" и слышу безмолвное добавление
Маши: "Убитое будущее России". И словно в ответ на экране
появляются убийцы - сначала те, кто отдал приказ убивать:
Ельцин, Черномырдин, Грачев. Среди них какой-то черненький,
254
вертлявый, захлебывающийся, в восторге кричит: "Давите их,
Виктор Степанович!" "Это нижегородский губернатор Немцов",
– поясняет Маша. Потом на экране появляются омоновцы. Их
лица крупным планом - озверелые, обезумевшие от водки и
крови, те, кто выполнял приказ главных убийц. В моем
сознании всплывает образ фашистских эсесовцев, убивающих