Голубой бриллиант (Сборник)

252

нарастающее беспокойство, переходящее в тревогу. Мы не

находили себе места, нервничали, метались из угла у угол. Но

удивительно: Настеньку это состояние не коснулось, она была

спокойна и даже весела. Наконец, голос Ангела: "Летим к

Земле.
– И долгая пауза. Затем тот же голос: - На вашу страну

надвигается трагедия: бесы и выродки решили пролить

русскую кровь. Мы вас посадим после того, как совершится это

сатанинское преступление".

Бог мой! Что ж эта такое? Неужели гражданская война?

Бесы решили... И выродки... Не народ, не патриоты, а бесы.

Значит, власть придержащие, демократы. Вот, оказывается,

источник нашей необъяснимой тревоги. Теперь все

прояснилось. Выходит ОНИ, то есть Ангелы, могут предсказать

события. "А нельзя ли предотвратить преступление, помешать

ему свершится?" Я сказал это вслух, глядя на Машу, но вопрос

был адресован Ангелу. Он промолчал. Только минут через

десять стена сделалась прозрачной, и мы увидели шар

земной, окутанный сизым туманом. Смутно вырисовывались

очертания материков среди океана. Где-то там, на самом

большом материке, пролегла наша родная, многострадальная

Россия, растерзанная и оплеванная бесами и выродками.

Какую ж еще кровавую пытку придумали они?

Неожиданно за прозрачным бортом корабля поплыли

словно в дымке тумана какие-то странные тени,

напоминающие человеческие лики. Они, как признаки,

совершенно бесплотные, прозрачные наплывали и

колыхались. С каждой секундой они становились все гуще, и

лики вырисовывались четче. Солдаты, матросы, штатские

люди, пожилые и совсем молоденькие, мальчишки. Это было

невероятное, я бы сказал жутковатое зрелище, когда мороз по

коже. Я видел, как побледнела Маша. А сонмище ликов

медленно плыло вдоль корабля, заслоняя собой звезды, и

лики с каждым мгновением виделись ярче и четче. И мы с

Машей одновременно воскликнули: "Жуков, маршал Жуков!"

Да, это его образ проплывал перед нашим изумленным взором

среди массы солдат. "Смотри, Пушкин!" - воскликнула Маша.

"А рядом Кутузов, - отозвался я и вновь: - А там, похоже,

Александр Матросов и еще Якубенко Дмитрий Михеевич, мой

генерал!" Были и еще знакомые. Я узнал своего школьного

друга Петю Цимбалова, погибшего под Кенигсбергом, Маша

увидела свою покойную бабушку. Это видение ошеломляло,

бросало в дрожь. Что все это значит?
– мысленно спросил я, и

в ответ услышал голос Ангела: "Под нами Россия. А здесь

253

обитают души ваших соотечественников. Они возмущены

преступными деяниями бесов и выродков и бездействием,

слепотой и глупостью своих потомков. Они корят и проклинают

вас, хотят пробудить в вас совесть, честь и достоинство".

После этих слов прозрачная стена покрылась туманной

пеленой и приобрела свой обычный вид. Но какой-то

неестественный, неземной, потусторонний гул, печальный и

гневный, заполнял все помещение. Мы ощущали его всем

своим существом, каждым атомом тела. Казалось, что в этом

гуле, как тревожные всплески, как стон, вырываются

человеческие голоса и травят наши души. Мы были

взволнованы услышанным и увиденным: кровавое побоище на

земле и возмущенные души покойников в небесах. Что это -

мистика или реальность? Я вспомнил наши разговоры с

епископом Хрисанфом о бессмертии души. Владыка на этот

счет имел твердые убеждения, у меня же возникали сомнения,

я колебался. И вот они - души усопших и погибших в боях за

Родину собрались над Россией в ее трагический час

предательства и позора и теперь корят и проклинают своих

наследников, которые не уберегли наследства, поверили

лжецам, позволили себя оскотинить, отдали власть бесам,

оборотням, ворам. Мысли мои метались от душ усопших к

кровавой бойне там, на Земле, в моей России, к битве, которая

должна произойти или, может быть, уже началась.

Неожиданно на противоположной стене прямо над чащей

постелью вспыхнул большой голубой экран точь-в-точь как на

телевизоре, и на нем раскрылась панорама Москвы. Сначала

общий план, потом отдельные районы и, наконец, Кремль,

заполненный войсками. И гул, тревожный, вздрагивающий,

орудийные выстрелы вперемежку с пулеметной трескатней.

Кадры на экране менялись. Вот Горбатый мост напротив Дома

Советов, на нем танки. Стреляют по белому зданию

Парламента. Белое здание - Лебедь в огне. Горят верхние

этажи. Толпы людей за танками. Трупы на асфальте и кровь.

Трупы безоружных. На экране крупным планом девушка,

совсем ребенок. Лежит навзничь, раскинула руки, как распятие.

Глаза открыты, волосы растрепаны. Кровь на виске. Она

мертва. "Это Россия", - слышится приглушенный голос Ангела,

и меня бросает в дрожь: я с ужасом мысленно говорю:

"Расстрелянная Россия" и слышу безмолвное добавление

Маши: "Убитое будущее России". И словно в ответ на экране

появляются убийцы - сначала те, кто отдал приказ убивать:

Ельцин, Черномырдин, Грачев. Среди них какой-то черненький,

254

вертлявый, захлебывающийся, в восторге кричит: "Давите их,

Виктор Степанович!" "Это нижегородский губернатор Немцов",

– поясняет Маша. Потом на экране появляются омоновцы. Их

лица крупным планом - озверелые, обезумевшие от водки и

крови, те, кто выполнял приказ главных убийц. В моем

сознании всплывает образ фашистских эсесовцев, убивающих