Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
все случилось, как гром среди ясного неба, и обнажило всю
шаткость и тщету его благополучия и процветания; он
почувствовал колебание почвы под ногами, хотя это был всего
лишь предупредительный толчок. Теперь он понял состояние
Тани, когда она ему однажды призналась, что ее не радует их
богатство, что и шубы, и все туалеты и драгоценности, и
личный "мерседес", который большую часть времени
простаивал в гараже, поскольку Евгений предпочитал
"казенный" "линкольн", - все
проходящим, чужим. Тогда он пытался утешить ее шуточками,
мол, все в этом мире временно, как и мы сами; вон комета
налетела на Юпитер, который уцелел только благодаря своей
массе. А что б осталось от Земли, столкнись она с такой
кометой? Одни осколки. "Все ходим под Богом, не знаем, что с
нами будет завтра или через час. Так что, лови миг удачи и
живи в свое удовольствие", - заключил Евгений. Но Таня не
получала удовольствия, когда абсолютное большинство людей
было обездолено. Таков уж ее характер, такое воспитание.
В свои служебные дела и проблемы Евгений не
посвящал Таню - сама же она не лезла с расспросами, решила
оставаться в стороне после того, как однажды
поинтересовалась, откуда же такие деньги. Тогда он, не
вдаваясь в подробности, несколько элементарно пояснил:
"Отцовские сбережения (отец Евгения много лет работал
281
директором универмага) да плюс кредит, который я взял в
Центральном банке, разумеется, под определенный процент.
Потом к нам поступают деньги от населения. Тоже под
процент. Мы эти деньги вкладываем в производство, в частный
сектор и тоже под процент. Но уже высокий, гораздо выше того,
что возвращали по кредитам госбанку. Разница остается нам".
–
"Но ты же выплачиваешь дивиденды вкладчикам очень
высокие. Я не понимаю, откуда берутся деньги на выплату
вкладчикам?" - недоумевала Таня. "У тех же вкладчиков: у
одних берем, чтоб рассчитаться с другими. Такая вот цепочка
получается", - с наигранной веселостью отвечал он, желая
закончить неприятный для него разговор. Но Тане не все было
ясно. "Когда-нибудь цепочка должна оборваться? Я правильно
понимаю?" - "А зачем ей обрываться? У одних занимаем, чтоб
рассчитаться с другими, - торопливо отвечал Евгений. -
Знаешь, дорогая, у бизнеса свои законы, и они не всегда
понятны не искушенному, как например, тебе. Так что лучше не
ломать над ними голову, а заниматься тем, в чем ты силен".
–
"Своей медициной, ты хотел сказать?" - "Это уж кто в чем
силен. Кстати, Танюша, ты все-таки решила уходить с
работы?" - поспешил он уйти от неприятной темы. "И не
подумаю. Зачем? Мне моя работа нравится".
– "Но, дорогая,
какой тебе смысл из-за жалких грошей надрываться? Разве
тебе недостаточно того, что я зарабатываю?
Ты в чем-тонуждаешься? Бери, сколько тебе нужно, и трать. Трать и не
жадничай, ни в чем себе не отказывай".
– "Боюсь я, Женя, этих
денег. Когда-нибудь цепочка оборвется", - печально вздохнула
Таня. Интуиция трезвомыслящего человека ей подсказывала
авантюрность "цепочки", делающей деньги из воздуха.
Учиненная "демократами" смута внесла разлад в
супружескую жизнь Соколовых. Если раньше, до
"перестройки", у них были общие интересы, взгляды, а иногда
и вкусы - во всяком случае серьезных противоречий не
наблюдалось, то теперь произошло резкое размежевание. И
вовсе не в том, что Евгений опрометью бросился в бизнес.
Таню тревожило, а потом и возмущало, что он бездумно
принял веру "демократов", стал попугайски повторять их
измышления, отвергать и поносить все советское прошлое,
чего прежде за ним никогда не замечалось. Как-то она прямо в
лицо ему сказала: "Да ты же настоящий оборотень". Но он не
возмутился, даже не обиделся, он рассмеялся, заметив при
этом: "Ты повторяешь слова Василия Ивановича, живешь его
мыслями. А пора бы заиметь свои".
282
В какой-то мере Евгений был прав: Таня действительно
придерживалась взглядов своего отца на то, что происходит в
стране, разделяла его позицию. Отставной полковник и
коммунист Василий Иванович находился в самой гуще текущих
событий, ходил на митинги патриотов, обладал большой
информацией, внимательно следил за прессой и старался
делиться своими наблюдениями с дочерью и зятем. На этой
почве у Василия Ивановича возникали острые конфликты с
Евгением, Таня всегда старалась в их споре быть арбитром и в
душе разделяла позицию отца. Это было ее твердое
убеждение.
Как только Евгений возвратился из милиции в свой офис,
к нему в ту же минуту зашла референт-переводчик Любочка
Андреева. Она была одета, как всегда, в белую кружевную
блузку и черную мини-юбку, укороченную до предела, от чего
ее длинные стройные ножки казались еще длинней.
Увидевший однажды ее в компании Евгения, Анатолий
Натанович, ядовитый до неприличия, съязвил: "Она тебе не
напоминает жирафу? Своими диспропорциями? Ну-ну, не
хмурься: она и в самом деле пикантна. На любителя". Сейчас
пухленькие подрумяненные щечки Любочки выражали тревогу.
Подведенные длинные ресницы напряженно трепетали. Она
устремила свои круглые, как у птицы, глаза на Евгения и
заговорила таинственным полушепотом:
– Дорогой мой, ты в порядке? Ничего не случилось?
Ее вопрос удивил Евгения: откуда слух? И он, сделав
недоуменный вид, ответил вопросом: