Голубой бриллиант (Сборник)

уже прошедший перед этим финский фронт, где командовал

взводом. Перед форсированием Днестра нам разрешили

вздремнуть. Наш погранотряд был нацелен на город Измаил, в

котором я никогда не был и не видел его фотографий. Я знал,

естественно, как в свое время Суворов штурмом овладел

Измаилом, изгнав из него турок. Мысленно и я, юный

580

лейтенант, готовил себя к штурму этого города,

расположенного на правом берегу широкого и далеко не

голубого Дуная.

Не знаю, сколько мне удалось поспать в эту теплую

июньскую ночь на берегу Днестра, может час, а может два.

Только я видел сон: в центре Измаила белый-белый с

колоннадой храм и на площади памятник. Кому именно, я не

разглядел. Утром нам объявили, что ультиматум румынами

принят, и мы без боя вошли в Измаил. Каково же было мое

удивление, когда в центре города я увидел тот же, что и во сне,

храм и памятник Суворову. При том, храм точь в точь такой же,

белый и с колоннадой.

Нечто подобное случалось со мной не однажды и не

только в сновидениях. Однажды я ехал из Москвы на дачу, и не

доезжая до платформы, на которой мне сходить, вдруг

вспомнил своего фронтового друга, который жил в Гомеле и с

которым мы лет десять не виделись, я почему-то подумал, -

сам не зная почему - вот выйду из электрички, и на платформе

столкнусь лоб в лоб со этим другом, который, кстати, никогда

не был у меня на даче и не обещал быть. И вот сюрприз:

выхожу из вагона и вижу, он выходит из соседнего вагона.

Нет, что не говорите, а есть что-то в космосе неведомое и

пока что недоступное нам, и мы люди, частица космоса, он

нами владеет и правит. Как однажды в откровенном разговоре

Лукич сказал мне: "У нас с Ларисой не простая, обыкновенная

встреча. Наши отношения запрограммированы там, в

небесах". Зная их необыкновенную, и в самом деле, неземную

любовь, я готов был всерьез принимать это откровение Лукича.

Я был рад за своего верного друга и по-хорошему завидовал

ему: их отношения с Ларисой были редким явлением,

совершенно уникальным.

Лукич не звонил мне целый месяц. Сам я не решался

особенно тревожить молодоженов, думал так: надо будет -

позвонит. И все же я соскучился по ним и решил позвонить.

Только было протянул руку к телефонной трубке, а уж звонок

мне, упреждающий. Звонит Лукич. И без обычного: "чем

занимаешься?", "от чего я тебя оторвал?", даже не

поздоровавшись натянутым голосом он сказал:

– Ты мне очень нужен. Сейчас же, безотлагательно.

Извини, дорогой, но это очень важно. Пожалуйста, отложи все

дела и подъезжай.

– Что-нибудь...
– было заикнулся я, но он перебил:

581

– Не спрашивай, я жду тебя.
– И положил трубку. Конечно,

я тот же час собрался и поехал, перебирая в памяти

различные предположения. И очень серьезное, чего раньше у

нас не случалось. Обычно он был спокойный,

уравновешенный, сдержанный. Я был встревожен и немного

волновался. Войдя в квартиру, я спросил с порога:

– Ты один? Ларисы нет?

– Она только что вышла, не дождавшись тебя. Она

спешила.

– Тогда рассказывай.

Мы зашли в гостиную, я сел в глубокое кресло, в котором

всегда себя уютно чувствовал, а Лукич, не садясь в нервном

напряжении расхаживал по комнате и, не глядя на меня,

говорил:

– Случилось то, чего очень опасалась Лариса... - Он

делал длинные паузы, словно силой выталкивал из себя

слова, голос его был сухой, прерывистый. - Ее родители

узнали о наших отношениях... Постарались мерзавцы, которые

всегда водились среди людей, но сегодня ими переполнена

русская земля. - Он замолчал, взял со стола тверскую

газетенку с открытой страницей, на которой были

опубликованы алуштинские фотографии, и протянул мне со

словами:

– Узнаешь?

– Да, подленько сработано, - посочувствовал я.

– Но этого мало: родителям попало одно мое письмо к

ней. Случайно, по недосмотру. Говорил ей, просил: не храни,

сжигай, от греха подальше. Так нет же, не послушалась,

берегла, как память. А теперь разворачивается драма или

может трагедия. Дело в том, что Павел Федорович, с которым

ты познакомился на теплоходе, с минуту на минуту может

появиться у меня. Для объяснения. Мы говорили по телефону,

и он едет.

Он посмотрел на меня проницательно, и в глазах его я

уловил тревогу и просьбу. Я спросил:

– Чем могу быть полезен?

– Я хочу, что б ты при этом присутствовал. Думаю, что

разговор будет неприятный, и я в некоторой растерянности. Я

хочу, что б ты был нечто вроде арбитра и смягчал остроту.

Напомни ему примеры подобных браков из Гете, из Пикассо,

наконец из Михалкова, который в восемьдесят четыре года

только что женился на сорокалетней. Я очень надеюсь на твою

дипломатию.

582

– Да какой из меня дипломат? Арбитр должен быть

беспристрастен. А разве я могу в данном случае таким быть?

Нет, конечно.

– Но все-таки... одно твое присутствие утешит меня.

Профессор Малинин не заставил себя долго ждать.

Дверь ему открыл Лукич и проводил в гостиную, где находился

я. Мое присутствие для него было неожиданным и

нежелательным. Он хмуро кивнул мне вместе с невнятным

"здравствуйте", на что я приветливой улыбкой четко сказал

"добрый день". Думаю, что для нас троих мужиков это был