Голубой бриллиант (Сборник)

он не тот человек, с которым я могла связать свою судьбу. Он

просто бревно, бездушное, безнравственное и жестокое. Он

считает, что облагодетельствовал меня зарплатой, подарками

616

вроде шубы, дубленки и прочих мелочей, и не понимает, что

женщина нуждается в ласке, нежности, любви, что для нее это

дороже черных колготок под черную миниюбку. Что для

женщины с душой и разумом сексуальные дела далеко не

предел желания. Теперь он вызывал во мне чувство

отвращения. И когда он назначал мне время очередной

встречи на квартире, у меня пропадало всякое желание видеть

его и ложиться в постель. Я знала, что я не единственная у

него из "приватизированных", и меня это оскорбляло и

унижало. Что мне нравилось, так это баня, - я охотно шла в

парную, нежилась под вениками, плавала в бассейне. Но, к

сожалению, он не часто доставлял мне такое удовольствие.

Баней пользовались его домашние, друзья, юная секретарша и

даже молодящаяся Мария Степановна. Он чувствовал мое

охлаждение, а вернее отчуждение к нему и вместо того, чтоб

приблизить меня к себе, старался показать свою власть надо

мной, наказать, унизить меня.

Прошло недели две после нашей встречи с Лидой, как

Денисов послал меня с пустяковым поручением в Тулу. Как

потом выяснилось, это был предлог для хорошо продуманной

им акции против меня. На этот раз я ехала на "Вольво" с

другим шофером. С делом я легко управилась, и в Москву

возвратилась к вечеру. Отпустив машину, я поднялась по

лестнице, открыла дверь своим ключом и тихо вошла в

квартиру. В прихожей и в комнате горел свет, что меня очень

удивило, и я, не раздеваясь, заглянула в комнату. И была

шокирована увиденным: на тахте лежали обнаженные Денисов

с Марией Степановной и как ни в чем не бывало, не обращая

на меня никакого внимания, занимались оральным сексом. Я

не думаю, чтоб они не слышали, как я вошла. Шокированная

такой отвратительной сценой, я промычала "Извините",

повернулась к выходу и уже в прихожей услышала его

надменный голос:

– Постой! Не уходи!..

Я вышла на улицу, совершенно ошеломленная циничной

наглостью, и не знала, как мне поступать. Я попыталась

собраться с мыслью и пришла к заключению, что этот

спектакль был разыгран специально для меня в отместку на

мое "не могу совершить грешное деяние". Я подумала:

неужели он настолько глуп, что не понимает, что подобной

демонстрацией он не только отталкивает меня от себя, но и

вызывает омерзение? Очевидно такие люди, получив власть и

свободу на вседозволенность, напрочь лишены элементарных

617

норм морали и нравственности, совести и стыда? Так ведь

совести и стыда не имеют не только в бытовом аспекте, но и в

политике, в государственной деятельности нынешние

реформаторы с Ельциным во главе.

С полчаса я бродила по улице и решала, как мне

поступить именно сейчас. Первая мысль была поехать к Лиде

и заночевать у нее. А вдруг она не одна? Надо бы

предварительно позвонишь. Но у меня не было жетонов на

автомат и пришлось за ними дойти до метро, а это заняло

какое-то время. Я почему-то позвонила не Лиде, а на свою

квартиру. Ответил Денисов. Я спросила холодным тоном:

– Смогу ли я войти в квартиру и если "да", то когда?

– А тебе не надо было убегать, - смеясь ответил он.
–

Тебе было бы полезно научиться, набраться опыту. Можешь

возвращаться хоть сейчас. Через десять минут мы уезжаем.

Я вернулась приблизительно через полчаса. Их уже не

было. Я была крайне раздражена и возмущена. За кого он

меня принимает?
– спрашивала я себя и уже, сменив гнев на

иронию, отвечала: он, наверно, не рассчитывал на мое

быстрое возвращение, я просто не вовремя появилась. Они не

ожидали. А то, что он не смутился, а все повернул на веселую

шутку, так это в его характере. Не могу же я запретить ему

встречаться с другими женщинами, нет у меня на это права, не

жена же я ему, а только одна из многих "приватизированных".

Еще на пути к метро за жетонами я под впечатлением

увиденного чувствовала себя оскорбленной и униженной,

решила: все, с меня довольно, уйду, уеду к Тверь, пусть

подавится своими миллионами. Но рассудив все здраво, - так

мне казалось, - я поняла, что мой гнев не имеет серьезных

оснований, и отказаться от его зарплаты или "зряплаты"

именно сейчас, не продумав и не рассчитав, что даст мне

внезапное появление в Твери, опять же объяснения с

родителями, было бы легкомысленным. В душе я уже

смеялась над всей этой сценой, представляя себе

самочувствие этой всегда важной, респектабельной Марии

Степановны.

На другой день только я вошла в офис, как секретарша

сказала, что Борис Ильич просил меня зайти. Он сидел за

журнальным столиком, розоволицый, приглаженный в белой

рубашке и при галстуке и пил кофе. Меня встретил открытым

веселым взглядом, и в карих глазах его мерцала ироническая

улыбка. Дружески предложил, кивнув на свободное кресло у

столика:

618

– Садись. Кофе будешь? - Я отрицательно качнула

головой.
– А коньяк?

– Благодарю. С утра не употребляю.

– Иногда обстоятельства заставляют и с утра и поздно

ночью. - И тем же веселым дружеским тоном продолжил: -

Послушай, девчонка, - он часто ко мне так обращался, - насчет

вчерашнего. Мы с Машей старые любовники. Еще до моей