Голубые луга
Шрифт:
— Ни одного дерева не дам, — сказал Страшнов. — Ни одного.
— И спрашивать не станем! — Кривоусов закурил «Герцеговину Флор». — Дела сдашь Горбунову.
— Но я, кажется, заявления об уходе не подавал?
— Подашь. А не подашь — пожалеешь.
…— И это у нас творится! — крутил головой Страшнов, а военком улыбался отрешенно и грустно.
— Знаешь, Николай, не связывайся. Пока добьешься правды, ребятишек голодом вволю наморишь.
— Но для себя разве я стараюсь? Лес хочу спасти. Уникальное место в здешнем краю. Срубить такой лес — прежде всего,
— Сколько этого леса войной пожгло! Сколько полей перепахано снарядами. Брось, Николай!
— Не брошу!
— Ну, как знаешь…
Женщин в доме совсем не слышно. Страшно было женщинам. Один Федя радовался. Все-таки отец не подкачал в решительный момент.
— Эх! — крикнул Страшнов, берясь за гитару. — Петь так петь!
И запели они с военкомом «Каховку», а потом «Крутится, вертится шар голубой», «На Дальнем Востоке акула…» Мол, не лезет в акулью глотку, для этого глотка мала!
— Что же ты задумал, отец? — спросила ночью мама. — Ну на что нам твоя правда? Правдой сыт не будешь. Дети маленькие…
— Не маленькие! Федя меня не осудит. За что другое, за переезд сюда даже — осудит. А за это — нет! — и позвал: — Федя, спишь?
— Не сплю, папа!
— Давай-ка, брат, почитаем наше любимое!
Отец поднялся, зажег лампу, поставил на пол и сел, прислонясь спиной к сундуку.
— «Остров сокровищ» будем читать? — спросил Феликс.
— «Остров сокровищ»!
— И я хочу слушать! — закричала Милка.
На нее заворчали и тетя Люся, и бабка Вера.
— Иди ко мне! — позвал Федя.
Милка прибежала, залезла под одеяло, прижалась к нему.
— Холодно! — прошептала она.
— Сейчас нагреешься! — Федя почему-то погладил Милку по волосам. — Какие легкие! Как пух!
— Ну, тихо! Начинаю, — сказал отец.
Книжка у них была повидавшая на своем веку разного читателя, потому и начиналась далеко не с первой страницы, а та, что была первой — с середины, верхнюю часть кто-то пустил на самокрутку.
— «Если дело дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все!..»
Следующий абзац Федя мог пересказать со всеми знаками препинания.
«Потом внезапно раздался страшный взрыв ругательств, стол и скамья с грохотом опрокинулись на пол, звякнула сталь клинков, кто-то вскрикнул от боли, и через минуту я увидел Черного Пса, со всех ног бегущего к двери. Капитан гнался за ним…»
Федя закрыл глаза и отправился в опасное приключение вслед за славным мальчиком Джимом, с капитаном Смолеттом, доктором Ливси, сквайром Трелони и, конечно, не без одноногого Джона Сильвера, судового кока и сподвижника капитана Флинта.
Федя отворил дверь класса и замер — никого. Он об этом только мечтал — хоть раз прийти первым.
Вот оно, место, где совершается самое важное: одни здесь становятся вечными троечниками, другие вечными отличниками. Одни плачут, когда им ставят четверки, другим и двойки нипочем.
А что если вынести парты? Уйдет отсюда школа или останется, затаится? Там, откуда они приехали, в настоящей школе
размещался госпиталь, но все равно все знали, что это школа.Федя на носках, боясь нашуметь, проходит на свое место. Кладет в парту портфель. Потом подходит к учительскому столу, замирает — нет, не слышно бегущей оравы — садится на стул лицом к классу.
Ничего не изменилось, но сердце бьется, словно совершил воровское дело.
Федя удерживает себя на этом стуле. Ему важно узнать главное: тайну учителя и тайну класса. Что видно с этого места и что есть в классе, чего не бывает в других местах: дома, в конторе, в сельмаге…
Хлопнули двери, покатилось по коридорам стоногое, стогорлое, очень быстрое существо. Федя едва успел прыгнуть за парту — дверь настежь, и трое застряли в проеме. Трах! — покатилась пуговица, потерявший нагнулся, сзади поддали, — влетел, цепляясь руками за пол.
— По башке портфелем хочешь?
Трах!
Тар-ра-рах!
Тра-ах!
— Дурак, убьешь!
— Сам начал.
— Кто дежурный? Кто дежурный?
— Я!
И тихо стало. Дежурный Мартынов Виталик кладет свою военную сумку на место. Расстегивает ее, вынимает белоснежный кусок материи. Новой. Подходит к доске, вытирает остатки вчерашнего мела и вдруг оборачивается и смотрит на Федю.
— Твоего отца снимают?
«Зачем он? — с ужасом думает Федя. — Какой стыд! Все теперь узнают, что отца снимают с работы. А с работы за что могут снять? За воровство!»
— Не знаю.
Мартынов улыбается про себя и еще раз аккуратно вытирает доску.
Федя сидит оглушенный, маленький. Домой бы.
Первый урок сегодня военное дело. Появляется военрук.
Ребята строятся. Впереди Мартынов. Рядом с ним Федя, командир первого отделения.
— Страшнов!
— Я! — Федя делает положенных два шага вперед.
— Маленький ты больно, Страшнов! Картину нам портишь. Встань по росту. Командиром первого отделения назначаю… Нырялова, сына кавалера трех орденов «Славы». Тебя, Яша.
Федя поворачивается через левое плечо, щелкает каблуками и, четко ударяя ногами по полу, идет в конец строя, в третье отделение. Лишь бы никто ни о чем не спросил. Тогда слез не удержать.
— Нырялов, займи свое место!
— А мне и на моем хорошо, — отвечает Яшка.
— Отставить разговоры! Нырялов, два шага вперед!
— Не пойду, — говорит Яшка.
— Его уважили, а он — не пойду. Может, к директору на беседу захотел?
— Товарищ военрук, — говорит Мартынов. — Назначьте на должность Васильеву!
Военрук, сжав губы, подозрительно глядит на Виталика: от души предлагает или издевается — этого Мартынова не понять.
— Кука назначьте! — выкрикивает кто-то утробным голосом.
— Это кому понадобился Пресняков? — учитель военного дела пробегает вдоль строя, впиваясь глазами в ребят. — Смелые? Да я вас!
Это уже истерика.
— На месте бегом! Бегом! Бегом! До конца урока будете топать!
Ребята бегут. Им и страшно, и весело.
— Мартынов, ты можешь сесть! А эти!.. — кричит военрук.