Голые тетеньки (сборник)

По себе знаю, где выпивка, так может проскользнуть и любовница. Это самая вредная для бюджета зараза. Испытала. Когда Степан еще живой был, а значит, пьяный, они с моим Никодимом тоже завели себе в городе, на вокзале. Дак ты попользовала жениха, да и иди себе. Так ить – не-ет! Она ко мне приехала и 200 долларов требовала. Чтобы я, значит, рассчиталась за ее услуги. Пришлось рассчитаться лопатой по задней части. А Никодим-то какой молодец, не заплатил. Не совсем дурак. Так что лучше уж без них. Но если что, то вы хоть адрес свой обратный не давайте. И пусть бесплатно. Скажите ей, что зарплата мала, что семья на два месяца без еды останется. Чо ж она, не поймет, что ли? Женское сердце – оно доброе. Я бы поняла.

И на наряды для жены зря не тратьтесь. Научу, как надо. Я давеча тряпку половую пошла в чулан искать. Старая стерлась. Думаю, сейчас я из своей старой одежды выброшенной тряпку себе и подберу. Гляжу, кофточка. Выбросила я ее еще до перестройки. Вгляделась я в нее повнимательней, а она лучше, чем на мне. На мне-то четыре дырки, причем две – навылет. А в выброшенной – всего две, вот тут на грудях. Никодим за 40 лет протер, видать. Порылась еще в барахле – юбку нашла. Тоже почти новая. Такое добро раньше выбрасывали! Я с себя кофту и юбку на тряпки определила сразу. Никодим пришел с похорон – глазам не верит. Я стою – вся с иголочки одетая, в туфлях на высоком каблуке. На одном. Он говорит, Настя, это, что ли, ты – в молодости?

Я как закричу на него:

– Иди в сарай, дурак. Ходишь в рванье. А помнишь, ты тряпье для мотоцикла туда унес? Еще до перестройки.

Вернулся он из сарая – хоть под венец с ним иди. Правда, мотоцикл этим костюмчиком он несколько раз вытер. Но все равно же лучше. Красавцем стал.

Лучше по сарайчикам да по чуланчикам пошукать, чем в магазинах тратиться. Какие уж магазины с нашими-то деньгами.

И очень много съедает сейчас телефон и электричество.

У нас-то в деревне три телефона: у директора, у агронома и у меня. То ли по ошибке мне поставили, то ли для отмазки, что передовые трудящие у нас телефонизированы. Я принципиально никому не звоню. Мне, бывает, кто и звякнет, по ошибке, раз в год. А платить за него надо. Я в «скорую» раз звонила, в город. Жар, говорю, страшный жар. Приезжайте. Приехали пожарники. Водичкой вспрыснули, мне и полегчало. А так, отказываться надо от телефонов.

А с электричеством бороться еще проще. Мне внучок прибор ночного видения подарил. Дак я, как кошка, по ночам меж горшками прыгаю. А Никодим у меня тоже норовистый бывает по настроению. Давай, говорит, Настя, в кошки-мышки играть эротические в темноте. Я бегаю по избе, все вижу. А он пока все косяки лбом не соберет, успокоиться не может. А электричество я запрещаю включать из экономии.

И телевизор мы включаем, только когда вас показывают, Юрий Михайлович. Такой вы справный да проворный, а вас голодом кормят. Не дадим вас в обиду, Юрий Михайлович! Да мы всей деревней скинемся рублей по сту и вышлем вам. А если задержки в выплате у вас случаются (нам пенсию частенько задерживают), то телеграфируйте, будем слать регулярно.

И еще. Мы не знаем, какая зарплата у президента. И может, тоже ему задерживают? Скажу твердо, президента в обиду тоже не дадим. У нас с войны в деревне немецкие каски остались. Если надо, мы привезем и будем стучать касками Западу. Пусть помогают, раз заварили.

Мяу Чисто женская история.

Какая кошка не мечтает выйти замуж. Мурка мечтала об этом с детства. Замуж не вышла, но котят родила. Пять штук. Эта ночь, конечно, была хлопотной. Рожать – не делать. Утром усталая Мурка вышла из подъезда на улицу. Народу во дворе было много. Из-под кустов и из подвалов разбредались по домам уставшие коты и кошки. Пожилая Матильда покачала головой:

– Вот молодежь! Что хотят, то и делают. А хотят многого. Потом спросила у Мурки:

– А у тебя как дела?

– Родила, – ответила Мурка.

– Бывает, – сказала Матильда и поймала пролетавшую стрекозу. Попробовала на зуб и сплюнула:

– И как они ее едят? Вот в наше время была стрекозятина.

Потом спросила:

– А мужик-то есть у тебя?

– Да есть один, – ответила Мурка, – найти бы только.

Из подвала вышел кот Рыжик, весь в золе и паутине. Ночь и для него была нелегкой. Чердак, подвал, конкуренция. Увидев Мурку, он хотел юркнуть обратно в подвал, но Мурка пригвоздила его фразой:

– Мяу!

Увидев, что Мурка постройнела за ночь, Рыжик совсем взгрустнул. “Сейчас начнется”, подумал он.

– Куда же ты! – сказала Мурка. – А говорил, любишь.

– Мда-а, – сладко потянулся Рыжик, – интересная штука жизнь: молодость, любовь, материнство.

– И отцовство, – подсказала Мурка.

– Чье отцовство? – прикинулся Рыжик.

– Твое.

– А-а, вон ты в каком смысле. Ну, этот как сказать. Пойдем глянем на потомство.

Дверь открыла хозяйка Мурки. Она хотела запустить в Рыжика тапком, но сжалилась. И запустила сапогом.

“Ох, и злющая будет теща”, – подумал Рыжик.

Почесывая больное место, Рыжик внимательно оглядел своих детей.

– А чего они все разные? – возмутился он. – Только один всего и рыжий.

– Генетика, – настороженно улыбнулась Мурка, – в бабушек, в дедушек…

– Ты про генетику теще расскажи, а мне не надо. Вот одного признаю, мой. Не откажусь. На пару мышей в месяц можешь рассчитывать. – И Рыжик ушел по-английски – в форточку.

“Как жить?” – подумала Мурка и стала перебирать в памяти вероятных отцов своих детей.

Тогда, в марте, пришлось крутиться, как белке в колесе. “Всех и не упомнишь”, – вздохнула она.

Был Пушок. Но, говорят, подался на Север. Был Мурзик. Но он чуть не погиб под детским велосипедом. Какие алименты с пенсии? Был Пупсик. Сидит за драку на чердаке. Кто же еще? Да нет, не может быть, чтоб больше никого.

А, да, был Эдуард. Шикарный кот в жилетке. Но у него хозяин – зверь. Утопит вместе с котятами.

Кто же еще? А, совсем забыла. Был же еще Серега. Сергей. Все его звали Серый. Это был всем котам парень!

Они познакомились на роскошной помойке возле одного руководящего учреждения. Не помойка, а вкуснятина. Серый никого не подпускал. А Мурку пригласил. Он угощал ее копченой колбасой, икрой и такой невиданной рыбой, что Мурка полюбила его раз и навсегда. Мурка смотрела на небоскреб учреждения и думала: “Если они это выбрасывают, то что же они едят?” Мимо сновали большие черные лимузины, и Серый сказал:

– Счастье – это умереть под их колесами.

Мурке не хотелось такого счастья. И она предложила:

– Давай куда-нибудь сходим.

И они пошли в подвал. Там выступал клуб самодеятельной кошачьей песни. Как они пели! На восемнадцать голосов. Потом выступали рокеры. А запевал один гладкошерстный кот на чистом сиамском языке. Публика была экстравагантна. Но Серый выглядел лучше всех. Его шкура имела серый цвет с белыми пятнами. Еще в молодости какая-то бабка плеснула в него ведро негашеной извести. После этого он стал законодателем мод в городе.

Потом Серый вошел в инцидент с огромным сибирским котом. Тот слишком внимательно понюхал Мурку. И Серый сказал коротко: