Гомер

сделал Кульман, не говоря уже о том, что линия как раз социального развития у него

совсем не разрабатывается. Кроме того, можно возражать против самого термина «аппарат

богов», употребляемого, впрочем, не только Кульманом, но и другими учеными, в

частности П. Кауэром и Э. Дрерупом. Ведь термин этот ассоциируется с механическим

употреблением каких-то мертвых штампов, как будто бы речь идет здесь не о самих богах,

а о чем-то другом, для чего боги являются только внешним, механическим и

несущественным орудием. Мир богов у Гомера вовсе не таков. Это настоящие и вполне

живые персонажи в качестве предметов веры и в качестве предметов художественного

изображения. Правда, боги у Гомера даны на ступени бурлеска, но бурлеск – это вовсе не

есть формалистическое использование каких-то мертвых, выцветших и ничего не

говорящих штампов. Бурлеск – это очень живой, веселый, изящный, занимательный и

остроумный передовой стиль. Термин «аппарат богов» едва ли подходит для

характеристики такого стиля. Старое шиллеровское представление о наивной поэзии,

основанное на безраздельном единстве человека с природой, к которому примыкал и

Негельсбах,36) в настоящее время едва ли может целиком применяться к Гомеру. Правда, с

другой стороны, невозможно целиком согласиться с Нильссоном,37) что аппарат богов у

Гомера более интересен для эпической техники, чем для религии; и когда Керн38) называет

гомеровских богов «миром декаданса», то это правильное суждение отнюдь не нужно

понимать в смысле какого-то гомеровского атеизма. На самом деле это все еще настоящая

религия, но религия свободомыслящих ионийцев, которые в свой век восходящей

демократии привели старую аристократическую мифологию к большой эмансипации,

приобщая к ней и широкие низовые круги. Если мы будем стоять на такой точке зрения, то

все-таки будет очень полезно всякому, кто интересуется Гомером, прочитать книгу

Кульмана и вникнуть в его многочисленные примеры из эпоса и в его интересные анализы

и классификации весьма важных текстов из Гомера.

Для характеристики общей гомеровской мифологии важно также рассуждение Б.

Снелля в его «Открытии духа».39)

Страх перед божеством, рассуждает этот автор, настолько преодолен у Гомера, что

религиозность становится нам почти непонятной. Мы почти сомневаемся, верит ли Гомер

в олимпийских богов (38-39). Греческие боги являются отражением [329] естественного

строя природы. Посещая другие страны, греки легко находили аналогии для своих богов,

хоть и под другими именами, но с такими незначительными уклонениями, что у них

никогда не могло образоваться ни национального религиозного фанатизма, ни

абсолютного догматизма (39 сл.). То, о чем греки просили своих богов, всегда было только

естественным порядком самой природы. И даже, когда Гера заставляет Гелиоса сойти под

землю раньше срока, то для грека это вполне естественно потому, что Гелиос движется на

колеснице и легко может то замедлять, то ускорять бег своих коней. Вот почему греки не

дали никакой истории творения, которая подобно библейской создавала бы что-нибудь из

ничего. Виламовиц (Platon, I, 601) не раз указывал на то, что естественные науки не

возникают там, где верят в создание мира. Но у греков никто мира не создавал, и потому

естественные науки расцвели у них пышным цветом (42 сл.).

Почти можно сказать, что сверхъестественное совершается у Гомера в строгом

порядке. Вполне можно установить те правила, по которым боги вмешиваются в земные

дела (44). Боги и люди представляют собою у Гомера нечто совершенно единое и вполне

естественное целое, где все начинается с богов и осуществляется в людях. Но то, что

вкладывают боги в людей, является для них максимально внутренним и их подлинной

собственностью. Но даже и при такой естественности религии Гомер все же рисует нам

попытки освобождения человека от обязательного воздействия на него божества. Так, уже

в начале «Илиады» Афина удерживает Ахилла от кровопролития, при этом, однако, она

прибавляет слова «если только ты послушаешься». Следовательно, с точки зрения Афины

и с точки зрения Гомера Ахилл вполне мог и не послушаться богини (45 сл.). Когда

божество появляется у Гомера перед человеком, то человек вовсе не валяется в пыли и не

является чем-то ничтожным. Наоборот, он делается свободным, сильным и добрым. К

богам ближе не бедные и слабые люди, а сильные и могущественные. Безобразный Ферсит

как раз является тем человеком, который оставлен богами и далек от них.

Религия у Гомера основывается вовсе не на страхе перед богами, вовсе не на

уважении к ним и уже подавно не на любви или благоговении, но исключительно на

чувстве удивления. Однако удивление у Гомера вызывают также и прекрасные женщины,

герои и произведения искусства (47). Греческое слово «удивляться» (thaym'adzein) того же

корня, что и «видеть» (theasthai). Это свидетельствует о том, что удивление есть только

более внимательное рассматривание; и оно, конечно, не охватывает человека целиком, но

оставляет известное расстояние между человеком и богами, что опять-таки ставит

человека в более естественное положение. «Гомеровский человек свободен [330] перед

богом». Он горд, получая что-либо от бога. Но он скромен, зная, что все великое

происходит от бога (48).

В дальнейшем Снелль набрасывает правильную характеристику олимпийских богов

в их светлом и ясном облике в сравнении с хтонической мифологией прошлого, связывая

олимпийскую мифологию с возвышением ахейского племени и микенской культуры, о чем