Гомункулус Зуммингера. Рецепт Парацельса
Шрифт:
В открытое окно смотрели звезды. Свежесть и невероятная радость кружили Эллину. Она падала в глубокий сон и из последних сил смогла открыть напоследок глаза и улыбнуться далеким звездам, – Альберт, – спасибо тебе, любимый мой, за эту волшебную ночь, – прошептала она и уплыла по искристой реке в самое утро.
Под утро Зумм увидел, как на краю его постели сидит Айко. Его тень почти совсем обрела черты взрослого мужчины. Зумм рассмеялся, – Айко, ты у меня совсем уже взрослый. Что только мне с тобой потом делать? Вот в чем задача.
Айко подсел ближе и Зумм рассмотрел улыбку на лице своего создания.
– Ты улыбаешься? Хорошо провел ночь? – поинтересовался Зуммингер.
– Да, мой дорогой
– С княгиней понятно, а как ты узнал про князя? Или для тебя нет секретов, мое волшебное создание? Ты между делом не влюбился в княгиню?
– Моя задача, Зумми, не влюбляться в княгиню, да я и не могу, так как живу на твоих чувствах, а они совершенно иной направленности. Мне это ни к чему и задача моя совсем другая, правда? – Гомункул посмотрел на своего создателя.
– Да, твоя задача склеить их вместе, разбудить то, что спит крепким сном, а потом время покажет.
– Что потом, Зумми? Ты меня заставишь вернуться назад?
– А ты не хотел бы возвращаться, Айк?
– Нет, мне хочется, чтобы меня тоже любили, так же, как и Альберта.
– Будет тебе любовь, будет, Айко, обещаю тебе, – сказал Зумм, – только надо будет подождать.
Айко умоляюще посмотрел на своего создателя, словно спрашивая, – сколько ждать, Зумми? А это любовь Канти?
– Вижу, отравил я тебя, Айко, теперь сам не знаю, что с тобой делать. Не смотри на меня так, Айко, – не в этом веке, в этом веке не успеем.
– Но ты ведь не вечен, Зумми! – воскликнул Айко.
– Да, но ты то вечен, поэтому вполне сможешь дождаться своего счастья. Я спрячу тебя, Айко и ты сам выберешь момент, чтобы выйти и жить в этом мире. А сейчас я хочу, чтобы ты окреп как можно сильнее и смог бы при желании начать выходить из этого волшебного стекла. Ты ведь еще не можешь выйти из него?
– Нет, Зумми, пока еще это очень сложно. Только когда Эллина подходит совсем близко к стеклу, мне удается вытянуть из стекла мои руки, но выходить пока не могу, как ни стараюсь.
– Мне может не хватить сил полностью тебя освободить для земной атмосферы и тогда тебе придется ждать следующего случая, тебя это не очень пугает, Айко?
– Было бы грустно, но я подчинюсь судьбе.
– Айк, твоей судьбой занимаются твои братья, ты немного лукавишь, сын мой, – Зумм улыбнулся, а Айко смутился.
– Да, Зумми, судьба не скоро предоставит мне случай, мне об этом уже сказали и я могу совсем исчезнуть, вернувшись в твое стекло, как только ты встретишься с Канти.
– Вот видишь, мой дорогой, все ты понимаешь, – Зумм сел рядом с Айко и обнял своего волшебного сына, – но полностью ты все равно не исчезнешь, то. Что я вложил в тебя, останется, правда?
– Увы, мой друг, Зумми, останется, – гомункул загрустил, – зачем только? Неужели нельзя было обойтись без этой пытки, Зумми?
– Нельзя, мой брат, нельзя, – успокаивал его Зумм, – зато ты узнал что-то новое, вот увидишь, придет время, и ты не будешь об этом жалеть, а только благодарить Судьбу.
– Да? – неуверенно переспросил гомункул, – а про себя подумал, – я останусь с тобой, друг мой, и Канти будет всегда рядом, а в следующей жизни она будет только моей, только моей!
– Да, Айк, милый мой друг, не переживай.
– А я теперь уже не переживаю, Зумми, – ответил Айко, и на его лице появилась легкая усмешка.
Князь Альберт по просьбе Парацельса продолжал гостить в Литве у своих покровителей. Найти повод, чтобы задержаться было просто, куда тяжелее было выносить разлуку с Эллиной, и с каждым днем тоска усиливалась. Он мучился две недели, но однажды ночью он странным образом оказался в спальне своей супруги. Она стояла
рядом с ним, между ними было только прозрачное стекло, которое постепенно таяло. Как только оно совсем исчезло, Альберт обнял Эллину, и почувствовал, как сильно бьется ее сердце. Эллина, Эллина, – повторял он, целуя ее грудь и лицо, – так скучаю без тебя, так скучаю!В своем очередном письме Парацельс просил князя писать ему обо всем необычном и странном, что с ним произойдет. В ответе князь написал о своем странном сне, но, конечно же, достаточно лаконично, но Парацельсу и этого было вполне достаточно. Он понял, что клей Зуммингера начал действовать. Парацельс анализировал отчеты князя и своего более чем лаконичного ученика Зумма. Тем самым он активно наблюдал за ходом эксперимента, продолжая между делом дегустировать местные вина. Что же, в этом, наверняка была своя неповторимая красота и прелесть, не смотря на опьянение, трезво смотреть на вещи и направлять ослепленных страстями, в нужное русло. Только так и никак иначе, нельзя было проводить подобные эксперименты. Он смотрел на этих чувственных созданий свысока своей невозмутимости и продолжал руководить сложным и запутанным процессом. Жизнь многогранна, – думал Парацельс, – а эти пламенные чувства заслоняют от нас слишком много. Парацельс пытался успокоить себя, осознавая, что, не смотря на свою гениальность, многое для него было скрыто за стеною его земного совершенства. Он продолжал рассматривать цвет алой жидкости и медленно глоток за глотком притуплял поднимающуюся боль в груди. Зачем мне эта гениальность, – думал он, – к чему, если я не могу почувствовать то, чем отравлены большинство на этой планете. Несмотря на свои мимолетные переживания, Парацельс продолжал начатое дело, анализировал и намечал последующие шаги.
С одной стороны, Парацельс чувствовал, что Зумм скрывает от него тайну одного из опытов с гомункулами, а с другой, прекрасно понимал своего ученика. Ведь любая тайна, особенно если она настолько сокровенная, что ее обладатель не в силах признаться даже самому себе о том, что он является единственным обладателем в мире чего-то необыкновенного, невероятного, это очень тяжелая ноша. В тоже время, владение ею, залог роста личности. Время наложит на маленькую тайную песчинку свои нити, и тайна станет уже внушительным клубком. Пройдут года, а быть может, десятилетия и хозяин этого некогда неприметного клубка, окажется внутри огромного собственного мира!
Это правильно, что Зумм скрывает от меня тайну своих человечков. На его месте я делал бы тоже самое, размышлял Парацельс, прогуливаясь по парку вокруг замка.
Здесь было всегда тихо и прохладно. Алхимику нравилось стоять на берегу озера и смотреть на стаю белых лебедей. Они так чудесно оживляли этот сказочный замок Альберта! Парацельс крошил в воду хлеб для белых птиц. Лебеди подплывали, изгибали шеи и вылавливали хлебные кусочки. Чуть поодаль Парацельс увидел женщину, которая тоже кормила лебедей. Он подошел к ней и спросил, – кормите птиц, сударыня? И с какой целью вы это делаете?
– Чтобы они были ручными, – ответила женщина, сверкнув темными глазами.
– Вас случаем не Канти зовут, барышня? – Поинтересовался Парацельс, вспоминая письма князя, где он описывал помощницу Эллины.
– Меня Канти, а Вас?
– Парацельс. Проездом в Европу.
– А, слышала, – оживилась красавица, – с вами еще ученик был. Почему он не ходит с Вами кормить птиц?
– Он сейчас занят, Канти.
– Он тоже врач?
– Да, и при этом очень талантливый, – ответил Парацельс и почувствовал, что эта встреча не случайная. Неужели кто-то проговорился, подумал алхимик, Канти нарочно устроила эту встречу. Трудно было поверить, что у такой красивой девушки не нашлось другого занятия, кроме как кормить птиц.