Гон спозаранку

Сильвия вновь погрузилась в проспект и развернула вклеенную карту Лужайки, как по традиции именовалась территория Уайтхилла. Она произносила вслух названия, увековечивавшие Римензелов: птичий заповедник Сэнфорда Римензела, каток Джорджа Маклеллана Римензела, дортуар Памяти Эли Римензела. А потом она с выражением прочла куплет, напечатанный в верхнем углу карты:

Когда над лужайкой зеленой Сгущается сумрак ночной, Уайтхилл, милый Уайтхилл, Все помыслы наши с тобой.

— Знаете, — сказала Сильвия, — школьные гимны кажутся ужасно неуклюжими, если их просто читать. Но, когда я слышу, как хор мальчиков дружно поет эти слова, они становятся удивительно прекрасными, и мне хочется плакать.

— Гм, — сказал доктор Римензел.

— А гимн написал Римензел?

— Не думаю, — сказал доктор Римензел и вдруг добавил: — Нет… Погоди. Это же новый гимн. Его написал не Римензел, а Том Хилер.

— Тот, в старой машине, которую мы обогнали?

— Ну да, — сказал доктор Римензел. — Его написал Том. Я помню, как он его писал.

— Его написал мальчик, учившийся на пособие? — сказала Сильвия. — По-моему, это очень мило. Он же получал пособие, ведь так?

— Его отец был простым автомобильным механиком в Норт-Марстоне.

— Слышишь, в какой демократической школе ты будешь учиться, Эли? — сказала Сильвия.

Полчаса спустя Бен Баркли остановил «роллс-ройс» перед «Остролистом» — неказистой гостиницей, в прошлом деревенским постоялым двором, который был на двадцать лет старше Американской республики. Гостиница стояла у границы уайтхиллской Лужайки, и из ее окон были видны школьные крыши и шпили, возносящиеся над ухоженной чащей птичьего заповедника Сэнфорда Римензела.

Бена Баркли отослали на полтора часа, и он уехал, а доктор Римензел повел Сильвию и Эли в знакомый мирок низких потолков, оловянной посуды, старинных часов, прелестных деревянных панелей, учтивых слуг, изысканных кушаний и напитков.

Эли, истерзанный страхом перед грядущей катастрофой, задел локтем высокие напольные часы, так что она аастонали.

Сильвия на минутку их оставила, а доктор Римензел с Эли направился к обеденному залу. На пороге с ними, как с добрыми знакомыми, поздоровалась старшая официантка. Она проводила их к столику под портретом одного из тех трех выпускников Уайтхилла, которые впоследствии стали президентами Соединенных Штатов. Портрет был написан маслом.

Зал быстро наполнялся. За столики садились целые семьи, и в каждой обязательно был мальчик примерно одного возраста с Эли. Почти на каждом был уайтхиллский свитер — черный с кантом и с уайтхиллской печатью, вышитой на грудном кармане. Несколько мальчиков, как и Эли, еще не имели права носить такие свитеры и только мечтали сподобиться этой чести.

Доктор заказал мартини, потом повернулся к сыну и сказал:

— Твоя мать убеждена, что тебе тут положены некоторые привилегии. Надеюсь, ты ничего подобного не думаешь?

— Нет, сэр, — сказал Эли.

— Ты поставил бы меня в крайне неловкое положение, — величаво сказал доктор Римензел, — если бы мне пришлось услышать, что ты пытался использовать фамилию Римензел так, словно Римензел — это нечто особенное.

— Я знаю, — тоскливо сказал Эли.

— И прекрасно, — сказал доктор. Больше он не считал нужным говорить об этом. Он обменялся телеграфными приветствиями с несколькими знакомыми и оглядел длинный стол, накрытый у стены. Вероятно, для приезжей легкоатлетической команды, решил он. Появилась Сильвия, и пришлось свистящим шепотом указать Эли, что полагается вставать, когда к столу приближается дама.

У Сильвии было множество новостей. Длинный стол, сообщила она, приготовлен для тридцати мальчиков из Африки.

— Держу пари, тут за все время, пока существует эта гостиница, не ело столько цветных, — добавила она, понизив голос. — Как быстро все меняется в наши дни.

— Ты права, что все меняется быстро, — сказал доктор Римензел, — но в оценке числа цветных, которые здесь ели, ты ошибаешься. В свое время тут была одна из станций «подземной железной дороги» [3] .

3

Общее название тайных организаций противников рабства в США, помогавших невольникам-неграм бежать в Канаду.

— Неужели? — сказала Сильвия. — Как интересно! — она огляделась вокруг, по-птичьи наклонив голову. — По-моему, тут все удивительно интересно. Вот если бы на Эли еще был свитер!

Доктор Римензел покраснел.

— Он не имеет права его носить.

— Я знаю, — сказала Сильвия.

— Мне показалось, что ты намерена подросить у кого-нибудь разрешения немедленно надеть на Эли свитер, — сказал доктор.

— Мне и в голову не пришло бы, — Сильвия немного обиделась. — Почему ты все время опасаешься, что я поставлю тебя в неловкое положение?

— Не будем говорить об этом. Извини меня. Забудь, — сказал доктор Римензел.

Сильвия снова повеселела, положила руку на локоть Эли и устремила сияющий взгляд на человека, появившегося в дверях.

— Вот кого я люблю больше всех на свете, если не считать моего сына и мужа, — сказала она, имея в виду доктора Доналда Уоррену директора Уайтхиллской школы. Худощавый и благоооразный доктор Уоррен, которому шел седьмой десяток, стоял в дверях с управляющим гостиницы, проверяя, все ли готово к приему африканцев.

И тут Эли вскочил из-за стола и опрометью бросился воп из зала, стараясь спастись от надвигающегося кошмара, отдалить его, насколько возможно. Он грубо проскочил мимо доктора Уоррена, хотя хорошо знал его, хотя доктор Уоррен окликнул Эли по имени.

Доктор Уоррен печально посмотрел вслед Эли.

— Черт побери, — сказал доктор Римензел, — чем это вызвано?

— Может быть, ему и правда стало нехорошо, — сказала Сильвия.

Но у Римензелов не было времени строить догадки и предположения, потому что доктор Уоррен увидел их и быстро направился к их столику. Он поздоровался, не сумев скрыть недоумения, вызванного встречей с Эли. И попросил разрешения присесть к их столику.

— Ну, конечно, разумеется, — радостно сказал доктор Римензел. — Мы будем польщены. Ну, боже мой!

— Нет, есть я не буду, — сказал доктор Уоррен. — Мне предстоит обедать за длинным столом с новыми учениками. Но мне хотелось бы поговорить с вами. — Он заметил на столе пять приборов. — Вы ждете кого-нибудь?

— Мы обогнали на шоссе Тома Хилера с сыном, — сказал доктор Римензел. — Они должны вот-вот подъехать.

— Отлично, отлично, — рассеянно сказал доктор Уоррен. Он повернулся и посмотрел на дверь, за которой исчез Эли.