Гон спозаранку

— Сын Тома будет с осени учиться в Уайтхилле? — спросил доктор Римензел.

— А? — сказал доктор Уоррен. — О… да, да. Да, будет.

— На стипендию, как и его отец? — спросила Сильвия.

— Об этом не принято спрашивать, — строго сказал доктор Римензел.

— Прошу прощения, — сказала Сильвия.

— Нет-нет, об этом теперь можно говорить свободно, — сказал доктор Уоррен. — Мы больше не храним подобные сведения в секрете. Мы гордимся нашими стипендиатами, и у них есть все основания гордиться собой.

Сын Тома получил такие высокие баллы, каких у нас на приемных экзаменах не получай еще никто. Мы считаем честью, что он будет нашим учеником.

— Мы так и не узнали, какие баллы получил Эли, — сказал доктор Римензел, готовый добродушно смириться с тем, что Эли не особенно блеснул.

— Я полагаю, в целом вполне удовлетворительные, — сказала Сильвия, исходя из отметок Эли в начальной школе, которые варьировались от удовлетворительных до ужасных.

Доктор Уоррен был удивлен.

— Разве я не сообщил вам его баллов? — сказал он.

— Мы ведь не виделись после экзаменов, — заметил доктор Римензел.

— А мое письмо… — сказал доктор Уоррен.

— Какое письмо? — спросил доктор Римензел. — Мы должны были получить письмо?

— Мое письмо, — сказал доктор Уоррен с растущим недоумением. — Самое трудное письмо в моей жизни.

Сильвия покачала головой.

— Мы никакого письма от вас не получали.

Доктор Уоррен расстроенно откинулся на спинку стула.

— Я сам опустил его в ящик, — сказал он, — две недели назад.

Доктор Римензел пожал плечами.

— Почта Соединенных Штатов, — сказал он, — обычно ничего не теряет, но, вероятно, нет правил без исключений.

Доктор Уоррен сжал ладонями виски.

— Боже мой, боже мой, — сказал он. — Я растерялся, увидев Эли. Меня удивило, что он захотел приехать с вами.

— Но он приехал не любоваться пейзажами, — сказал доктор Римензел, — он приехал поступать.

— Я хочу знать, что было в этом письме, — сказала Сильвия.

Доктор Уоррен поднял голову и сжал руки на коленях.

— В письме было следующее, писать это мне было очень трудно. «Исходя из его успехов в начальной школе и из баллов, полученных им на вступительных экзаменах, я вынужден сообщить вам, что ваш сын и мой старый приятель Эли не способен выполнять то, что требуется от учеников Уайтхилла, — голос доктора Уоррена стал тверже, как и его взгляд. — Принять Эли в надежде, что он сумеет справиться с учебной программой Уайтхилла, значило бы поступить и неразумно и жестоко».

В зал вошли тридцать африканских мальчиков в сопровождении учителей, представителей государственного департамента и сотрудников посольств их стран.

А за ними в зале появились Том Хилер и его сын. Не подозревая, какой ужасный удар обрушился на Римензелов, они поздоровались с ними и с доктором Уорреном так весело, словно жизнь была прекрасна И безоблачна.

— Мы поговорим об этом позже, если хотите, — сказал доктор Уоррен, обращаясь к Римензелам, и встал. — Сейчас я должен идти, но потом… — и он быстро отошел от столика.

— Я ничего не понимаю, — сказала Сильвия. — Ничего.

Том Хилер и его сын сели. Хилер посмотрел на лежащее перед ним меню и хлопнул в ладоши:

— Ну, что тут найдется хорошенького? Очень есть хочется. — Потом он сказал: — А где же ваш сын?

— Он на минуту вышел, — ровным голосом объяснил доктор Римензел.

— Надо его найти, — сказала Сильвия мужу.

— В свое время, — сказал доктор Римензел.

— Это письмо… — сказала Сильвия. — Эли знал про него. Он его увидел и разорвал. Ну конечно же! — она заплакала при мысли о страшной ловушке, в которую Эли сам себя поймал.

— В настоящий момент меня не интересует, что сделал Эли, — объявил доктор Римензел. — В настоящий момент меня гораздо более интересует, что сделают некоторые другие люди.

— О чем ты? — спросила Сильвия.

Доктор Римензел величественно встал, исполненный гневной решимости.

— А вот о чем, — сказал он. — Я собираюсь проверить, насколько быстро эти люди способны изменить свое решение.

— Погоди, — сказала Сильвия, стараясь удержать его, успокоить. — Прежде нам надо найти Эли. Это главное.

— Главное, — сказал доктор Римензел, повышая голос, — добиться, чтобы Эли приняли в Уайтхилл. После этого мы его найдем и приведем сюда.

— Но, милый… — сказала Сильвия.

— Никаких «но»! — сказал доктор Римензел. — В настоящую минуту в этом зале находится большинство членов попечительского совета. И каждый из них либо мой близкий друг, либо близкий друг моего отца. Если они скажут доктору Уоррену, что Эли принят, то Эли будет принят. Раз здесь нашлось место для всех этих, то для Эли найдется и подавно.

Он широким шагом направился к соседнему столику, тяжело опустился на стул и заговорил с красивым представительным старцем, который там обедал. Это был председатель попечительского совета.

Сильвия извинилась перед недоумевающим Хилером и отправилась на попеки Эли.

Спрашивая всех встречных, она нашла его. Эли сидел в одиночестве на скамье под сиренью, на которой начали набухать бутоны.

Эли услышал шаги матери на дорожке, но остался сидеть, покорясь неизбежному.

— Ты знаешь? — спросил он. — Или мне надо тебе рассказать?

— О тебе? — сказала она мягко. — Что тебя не приняли? Доктор Уоррен нам сказал.

— Я разорвал его письмо.

— Я понимаю, — сказала она. — Мы с твоим отцом всегда внушали тебе, что ты должен поступить в Уайтхилл, что ни о чем другом не может быть и речи.

— Мне теперь легче, — сказал Эли. Он попробовал улыбнуться и обнаружил, что это не требует никаких усилий. — Совсем легко, потому что уже все позади. Я хотел рассказать тебе, но не мог. Как-то не получалось.

— Это я виновата, а не ты, — сказала она.

— А где папа? — спросил Эли.

Сильвия так спешила утешить Эли, что совсем забыла про намерение мужа, но теперь она вспомнила, где он, и поняла, что доктор Римензел совершает чудовищную ошибку. Эли вовсе не надо поступать в Уайтхилл — это действительно было бы жестоко.