Гончаров и криминальная милиция

– На этот счет я еще ничего не говорил. Значит, вы считаете Губковскую женщиной легкого поведения? На чем основано ваше мнение?

– Да нет, это я так, к слову пришлось, - чувствуя, что начинает запутываться, обозлилась она.
– Ни в чем таком я ее не замечала.

– Но вы были с ней знакомы.

– Да, в свое время мы были соседями по гаражу.

– Уже ближе. Екатерина Георгиевна, а мог ли ваш отец иметь любовную связь с женой Губковского, Татьяной Васильевной?

– Откуда же мне знать? Я за ними не подглядывала. У меня нет такой привычки.

– Оказывается, была. Хотите послушать, что на сей счет говорит другой ваш сосед по гаражу, некто дед Медведь. Помните такого?

– Ничего я не хочу, - неприятно удивленная такого рода информацией, резко отказалась Костромская.
– А вам, как я вижу, заняться больше нечем, кроме как рыскать по городу и собирать всякие сплетни! Получается, что мое слово ничто по сравнению с бредом ханыг и алкашей.

– Получается, что так, Екатерина Георгиевна, а что касается сбора информации, или, как вы выразились, сбора сплетен, так ведь работа у нас такая. Вы проказите, мы вас ловим, а суд наказывает.

– Ну это уже слишком. Мне ваши слова следует отнести на собственный счет, да?

– Конечно, Екатерина Георгиевна, конечно. Я только что прослушал кассету с записью того, как вы с неким Алексеем отправили Губковского на тот свет. Ничего тут не скажешь, впечатляет.

– Но... но этого не может быть, - побелела Костромская.
– Вы берете меня, как это у вас говорят, на понт. Не было никакой кассеты.

– Если вы имеете в виду оригинал, то вы действительно могли его уничтожить, но Гончаров, на вашу беду, сделал копию, и я могу вам ее прокрутить. Вообще он сделал любопытные записи всех ваших разговоров, включая сюда и тот эпизод, когда вы приказали своим охранникам отвезти его в лес и там закопать.

– Это была шутка.

– Возможно, значит, вы у нас большая шутница. С Губковским вы тоже пошутили?

– Должна заявить, что запись была совсем другой, нежели то, что вам представил Гончаров. Он просто-напросто ее смонтировал, и получилось черт знает что.

– Откуда вы можете знать, что там получилось, кажется, вы ее еще не слушали?

– Да, то есть нет... Я слышала...
– Совершенно запутавшись, Костромская неожиданно нашла выход.
– Я слышала ее только что, когда находилась в вашей приемной.

– Это полный абсурд. Максимилиан, пожалуйста, выйдите в приемную, закройте обе двери и что-нибудь громко скажите.

– А что сказать?

– Что хотите, прочтите нам, к примеру, монолог Чацкого, если помните.

– Помню, а только как ваша секретарша отреагирует? Не вызовет ли наряд?

– Все зависит от того, с каким чувством вы будете его читать.

Вживаясь в роль, Ухов нахмурил лоб и вышел в предбанник. Не было его несколько минут, и за это время никто не проронил ни слова. Только Костромская с завидной скоростью меняла цвет своего лица.

– Ну как я вам понравился?
– со смущенной улыбкой спросил Ухов, возвращаясь в кабинет.
– Там мужики со смеху описались.

– А мы вообще ничего не слышали. Что вы на это скажете, Екатерина Георгиевна?

– Скажу, что эта клоунада мне надоела. И впредь я буду разговаривать только в присутствии своего адвоката.

– Не возражаю, - загадочно посмотрел на нее Требунских.
– А покуда явится ваш адвокат, мы кое о чем поспрошаем Алексея Петрова. Не могу удержаться, чтобы вам не сообщить, он у нас уже четвертый день гостит. Геннадий Васильевич, звоните прокурору. Думаю, что санкция на ее арест будет как нельзя кстати. А с вами, молодые люди, мы поступим так: либо вы сейчас же мне все рассказываете и я беру с вас подписку, либо идем по большому кругу. Выбирайте.

– Я выбираю первое, - подал голос Валерий Сотников, - но с условием, что Гончаров будет наказан. Он мне правую руку сломал!

– Сотников, вы, наверное, забыли, где находитесь, - тихо, но внятно осадил его полковник.
– Здесь мне никто условия не ставит. Вам это понятно?

– Понятно.

– Вот и отлично. Я рад за вас. Идите в приемную и пишите чистосердечное признание.

– Петр Васильевич, извините.
– В открывшуюся дверь робко просунулась востроносенькая рожица секретарши.
– Вам тут звонят...

– Кажется, я ясно сказал, меня нет!

– Да, но тут... Лихачев... Я подумала...

– Это хорошо, что вы подумали, - ткнув кнопку, неожиданно улыбнулся Требунских.
– Слушаю тебя, Вадим Андреевич, у тебя что-то новенькое?

– Да, Петр Алексеевич, я поднял архив и расспросил старых преподавателей, - на весь кабинет доложил Лихачев.
– Получается, что Елена Николаевна Скороходова весь курс обучения в техникуме дружила с одним и тем же парнем. Но его фамилия не Наумов, а Нам. Рихард Николаевич Нам. Может быть...

– Не может, погоди одну секунду, я пробью его адрес, а лучше позвони через две минуты.
– Торопливо поднявшись с места, полковник выглянул в приемную и велел ожидавшему там сержанту увести Костромскую. Потом вернулся на место и запросил справочную службу. Получив исчерпывающие данные, он вздохнул и, посмотрев на меня, почему-то подмигнул:

– Как там у нас в опере "Паяцы"? Финита ля комедиа, что означает...

– Комедии писец, - загоготав, жизнерадостно встрял Макс.

– Еще не совсем, но...
– Укоризненно посмотрев на Ухова, полковник остановил его восторг и, набирая кнопки сотового телефона, закончил: - Но свет в конце тоннеля появился. Вадим Андреевич, записывай. Березовый бульвар, дом пять, квартира двести десять... Точно, шестьдесят третье отделение связи... Я сейчас подъеду туда сам... Да, вместе с бригадой... Нет, не надо... Справимся... Учти, он может быть вооружен, если вообще это тот, кого мы ищем.

– Ну что, господа Гончаруховы, поедете с нами?
– закончив разговор, обратился он к нам.
– Или после сегодняшней бурной ночи вам это уже неинтересно?

– Очень даже интересно, - за обоих ответил Макс.
– Только, Петр Васильевич, Гончаров есть Гончаров, а Ухов есть Ухов.

– Виноват, исправлюсь, - поднимаясь, засмеялся полковник.
– По коням, гусары!

Пятый дом по Березовому бульвару был огромен. И народ справедливо окрестил его "Титаник". Возле первого, нужного нам подъезда нас ожидали Лихачев и Аксенов. Лихачев исключительно ради маскировки привязывался к проходящим мимо женщинам. Завидев нас, он с готовностью бросил это безнадежное дело и с интересом вперился в рекламную подтирушку. На его коленях почему-то сидела собачонка самого затрапезного вида. Рыжая, с вислыми ушами и черными подпалинами, она хитренько посматривала на нас из-под развернутого рекламного приложения.