Гончаров и погоня за бриллиантом
Шрифт:
– Без меня найдется кому съесть. Короче, какое качество стекляшки?
– Высшего. Алмаз ювелирный.
– На сколько тянет?
– Трудно сказать, не думал, у меня подобного никогда не было. Стоимость космическая.
Начались титры, он зашипел быстро и четко:
– Если пропадет, я из тебя кишки вытяну, понял? Теперь дело. Завтра на уборку отходов из вашей лаборатории попросишь меня, Барановского Михаила.
– Как?
– Ты с моим хозяином бухаешь? Бухаешь. Побухай и сегодня, после кино. Скажешь, в прошлом месяце звено Барановского отходы
– Тебе стекляшка понравилась?
– Хороший экземпляр.
– Вот и делай все, чтобы он у тебя остался. До встречи. Погоди, котлетка твоя сильно заряжена?
– На десятерых хватит.
На нас зашикали, пришлось замолчать.
Воистину "коготок увяз - всей птичке пропасть". Запомни это, сынок.
В понедельник в два часа я был в условленном месте. В перегородку трижды отрывисто стукнули.
– Курево есть? - спросил знакомый голос.
– Конечно, держи.
В щель я просунул пачку "Беломора".
– Самвелыч?
– Конечно, я, Миша.
– Слушай внимательно. Сегодня же увольняйся.
– Не отпустят.
– Знаю, сразу не отпустят. Говорят, ты лучший специалист.
– Говорят...
– А иначе бы я с тобой не играл. Сразу не отпустят, знаю. Коси на потерю зрения. Ошибись пару раз. Из хорошего в плохого превратиться всегда легче, чем наоборот. Рано или поздно тебя уволят.
– Но у меня контракт, я потеряю много денег. Да и зачем, помилуй, мне увольняться?
– Слушай, ты, придурок! Не строй из себя целку. Порву. До горла. Понял, сука? Кумекай, Самвелыч, дело-то клевое, фарт к тебе сам просится. Короче, долго тут сидеть нельзя. Кишка вылезет, да и вертухаи сегодня сволочные. Когда тебя уволят, я узнаю. Сразу же поедешь в город и там снимешь хату. На десятый день жди меня на трассе, в пяти километрах от города. У большого кедра. Принесешь мне прикидку. Ксиву тебе все равно не достать, лучше не светись.
– А если тебя не будет?
– Придешь на следующее утро. И так всю неделю. Потом можешь канать на все четыре стороны.
– Ты не боишься?
– Чего?
– Что я вовсе не появлюсь.
– Нет, Самвелыч, это тебе надо бояться и пуще мамы родной беречь стекляшку. А если ты об этом забудешь, то тебе напомнят, но я не советую. Свою долю, половину кристалла, получишь, когда сделаешь два бриллианта.
Сынок, мне стало не по себе. Своими руками разрезать чудо, уничтожить Подарок скупой природы. Будь ты проклята, человеческая сущность! Я спросил:
– А вдруг ты вовсе не придешь?
– Тогда жди меня через год, два, три, пять, десять. Приду. Выкинешь антраша, достану тебя из могилы.
– Где гарантия, что ты не отправишь меня туда раньше?
– Чудак, кто же мне обработает цацки? Все, до встречи...
Через месяц, устав пересматривать мои отбраковки, меня действительно уволили, а уже 30 января я поджидал моего Мефистофеля, так втайне
я назвал Михаила. В сорока метрах от трассы, укрывшись в ельнике, я мерз до сумерек, напялив на себя все возможное: и мои, и его вещи.Он явился на пятый день. Злой, но веселый. Отобрав у меня шубу, толкнул на снег.
– Ну вот, Самвелыч, со свиданьицем! А ты боялся...
– Как добрался, Миша?
– По-всякому. Знает только сибирский зверь да тайга, а кто-то не узнает никогда.
Он нехорошо засмеялся и вцепился молодыми зубами в протянутый мною шматок сала. Он был голоден, ел с остервенением.
– Давно не кушал, Миша?
– Пять суток. Когда ноги делали, "мясо" вертухаи подстрелили. Сам едва ушел.
– Ты не один?
– Я ж говорю, замочили его. А-а-а, да ты...
– Он усмехнулся. - Замнем для ясности. Давай-ка я переброшусь в цивильное.
Сынок, когда он переодевался, я увидел огромный тесак и понял, какое "мясо" сбежало с ним. Я содрогнулся, представив себе, как делю с ним страшную трапезу.
– Хату снял?
– Да, у одинокой старухи, на самой окраине города.
– Быстро учишься. Сообразительный. Как стемнеет, пойдем. Насчет ксивы ничего не нюхал?
– Нет. У меня кристалл, я боялся.
– Верно, быстро ты постигаешь наши азы. Костерок бы наладить, да нельзя. Ладно, как-нибудь. Шамовка еще есть, курево?
– Есть, Миша. Все есть.
– Ты меня Мишей больше не зови. Вообще мы только что встретились. Зови пока Колей, а там что-нибудь придумаем.
И придумали... Сынок, воистину, сатана, единожды явив тебе свою харю, уже не отвратит ее.
По безлюдной трассе за час проходило не больше двух-трех машин и столько же саней. После обеда их стало и того меньше.
Кто же, как не сатана, правил теми двумя людьми, которые остановили лошадь напротив нас? Они слезли размяться. Прыгали вокруг саней, отогреваясь. Старик и молодой парень.
– И чего тебе дома не сидится? - ворчал старик, расстегивая штаны. Мать одна осталась, пожалел бы ее...
– У ее ишо Танюха есть, - возразил парень, так же разрисовывая снег ярко-желтыми вензелями. - А я, глядишь, может, и в люди выйду. Нешто мне век чалдоном сидеть? Пойду, однако, по большому, до города рукой подать.
Парень шел прямо на нас, на ходу расстегивая пуговицы. Укрывшись в ельнике, метрах в пяти присел. И тут же был убит тесаком.
Клянусь Богом, сынок, я ничего не успел понять. Смотрел только, как Михаил выворачивает карманы бедного парнишки, который, наверное, тоже ничего понять не успел.
– Господи, что же ты наделал! - только и сумел я сказать.
Он ощерился, хищно, не по-людски, и показал мне красный еще нож. Прошипел гадюкой:
– Тоже хочешь?
Я умолк, потрясенный случившимся и безысходностью моей юдоли.
– Ягорий! - между тем позвал старик. - Однако долгонько ты! Поторапливайся, смеркает уж.
Убийца белкой взлетел на пихту.
– Ягорий! - не унимался старик. - Будет тебе веревку-то тянуть. Чё молчишь? Оглох никак? Ягорий, ты чаво? Не молчи!