Гончаров подозревается в убийстве

Допустим, все именно так, как я расписал, но что же мы с этого имеем? Во-первых, то, что душегуб был прекрасно осведомлен о жизни и порядках обитателей дома. Во-вторых, он знал расположение комнат. О чем это говорит? Правильно! О том, что он неоднократно здесь бывал и, возможно, был добрым приятелем убитого.

Кто он? За то короткое мгновение, что я его видел, удалось рассмотреть немногое. С гарантией можно было сказать только то, что это коротко стриженный парень, одетый в темный спортивный костюм и ранее мне не встречавшийся. Оно и немудрено, живущих здесь знакомых мне аборигенов можно пересчитать по пальцам. Зато пузатому майору сия личность наверняка знакома. Отличного тетерева я приготовил ему на завтрак. Сейчас он стонет внизу, мастерски подбитый моей рукой. Посмотреть бы на него поближе, но нет. Возможно, он хитер и коварен. Нет никакой гарантии, что он не притворяется. Ждет не дождется, когда я открою крышку, чтобы вновь вероломно на меня напасть. Будет разумно потерпеть до утра, до прихода следователя, и только потом удовлетворить свое любопытство. А пока, сидя на крышке подполья, можно немного покемарить, не опасаясь за бегство пленника.

Проспал я недолго, не больше часа, и проснулся оттого, что бормотание и стоны подо мной внезапно прекратились. Озадаченный и встревоженный, я постучал в пол и громко позвал:

– Эй, мокрушник, чего затих?

– Да пошел бы ты...
– неясно и глухо пробухал мне в ответ незнакомый голос.

– Материшься?
– удовлетворенно спросил я.
– Значит, живой. Значит, вскорости предстанешь ты перед судом за невинно убиенного раба Божьего Шмару. Скажи-ка мне по секрету, ты за что его завалил? Чего замолчал? Или, осознав великий грех свой, смиренно каешься и уповаешь на милость Божью? Напрасно, зело велико твое злодеяние. Какую ты корысть от того имел? Ответствуй.

– Заткнись!
– посоветовал мне убийца и после продолжительной паузы добавил: - Нам не о чем с тобой говорить.

– Напрасно, батенька, а мне до утра, до прихода милиции, так хочется с кем-нибудь поболтать, пообщаться. Сам понимаешь, как скучно молча сидеть на крышке твоего склепа, даже не зная твоей биографии. Будь так любезен, расскажи о себе хоть что-нибудь.

Ответом мне было полное молчание. И дальше, как я ни старался, мне больше не удалось вытянуть из него даже слова. Вконец устав от бесполезного красноречия, сидя на крышке западни, сам того не замечая, я глубоко уснул.

Под покровом черной ночи огромная рыжая крыса неслышно кралась в Шмарину спальню. Я стоял в проеме окна за плотной портьерой и боялся шевельнуться. Я прекрасно знал, что крыса явилась с единственной и конкретной целью. Сейчас она его убьет. Но предотвратить это я не мог. Как и многие другие, я молча наблюдал за происходящим, страшась даже жестом выдать свое присутствие. Крыса вошла в его комнату, и каким-то чудесным образом мы очутились там же. Нам было хорошо видно, как осторожно она его обнюхивает, прислушивается к биению его сердца. Вдруг, заметив нас и на секунду замерев, крыса с пронзительным визгом впилась ему в горло, а в моей голове разорвалась граната.

* * *

– Да ты пей, пей, только не говори мне, что ты трезвенник!

Сквозь вату забвения до меня донесся знакомый голос, и прохладно-обжигающая жидкость клокочущим потоком забурлила в моей глотке.

– Ну вот и отлично, - заурчал тот же довольный голос, - если пьешь, значит, жить будешь. Эко тебя разделали, прямо как на мясокомбинате. Удивительно, как только тыкву не раскололи, видно, в рубахе ты родился.

– Что со мной?
– с трудом раздирая спекшиеся веки, спросил я у толстого мужика, легкомысленно одетого в шорты и майку.
– Что со мной случилось?

– Это я у вас хотел спросить, Константин Иванович, что здесь произошло?

– Кажется, меня кто-то чем-то ударил, - неуверенно предположил я.

– Я тоже так думаю, - согласился со мной майор, - причем ударили не ранее чем час тому назад, потому что кровь уже запеклась. Сейчас пять, значит, нападение было совершено не ранее четырех... Занятно. Вы посидите спокойно, а я попробую оттереть вашу физиономию водкой, будет немного больно. Тем временем вы постарайтесь вспомнить, что тут случилось. Похоже, отпуск у вас получился и впрямь насыщенным и интересным. Кто же это вас так...

– Вай-яй!
– заорал я не то от боли, не то от вспыхнувшей вдруг картинки.
– Да отстаньте вы от меня, майор, честное слово, вы идиот! Подо мной, в подполье, сидит не кто иной, как убийца, а вы занимаетесь глупостями.

– Успокойтесь, если он и был, то сейчас его там нет.

– Что за чушь вы несете?

– Это не чушь, кто-то, предварительно оглушив вас, помог ему скрыться.

– Если бы он оттуда вылез, то я бы сейчас не лежал на крышке подполья, - резонно возразил я, заставляя следователя задуматься.
– Меня как шибанули, так я и завалился, даже в бессознательном состоянии охраняя преступника.

– Похоже, что вы правы, кровавых следов волочения вокруг вас нет. Изумленно глядя на меня, он перешел на шепот: - Неужели вы думаете, что он и сейчас там?

– Я в этом уверен, вентиляционные окошки слишком малы, через них может пролезть только мышь, если она не беременна.

– Ясненько, сидите здесь, а я из машины вызову наряд. Не беспокойтесь, я скоро вернусь, машина у ворот.

Со зверским видом, сжимая в руках фонарик, он вернулся через пять минут. Под мышкой, поверх полосатой матросской майки, майор прицепил кобуру. Единственное, чего ему не хватало, так это кривого турецкого ятагана, зажатого в крепких, прокуренных зубах.

– Ну, как он там?

– Не знаю, молчит пока, да куда он от нас денется.

– Это точно, если только лаз не подкопает, и то не успеет, сейчас ребята подскочат, мы его быстро оформим.

Ребята подъехали минут через десять и, оттеснив меня, занялись подпольем. Как будто это не я, а дядя Степа поймал убийцу. Обидевшись на них за такое бесцеремонное обращение, я уполз в комнату, издали наблюдая за их суматохой.

Чем-то они напоминали мне героев чеховского "Налима". Проведя над лазом небольшую, но содержательную планерку, трое, играя дубинками, разошлись по углам, а четвертый, выпростав пушку, заорал громким фальцетом, заранее всего страшась:

– Вы окружены! Бросайте оружие и выходите! В случае сопротивления будем стрелять без предупреждения. Выходите немедленно, даем вам три минуты!

Словно по команде, как в микроскоп, все четверо уставились на часы. По истечении отпущенных трех минут они вопросительно вылупились на безмолвствующий, равнодушный люк, в нетерпении поглаживая резиновые палки. Однако их ожидание успехом не увенчалось. Преступник упорно не желал не только покидать своего убежища, но и вообще вступать с ними в переговоры. И тогда господин Окунь, на правах старшего, подал знак - начинать!

Приоткрыв люк, тонкоголосый сержант закинул в подвал какую-то шипящую гадость, не иначе, как слезоточивую гранату или дымовую шашку. Все замерли в ожидании крика о помощи, но его не последовало. Опять, подобно гробнице, подполье молчало. Недоуменно переглянувшись, парни развели руками, а бесстрашный сержант, откинув крышку, легкомысленно включил фонарик и заглянул внутрь. Через минуту, глядя на его слезящуюся, растерянную физиономию, я понял, что он, кроме порции слезоточивого газа, получил и большое эмоциональное потрясение.